11 марта — день памяти Священномучеников: Петра Варламова, Сергия Воскресенского, Иоанна (Пашина), Иоанна Дунаева, Преподобномученицы Анны (Благовещенской)

Свя­щен­но­му­че­ник Петр ро­дил­ся в 1897 го­ду в се­ле Ди­я­ше­во Бе­ле­бе­ев­ско­го уез­да Уфим­ской гу­бер­нии в бед­ной кре­стьян­ской се­мье Иа­ко­ва и Еле­ны Вар­ла­мо­вых. Отец умер, ко­гда Пет­ру бы­ло де­вять лет, и мать са­ма вос­пи­ты­ва­ла трех сы­но­вей и дочь, и он с дет­ства узнал бед­ность и ли­ше­ния. Ми­ло­стью Бо­жи­ей, не остав­ля­ю­щей вдов и си­рот, Петр окон­чил сна­ча­ла сель­скую шко­лу, а за­тем в 1915 го­ду до­пол­ни­тель­ные кур­сы при двух­класс­ной шко­ле для под­го­тов­ки пса­лом­щи­ков и диа­ко­нов, рас­по­ла­гав­шей­ся в се­ле Под­лу­бо­во Стер­ли­та­мак­ско­го уез­да Уфим­ской гу­бер­нии. По окон­ча­нии кур­сов Петр Яко­вле­вич был на­зна­чен пса­лом­щи­ком ко хра­му Ка­зан­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри в се­ло Пре­об­ра­же­нов­ка Стер­ли­та­мак­ско­го уез­да.
Де­ре­вян­ный храм был вы­стро­ен в 1885 го­ду. Осо­бо по­чи­та­е­мой ико­ной здесь был спи­сок с чу­до­твор­но­го об­ра­за Та­бын­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри. В дни празд­но­ва­ния ее па­мя­ти в се­ле про­хо­ди­ли крест­ные хо­ды со свя­ты­ней, и свя­щен­ник за­хо­дил слу­жить мо­леб­ны в до­ма при­хо­жан. Бы­ва­ли слу­чаи ис­це­ле­ний при­бе­гав­ших с мо­лит­вой к свя­тыне.
Во вре­мя обу­че­ния на кур­сах Петр Яко­вле­вич по­зна­ко­мил­ся со сво­ей бу­ду­щей су­пру­гой Ан­ной Ива­нов­ной Порт­но­вой. Она ро­ди­лась в 1895 го­ду в се­ле Под­лу­бо­во в се­мье куз­не­ца. У Ива­на Яко­вле­ви­ча Порт­но­ва и его су­пру­ги Вар­ва­ры бы­ло трое де­тей, из ко­то­рых стар­шей бы­ла Ан­на. Она очень хо­те­ла учить­ся, но бед­ная се­мья куз­не­ца бы­ла про­тив то­го, чтобы дочь по­лу­ча­ла об­ра­зо­ва­ние. На од­ном из сель­ских празд­ни­ков та­лант­ли­вую и ве­се­лую де­воч­ку за­ме­ти­ла кня­ги­ня Ку­гу­ше­ва и по­мог­ла ей по­сту­пить в пан­си­он для де­во­чек. По окон­ча­нии пан­си­о­на Ан­на Ива­нов­на по­лу­чи­ла ме­сто учи­тель­ни­цы в шко­ле в од­ной из бед­ных де­ре­ву­шек; сю­да к ней и при­е­хал сва­тать­ся Петр Яко­вле­вич. Об­вен­чав­шись в 1915 го­ду, су­пру­ги пе­ре­еха­ли жить в Пре­об­ра­же­нов­ку, где по­се­ли­лись в до­ме, по­стро­ен­ном для цер­ков­но­го кли­ра сель­ским об­ще­ством; в те го­ды в этом се­ле это был един­ствен­ный дом, кры­тый же­ле­зом, по­че­му и ка­зал­ся бо­га­тым. Анне Ива­новне по­чти сра­зу же при­шлось по­гру­зить­ся в за­бо­ты по вос­пи­та­нию ро­див­ших­ся де­тей. Кро­ме то­го, они у се­бя при­юти­ли бра­та Пет­ра Яко­вле­ви­ча, Гри­го­рия, и остав­шу­ю­ся си­ро­той дво­ю­род­ную сест­ру Ан­ны Ива­нов­ны, Ев­до­кию.
В 1918 го­ду на тер­ри­то­рии Уфим­ской гу­бер­нии раз­вер­ну­лись бо­е­вые дей­ствия. Граж­дан­ская вой­на, как и все граж­дан­ские вой­ны, ве­лась с боль­шим оже­сто­че­ни­ем; неко­то­рые се­ла несколь­ко раз пе­ре­хо­ди­ли из рук в ру­ки, и то­гда по­бе­див­шая сто­ро­на вы­ис­ки­ва­ла тех, кто ак­тив­но со­труд­ни­чал с про­ти­во­бор­ству­ю­щей сто­ро­ной. Ка­ра­тель­ные рас­пра­вы бы­ли ско­ры и по­чти бес­суд­ны. Петр Яко­вле­вич мно­гих то­гда укрыл и спас от смер­ти.
Во вре­мя от­ступ­ле­ния бе­лых вме­сте с ни­ми ушел свя­щен­ник Ка­зан­ской церк­ви Иоанн Ка­нин, и бо­го­слу­же­ние в хра­ме пре­кра­ти­лось. При­хо­жане об­ра­ти­лись к Пет­ру Яко­вле­ви­чу за со­гла­си­ем на ру­ко­по­ло­же­ние его в сан свя­щен­ни­ка. Ему бы­ло то­гда все­го два­дцать два го­да, и, ссы­ла­ясь на свою мо­ло­дость и неопыт­ность, Петр Яко­вле­вич стал от­ка­зы­вать­ся от пред­ло­же­ния. Ан­на Ива­нов­на так­же бы­ла ка­те­го­ри­че­ски про­тив то­го, чтобы муж ста­но­вил­ся свя­щен­ни­ком, так как быть свя­щен­ни­ком в та­кое вре­мя ста­но­ви­лось небез­опас­но не толь­ко для него са­мо­го, но и для всей се­мьи. При­хо­жане, од­на­ко, про­дол­жа­ли уго­ва­ри­вать, и он по­счи­тал, в кон­це кон­цов, невоз­мож­ным от­ка­зать­ся, и в 1919 го­ду был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка к Ка­зан­ской церк­ви.
Отец Петр со всей рев­но­стью и энер­ги­ей мо­ло­до­го пас­ты­ря при­нял­ся за ис­пол­не­ние свя­щен­ни­че­ских обя­зан­но­стей. Он неустан­но про­по­ве­до­вал, ча­сто слу­жил, при этом ему при­хо­ди­лось на про­пи­та­ние се­мьи за­ра­ба­ты­вать кре­стьян­ским тру­дом. Он се­ял хлеб, за­ни­мал­ся ого­род­ни­че­ством, се­мья дер­жа­ла ско­ти­ну. Впо­след­ствии сви­де­те­ли об­ви­не­ния так оха­рак­те­ри­зо­ва­ли свя­щен­ни­ка: «ум­ный, энер­гич­ный, яв­ля­ет­ся при­ме­ром сре­ди ве­ру­ю­щих в смыс­ле по­ве­де­ния в лич­ной жиз­ни; очень так­ти­чен, веж­лив по от­но­ше­нию к при­хо­жа­нам… вполне гра­мот­ный, осто­рож­ный и хо­ро­ший ора­тор-бо­го­слов… об­ла­дая крас­но­ре­чи­ем, су­мел взять под свое вли­я­ние да­же бед­ня­ков — ве­ру­ю­щих фа­на­ти­ков. На его про­по­ве­дях при­сут­ству­ю­щие ве­ру­ю­щие все­гда пла­чут… так­же под­чи­нил сво­е­му вли­я­нию сво­ей уме­лой ра­бо­той мно­го мо­ло­де­жи, к ко­то­рой под­хо­дил не толь­ко как поп, но как куль­тур­ник. Ро­сту ав­то­ри­те­та и укреп­ле­нию его вли­я­ния на ве­ру­ю­щих спо­соб­ству­ет его при­мер­ное по­ве­де­ние как по­па и че­ло­ве­ка во­об­ще».
В на­ча­ле два­дца­тых го­дов мест­ные ком­со­моль­цы из ак­ти­ви­стов по­до­жгли дом свя­щен­ни­ка, и вся се­мья ока­за­лась без кро­ва. Ка­кое-то вре­мя они жи­ли на квар­ти­ре, но за­тем кре­стьяне по­ста­но­ви­ли вы­де­лить свя­щен­ни­ку пу­сту­ю­щий дом, при­над­ле­жа­щий сель­ско­му об­ще­ству. Дом не был при­спо­соб­лен для жи­лья, и зи­мой в нем по­чти невоз­мож­но бы­ло на­хо­дить­ся из-за хо­ло­да, но при­шлось сми­рить­ся и устра­и­вать в нем свою жизнь. Сель­со­вет, од­на­ко, при­нял ре­ше­ние устро­ить в этом до­ме крас­ный уго­лок, и се­мье свя­щен­ни­ка при­шлось усту­пить од­ну ком­на­ту. Отец Петр по­про­сил раз­ре­ше­ния чи­тать по­се­ти­те­лям крас­но­го угол­ка лек­ции по са­до­вод­ству и пче­ло­вод­ству, но вла­сти, опа­са­ясь его вли­я­ния как пас­ты­ря, от­ка­за­ли и ста­ли на­ста­и­вать, чтобы се­мья свя­щен­ни­ка по­ки­ну­ла дом.
Отец Петр об­ра­тил­ся к жи­те­лям се­ла, чтобы те об­щим ре­ше­ни­ем вы­де­ли­ли ему зем­лю для стро­и­тель­ства сво­е­го до­ма, и кре­стьяне по­ста­но­ви­ли вы­де­лить свя­щен­ни­ку зем­лю. Дом он ку­пил, про­дав все свое иму­ще­ство, в се­ле От­ра­дов­ка Стер­ли­та­мак­ско­го кан­то­на^[1] и пе­ре­вез в се­ло. Не успе­ла се­мья по­се­лить­ся в но­вом до­ме, как при­шло из­ве­стие, что во­лост­ной ис­пол­ни­тель­ный ко­ми­тет не утвер­дил ре­ше­ние сель­ско­го со­бра­ния, рас­по­ря­див­шись: от­ве­сти эту зем­лю под ого­род воз­ле из­бы-чи­таль­ни.
В ок­тяб­ре 1927 го­да в ка­нун на­ступ­ле­ния зим­них хо­ло­дов отец Петр по­сле бо­го­слу­же­ния об­ра­тил­ся к при­хо­жа­нам со сло­вом: «Пра­во­слав­ные! На ме­ня опять на­па­да­ют. Ва­ше по­ста­нов­ле­ние ВИК не утвер­дил, к че­му-то при­драв­шись, и часть мо­ей усадь­бы от­би­ра­ют под ого­род. При­бе­гаю к ва­шей по­мо­щи — за­щи­ти­те ме­ня на со­бра­нии, по­за­боть­тесь о сво­ем пас­ты­ре, как и он о вас за­бо­тит­ся!»
На­род от­клик­нул­ся на при­зыв сво­е­го пас­ты­ря, и на со­бра­ние при­шли да­же глу­бо­кие ста­ри­ки и ста­ру­хи, дав­но уже ни­ку­да не хо­див­шие. Свя­щен­ник об­ра­тил­ся к со­брав­шим­ся со сло­вом: «Ве­ру­ю­щие! Про­шу вас под­твер­дить ста­рое ре­ше­ние, ведь это без­за­ко­ние! Я тру­дил­ся над усадь­бой, по­ста­вил дом, а те­перь хо­тят от­нять и чуть ли не сло­мать дом! Про­шу не дать ме­ня в оби­ду и за­щи­тить спра­вед­ли­вость!» Боль­шин­ство со­брав­ших­ся под­твер­ди­ли свое преды­ду­щее ре­ше­ние — оста­вить за свя­щен­ни­ком вы­де­лен­ную ему ра­нее зем­лю.
В 1927-1928 го­дах вла­сти по­тре­бо­ва­ли от свя­щен­ни­ка, чтобы он вы­пла­тил в ка­че­стве на­ло­га 470 руб­лей. Де­нег у от­ца Пет­ра не бы­ло, и он взял в долг необ­хо­ди­мую сум­му, ко­то­рая впо­след­ствии бы­ла от­да­на ве­ру­ю­щи­ми. Од­на­ко за несвоевре­мен­ную упла­ту на­ло­га от свя­щен­ни­ка по­тре­бо­ва­ли упла­ты штра­фа. Пла­тить опять бы­ло нечем, и в ка­че­стве упла­ты вла­сти по­тре­бо­ва­ли от­дать ко­ро­ву. За ко­ро­вой при­шел пред­се­да­тель сель­со­ве­та. Свя­щен­ник, уви­дев, к че­му кло­нит­ся де­ло, ска­зал: «Бе­ри­те». И ушел из до­ма, чтобы не ви­деть, как бу­дут уво­дить кор­ми­ли­цу се­мьи. Ан­на Ива­нов­на, од­на­ко, всту­пи­лась за ко­ро­ву и не да­ла пред­се­да­те­лю уво­дить ее со дво­ра, и тот по­слал за свя­щен­ни­ком, чтобы он ока­зал вли­я­ние на же­ну. Отец Петр вер­нул­ся до­мой и ве­лел ко­ро­ву от­дать. Для Ан­ны Ива­нов­ны это бы­ло боль­шим уда­ром, и с ней слу­чил­ся об­мо­рок.
В 1928–1929 го­дах от свя­щен­ни­ка по­тре­бо­ва­ли упла­ты на­ло­гов уже в сум­ме 1000 руб­лей. Отец Петр сно­ва об­ра­тил­ся за по­мо­щью к пастве: «На ме­ня мно­го со­вет­ская власть на­кла­ды­ва­ет на­ло­гов, нет воз­мож­но­сти жить. Ес­ли вы, ве­ру­ю­щие, не по­мо­же­те, то мне при­дет­ся уй­ти, и то­гда раз­ру­шит­ся Бо­жий дом. Вы бу­де­те от­вет­ствен­ны пе­ред Бо­гом за то, что до­пу­сти­те по­бе­дить ан­ти­хри­сту». Кре­стьяне по­пы­та­лись со­брать сред­ства для упла­ты на­ло­гов, от­да­вая их Анне Ива­новне, но средств на вы­пла­ту всех на­ло­гов не хва­ти­ло.
В 1927 го­ду се­ло Пре­об­ра­же­нов­ку по­се­тил ви­ка­рий Уфим­ской епар­хии епи­скоп Стер­ли­та­мак­ский Марк (Бо­го­лю­бов). Встре­чая его с кре­стом в хра­ме, отец Петр ска­зал: «Су­ще­ству­ю­щая власть, яко се­рые вол­ки, на­па­да­ет на па­со­мое мною ста­до и треп­лет его, но с Бо­жи­ей ми­ло­стью за­щи­щаю свое ста­до и па­су его, по­ели­ку хва­та­ет мо­их сил… Про­тив­ни­ки Хри­сто­ва уче­ния ду­ма­ют, что ве­ра па­ла. Но ве­ра со­всем еще не па­ла — в на­ро­де, в мас­се она еще есть».
В на­ча­ле 1929 го­да уси­ли­лись го­не­ния на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь. Цен­траль­ные вла­сти по­всю­ду рас­сы­ла­ли ди­рек­ти­вы об уси­ле­нии ра­бо­ты по обез­бо­жи­ва­нию на­ро­да и при­ня­тии к ду­хо­вен­ству и ве­ру­ю­щим все бо­лее жест­ких мер. 9 мар­та 1929 го­да в Пре­об­ра­же­нов­ке со­сто­я­лось об­щее со­бра­ние ком­му­ни­стов, ком­со­моль­цев и ак­ти­ва бед­но­ты, ко­то­рое еди­но­глас­но по­ста­но­ви­ло храм за­крыть.
Отец Петр сно­ва об­ра­тил­ся за по­мо­щью к ве­ру­ю­щим, при­зы­вая их от­ста­и­вать храм. «Цер­ковь не мо­гут за­крыть, ес­ли вы бу­де­те на со­бра­нии про­те­сто­вать, — ска­зал он. — Цер­ковь от го­су­дар­ства от­де­ле­на, а го­су­дар­ство все-та­ки вме­ши­ва­ет­ся. Цер­ковь ни­ко­му не ме­ша­ет, на­до нам вы­сту­пить ор­га­ни­зо­ван­но про­тив за­кры­тия церк­ви, ина­че мо­гут за­крыть!»
Пе­ред 1 мая сре­ди жи­те­лей стал рас­про­стра­нять­ся слух, что храм бу­дут за­кры­вать во вре­мя это­го со­вет­ско­го празд­ни­ка. Отец Петр об­ра­тил­ся к при­хо­жа­нам, при­звав их со­брать­ся к хра­му и не дать его за­крыть. Он ска­зал: «Бу­ду и я там, пусть что бу­дет, то бу­дет, аре­сту­ют — так аре­сту­ют, ме­ня уве­зут, но на­род не дол­жен дать за­крыть цер­ковь».
1 мая пе­ред хра­мом со­бра­лось око­ло двух­сот при­хо­жан, они про­бы­ли здесь до по­лу­дня, но ни­кто из пред­ста­ви­те­лей вла­сти не по­явил­ся.
Все чув­ство­ва­ли, что де­ло идет к аре­сту свя­щен­ни­ка. Близ­кие из ве­ру­ю­щих и да­же мест­ные ком­му­ни­сты, со­чув­ству­ю­щие от­цу Пет­ру, со­ве­то­ва­ли ему во из­бе­жа­ние тя­же­лых по­след­ствий по­ки­нуть се­ло, но на это он от­ве­чал: «Ме­ня не за что аре­сто­вы­вать. Я ни в чем не ви­но­вен, свое слу­же­ние и при­хо­жан не бро­шу».
От­ца Пет­ра ста­ли вы­зы­вать в сель­со­вет на бе­се­ды и уго­ва­ри­вать от­ка­зать­ся от слу­же­ния и са­на, пред­ла­гая вза­мен зем­ные бла­га. «Петр Яко­вле­вич, — го­во­ри­ли ему, — ты ведь гра­мот­ный че­ло­век, мы те­бе первую долж­ность да­дим, брось ты это». Од­на­ко отец Петр от­ка­зал­ся, ска­зав: «У ме­ня це­лое ста­до овец, я их пас­тух и не мо­гу их бро­сить».
В те дни су­пру­га умо­ля­ла свя­щен­ни­ка, чтобы он сжа­лил­ся над нею и ра­ди де­тей, ко­то­рых уже бы­ло пя­те­ро, при­чем стар­шей до­че­ри бы­ло все­го во­семь лет, а млад­шей шесть ме­ся­цев, по­ки­нул опас­ное се­ло и уехал на ро­ди­ну в Ди­я­ше­во. Отец Петр мол­чал, но по все­му бы­ло вид­но, что он на­чи­нал ко­ле­бать­ся. В кон­це кон­цов он рас­по­ря­дил­ся на­нять две под­во­ды, и уже ста­ли в них укла­ды­вать ве­щи, ко­гда он от­пра­вил­ся к жив­шим в се­ле мо­на­хи­ням — на­сель­ни­цам из на­хо­див­ше­го­ся ря­дом с Пре­об­ра­же­нов­кой за­кры­то­го жен­ско­го мо­на­сты­ря. Узнав, что отец Петр со­би­ра­ет­ся уез­жать, они спро­си­ли его: «А как же мы, ба­тюш­ка?» Этот во­прос ре­шил все. Вер­нув­шись до­мой, отец Петр твер­до ска­зал су­пру­ге о сво­ем бес­по­во­рот­ном ре­ше­нии: «Нюра, я не по­еду!» Ан­на Ива­нов­на умо­ля­ла его, ва­ля­лась в но­гах, уго­ва­ри­ва­ла, но свя­щен­ник остал­ся непре­кло­нен.
26 мая 1929 го­да отец Петр был аре­сто­ван и за­клю­чен в тюрь­му в Стер­ли­та­ма­ке. По­чти сра­зу же по­сле аре­ста свя­щен­ни­ка при­хо­жане со­бра­лись в цер­ковь, чтобы на­пи­сать пись­мо в его за­щи­ту. Под пись­мом бы­ло со­бра­но бо­лее двух­сот под­пи­сей. Од­на­ко, ко­гда ве­ру­ю­щие при­шли в сель­со­вет, чтобы там за­ве­ри­ли их под­пи­си, пред­се­да­тель сель­со­ве­та от­ка­зал­ся это сде­лать, и один из ини­ци­а­то­ров сбо­ра под­пи­сей был аре­сто­ван. Бы­ло со­став­ле­но но­вое об­ра­ще­ние, под ко­то­рым по­ста­ви­ли свои под­пи­си 150 че­ло­век. Сек­ре­тарь пар­тий­ной ячей­ки в се­ле ото­брал это за­яв­ле­ние и ото­слал в ОГПУ в ка­че­стве ма­те­ри­а­ла для об­ви­не­ния же­ны свя­щен­ни­ка в под­стре­ка­тель­стве кре­стьян к бун­ту.
— Ко­го вы под­ра­зу­ме­ва­е­те под бес­смыс­лен­ны­ми и обе­зу­мев­ши­ми людь­ми, ко­то­рые ду­ма­ют, что ве­ра в Бо­га быст­ро па­да­ет? Это вы го­во­ри­ли в при­вет­ствен­ной ре­чи епи­ско­пу Мар­ку в 1927 го­ду, — спро­сил сле­до­ва­тель свя­щен­ни­ка на до­про­се 7 июля.
— Я ра­зу­мел лю­дей неве­ру­ю­щих, без­бож­ни­ков…
— Что вы хо­те­ли ска­зать ве­ру­ю­щим, го­во­ря на про­по­ве­ди в день Ка­зан­ской: «Вос­пря­ни­те же, лю­ди пра­во­слав­ные, и отря­си­те прах неве­рия, рас­про­стра­ня­е­мо­го совре­мен­ны­ми от­ри­ца­те­ля­ми, и не всту­пай­те на про­по­ве­ду­е­мый ими “ши­ро­кий путь”»?
— Я хо­тел до­ка­зать ве­ру­ю­щим, что про­по­ве­ду­е­мый без­бож­ни­ка­ми «ши­ро­кий путь» в дей­стви­тель­но­сти яв­ля­ет­ся пу­тем ши­ро­ким толь­ко для зла, гре­хов и так да­лее.
— Ко­го вы под­ра­зу­ме­ва­ли в про­по­ве­ди на Ка­зан­скую под вра­га­ми Хри­ста, по­пи­ра­ю­щи­ми Его уче­ние и за­по­ве­ди?
— Под­ра­зу­ме­вал не при­ни­ма­ю­щих и не ис­пол­ня­ю­щих уче­ние Хри­ста…
— Для ко­го вы пи­са­ли воз­зва­ние в 1926 го­ду, с ка­кой це­лью и как это воз­зва­ние бы­ло рас­про­стра­не­но сре­ди ве­ру­ю­щих?
— Это бы­ло про­чи­та­но как про­по­ведь в день Ка­зан­ской.
— Что вы хо­те­ли ска­зать на про­по­ве­ди 1926 го­да сло­ва­ми: «Мно­гие из нас, бра­тья, при­со­еди­ня­ют­ся к тем зло­де­ям, ко­то­рые по на­у­ще­нию сле­пых и без­бож­ных во­ждей умерт­ви­ли Бо­го­че­ло­ве­ка. Нет ли сре­ди нас та­ких лю­дей, ко­то­рые се­ют сре­ди дру­гих пле­ве­лы без­бо­жия?»
— Я при­зы­вал ве­ру­ю­щих креп­ко дер­жать­ся за ве­ру и не ид­ти по сто­пам без­бож­но­го уче­ния, про­по­ве­ду­е­мо­го во­ждя­ми без­бо­жия, ав­то­ра­ми ли­те­ра­ту­ры, как Яро­слав­ский. Го­во­рил, что го­ни­те­ли, ху­ли­те­ли ве­ры в бу­ду­щем бу­дут уси­ли­вать го­не­ние на ве­ру во вре­ме­на ан­ти­хри­ста.
9 июля 1929 го­да след­ствие бы­ло за­кон­че­но. 2 ав­гу­ста Ан­на Ива­нов­на об­ра­ти­лась в ОГПУ с прось­бой осво­бо­дить му­жа. «Из до­про­са му­жа вид­но, что он за­дер­жан за аги­та­цию, — пи­са­ла она. — Я, как же­на, по­сколь­ку его знаю, он про­тив со­вет­ской вла­сти не шел и не пой­дет, а про­тив ком­му­ни­стов ни­ко­гда я от него не слы­ша­ла; ес­ли бы он шел про­тив, то он не стал бы скры­вать крас­но­го; ко­гда бы­ли бе­лые, то мы скры­ва­ли то­ва­ри­ща Са­ран­це­ва Ге­ор­гия Пав­ло­ви­ча. Бе­лые его силь­но сте­га­ли, он тай­но убе­жал и у нас скры­вал­ся. Я про­си­ла его до­про­сить сроч­но, так как он был в Стер­ли­та­ма­ке две неде­ли в от­пус­ке, а те­перь жи­вет в Крас­но­усоль­ске фельд­ше­ром. Ведь, скры­вая его, нам гро­зи­ла опас­ность… Я оста­лась с детьми со­вер­шен­но од­на… Де­тей у нас пять че­ло­век, стар­шей 8 лет и млад­шей 7 ме­ся­цев, и у ме­ня средств к су­ще­ство­ва­нию нет, про­даю остав­шу­ю­ся ме­лочь, рань­ше на на­лог все рас­про­да­ли, так как все­го упла­ти­ли по­чти 1000 руб­лей. Хле­ба по­се­ян­но­го нет и за­па­са ни­ка­ко­го. Уехать без му­жа на ро­ди­ну невоз­мож­но, по­то­му что зем­ли, на­вер­но, не да­дут. Ра­бо­тать от де­тей нет воз­мож­но­сти, они все ма­лые… И ес­ли воз­мож­но, то про­шу от­пу­стить как кор­миль­ца де­тей, так как я не в со­сто­я­нии про­кор­мить де­тей од­на».
В кон­це ав­гу­ста Ан­на Ива­нов­на об­ра­ти­лась с прось­бой к од­но­сель­ча­нам, чтобы они по­хло­по­та­ли за свя­щен­ни­ка. В сво­ем об­ра­ще­нии к ним она на­пи­са­ла: «Про­шу граж­дан дать одоб­ре­ние — от­зыв о свя­щен­ни­ке Вар­ла­мо­ве. Вы зна­е­те, он здесь жи­вет с 1915 го­да, был пса­лом­щи­ком, и вы его упро­си­ли со­бра­ни­ем по­свя­тить­ся во свя­щен­ни­ки. Помни­те, он вам го­во­рил, что он мо­лод и не мо­жет спра­вить­ся, но вы, граж­дане, про­си­ли, и он со­гла­сил­ся и в 1919 го­ду по­сту­пил во свя­щен­ни­ки. Во всю его жизнь в се­ле Пре­об­ра­же­нов­ка ни­ко­го не оби­жал. Во вре­мя ре­во­лю­ции про­тив со­вет­ской вла­сти ни­ко­гда не вы­сту­пал и ни­че­го не про­яв­лял. Ко­гда здесь бы­ли бе­лые, то он всех за­щи­щал, кто скры­вал­ся, и ни­ко­го не вы­да­вал. Он сам про­ис­хо­дит из кре­стьян, и же­на его дочь ра­бо­че­го, и ид­ти про­тив вла­сти он не мог. Он у вас на гла­зах был все вре­мя, и вы его хо­ро­шо зна­е­те. Про­шу граж­дан, об­су­ди­те этот во­прос. Ведь я с ма­лы­ми детьми оста­лась ни при чем, и отой­ти от них невоз­мож­но. Под­хо­дит зи­ма, у ме­ня нет ни хле­ба, ни топ­ки. Вы зна­е­те, он с бе­лы­ми не скры­вал­ся, а все вре­мя на­хо­дил­ся в Пре­об­ра­же­нов­ке. Да­же во вре­мя бе­лых у нас скры­вал­ся крас­ный Са­ран­цев — это мно­гие зна­ют. Про­шу, не оставь­те…»
1 сен­тяб­ря 1929 го­да в се­ле со­бра­лось об­щее со­бра­ние кре­стьян, на ко­то­ром бы­ло рас­смот­ре­но за­яв­ле­ние же­ны свя­щен­ни­ка. Вы­сту­пав­шие на со­бра­нии кре­стьяне го­во­ри­ли: «Мы зна­ем, что он у нас с 1915 го­да. Пло­хо­го мы за Вар­ла­мо­вым не за­ме­ча­ли. С бед­ня­ка­ми все­гда об­ра­щал­ся хо­ро­шо, ни­ко­го не при­тес­нял. Ко­гда эва­ку­и­ро­вал­ся свя­щен­ник наш Ка­нин, то мы ста­ли про­сить Вар­ла­мо­ва, чтобы он со­гла­сил­ся по­свя­тить­ся во свя­щен­ни­ки; он от­ка­зы­вал­ся, но мы, граж­дане, его упро­си­ли и со­бра­ни­ем по­ста­но­ви­ли ехать хло­по­тать в Уфу, и он со­гла­сил­ся по на­шей прось­бе. А бу­дучи свя­щен­ни­ком, мы от него ни­ко­гда не слы­ша­ли ни­че­го про­тив со­вет­ской вла­сти…
Ко­гда у нас бы­ла ре­во­лю­ция, мы ви­де­ли и зна­ем, что наш свя­щен­ник Вар­ла­мов с бе­лы­ми не уез­жал, и мы, ко­то­рые уез­жа­ли с крас­ны­ми, зна­ем, что он на­ши се­мьи не вы­да­вал, а, на­обо­рот, за­щи­щал их, и бла­го­да­ря ему на­ши се­мьи не бы­ли оби­же­ны и ограб­ле­ны бе­лы­ми…»
Со­бра­ние по­ста­но­ви­ло все ска­зан­ное о свя­щен­ни­ке еди­но­глас­но под­твер­дить и одоб­рить. Под про­то­ко­лом со­бра­ния, где бы­ла да­на пись­мен­ная ха­рак­те­ри­сти­ка свя­щен­ни­ку, под­пи­са­лось око­ло пя­ти­де­ся­ти че­ло­век.
Де­ло по об­ви­не­нию свя­щен­ни­ка в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти рас­смат­ри­ва­лось в су­деб­ном за­се­да­нии в Стер­ли­та­ма­ке 15-17 ян­ва­ря 1930 го­да. За­щи­та пред­ло­жи­ла су­ду до­пол­ни­тель­но опро­сить трид­цать пять сви­де­те­лей, из ко­то­рых, в кон­це кон­цов, бы­ло опро­ше­но шесть. Отец Петр на су­де опро­верг все об­ви­не­ния лже­сви­де­те­лей и след­ствия.
По­мощ­ник про­ку­ро­ра, ви­дя, что де­ло вы­хо­дит без­до­ка­за­тель­ным, по­тре­бо­вал от­пра­вить его вновь в ОГПУ для до­сле­до­ва­ния, на что адво­кат вы­ра­зил свой про­тест: «Недо­сле­до­ван­но­сти по де­лу не вид­но. Это за­яв­ле­но по­сле то­го, как де­ло идет на оправ­да­ние под­су­ди­мых. Рань­ше про­ку­рор от до­про­са сви­де­те­лей от­ка­зал­ся, а те­перь на­ста­и­ва­ет на них. Здесь вы­яв­ле­но, что след­ствие ГПУ ис­ка­же­но, под­су­ди­мые си­дят неви­нов­но во­семь ме­ся­цев, и нет ос­но­ва­ний для даль­ней­ше­го ис­ка­же­ния пе­ре­да­вать де­ло в ГПУ. Ма­те­ри­ал очень по­лон, и ес­ли есть со­мне­ние в чем-ли­бо, мож­но здесь вы­явить. До­пра­ши­вать боль­ше неко­го, здесь уже до­ста­точ­но до­про­ше­но и еще есть; пе­ре­да­ча де­ла на до­сле­до­ва­ние есть за­тяж­ка. Про­шу де­ло слу­шать!»
Суд про­игно­ри­ро­вал за­яв­ле­ние за­щи­ты, и де­ло бы­ло пе­ре­сла­но на но­вое рас­сле­до­ва­ние в ОГПУ.
Ан­на Ива­нов­на до­би­лась встре­чи с су­дьей, ко­то­рый ей ска­зал пря­мо: «Ес­ли мы ва­ше­го от­пу­стим, то на­до пар­тий­ных лю­дей за­са­дить, по­то­му что они ложь на­пи­са­ли. Мы же не мо­жем это­го сде­лать — свя­щен­ни­ка осво­бо­дить, а пар­тий­ных лю­дей за­са­дить».
Вско­ре всех аре­сто­ван­ных ста­ли от­прав­лять из Стер­ли­та­ма­ка в Уфу. Род­ствен­ни­ки за­клю­чен­ных, узнав об этом, со­бра­лись к во­ро­там тюрь­мы. За­клю­чен­ных вы­во­ди­ли и стро­и­ли в ко­лон­ну по во­семь че­ло­век. Отец Петр, уви­дев при­шед­ших по­ви­дать­ся с ним же­ну и дочь, бла­го­сло­вил их и осе­нил се­бя крест­ным зна­ме­ни­ем. В Уфу их гна­ли пеш­ком. В пер­вый день ко­лон­на за­клю­чен­ных про­шла око­ло пят­на­дца­ти ки­ло­мет­ров и оста­но­ви­лась в се­ле Под­лес­ном. Ан­на Ива­нов­на пы­та­лась до­бить­ся раз­ре­ше­ния кон­воя свя­щен­ни­ку ехать на под­во­де, по­сколь­ку он в тюрь­ме стал бо­леть, пы­та­лась вру­чить ему пе­ре­да­чу, но ее не про­пус­ка­ли к от­цу Пет­ру. И все же ей уда­лось с ним встре­тить­ся; он от­дал ей пу­хо­вый шарф, быв­ший при нем, и ска­зал: «Нюра, у те­бя ведь де­воч­ки, возь­ми этот шарф пу­хо­вый, при­го­дит­ся ведь доч­кам».
5 мар­та 1930 го­да след­ствие бы­ло за­кон­че­но и со­став­ле­но но­вое об­ви­ни­тель­ное за­клю­че­ние, в ко­то­ром свя­щен­ник об­ви­нял­ся в том, что, «бу­дучи ру­ко­во­ди­те­лем ку­лац­кой груп­пи­ров­ки, про­во­дил ак­тив­ную де­я­тель­ность в це­лях сры­ва всех важ­ней­ших ме­ро­при­я­тий, про­во­ди­мых со­вет­ской вла­стью в де­ревне». В об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии сле­до­ва­тель ОГПУ на­пи­сал, что свя­щен­ник не при­знал се­бя ви­нов­ным в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти и все об­ви­не­ния ка­те­го­ри­че­ски от­вер­га­ет, утвер­ждая, что они по­стро­е­ны на лож­ных до­но­сах на поч­ве враж­ды и лич­ных сче­тов.
9 мар­та трой­ка ОГПУ при­го­во­ри­ла от­ца Пет­ра к рас­стре­лу. Свя­щен­ник Петр Вар­ла­мов был рас­стре­лян в го­ро­де Уфе 11 мар­та 1930 го­да и по­гре­бен в без­вест­ной мо­ги­ле.
В бу­ма­гах Ан­ны Ива­нов­ны по­сле ее кон­чи­ны бы­ла най­де­на на­пи­сан­ная ее ру­кой мо­лит­ва, ко­то­рой она мо­ли­лась ко Гос­по­ду по­сле аре­ста му­жа: «Бла­го­да­рю Те­бя, Гос­по­ди Бо­же, за все: за жизнь, за невзго­ды, про­жи­тые мною, за раз­лу­ку с лю­би­мым му­жем (свя­щен­ни­ком) мо­им, за му­ки и ра­дость… за все Те­бя, Бо­же, бла­го­да­рю…»

Свя­щен­но­му­че­ник Сер­гий ро­дил­ся 29 июля 1890 го­да в се­ле Дья­ко­ве^[1] Мос­ков­ско­го уез­да Мос­ков­ской гу­бер­нии в се­мье свя­щен­ни­ка Сер­гия Вос­кре­сен­ско­го и его су­пру­ги Ев­до­кии Сер­ге­ев­ны. Свя­щен­ник Сер­гий был на­сто­я­те­лем Иоан­но-Пред­те­чен­ской церк­ви в се­ле Дья­ко­ве. При нем бы­ла со­ору­же­на цер­ков­ная огра­да, устро­е­на мо­сто­вая от хра­ма до мо­ста через ре­ку, по­стро­е­на цер­ков­но­при­ход­ская шко­ла, но от­крыть ее уже не успе­ли: про­изо­шла ре­во­лю­ция и на­ча­лись го­не­ния на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь. Сер­гей был кре­щен в день сво­е­го по­яв­ле­ния на свет свя­щен­ни­ком хра­ма Ка­зан­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри Си­мео­ном На­у­мо­вым в при­сут­ствии диа­ко­на Ва­си­лия Смир­но­ва и пса­лом­щи­ка Иоан­на Нар­цис­со­ва.
В 1907 го­ду Сер­гей по­сту­пил в Пе­ре­р­вин­ское ду­хов­ное учи­ли­ще, по его окон­ча­нии — в Мос­ков­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию. Окон­чив се­ми­на­рию в 1915 го­ду, он по­сту­пил учи­те­лем сло­вес­но­сти в шко­лу при жен­ском Кня­зе-Вла­ди­мир­ском мо­на­сты­ре в По­доль­ском уез­де. Оби­тель бы­ла ос­но­ва­на в 1890 го­ду при се­ле Фили­мон­ках в жи­во­пис­ном, воз­вы­шен­ном ме­сте, сре­ди гу­сто­го ело­во­го ле­са. В 1916 го­ду Сер­гей Сер­ге­е­вич же­нил­ся на де­ви­це Алек­сан­дре, до­че­ри свя­щен­ни­ка Ни­ко­лая Ни­коль­ско­го, слу­жив­ше­го в По­доль­ске. В том же го­ду Сер­гей Сер­ге­е­вич был ру­ко­по­ло­жен во диа­ко­на и до 1920 го­да слу­жил в мо­на­сты­ре. В 1920 го­ду скон­чал­ся его отец, и диа­кон Сер­гий был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка ко хра­му Иоан­на Пред­те­чи в се­ле Дья­ко­ве.
В 1918 го­ду вла­сти из­да­ли де­крет «О ре­ги­стра­ции, при­е­ме на учет и охра­не­нии па­мят­ни­ков ис­кус­ства и ста­ри­ны, на­хо­дя­щих­ся во вла­де­нии част­ных лиц, об­ществ и учре­жде­ний», ко­то­рый по­слу­жил по­во­дом для за­кры­тия мно­гих хра­мов и, в част­но­сти, хра­мов в рас­по­ло­жен­ных ря­дом се­лах Ко­ло­мен­ское и Дья­ко­во.
21 июня 1923 го­да ко­мис­сия под пред­се­да­тель­ством Н.И. Троц­кой и в со­ста­ве П.Д. Ба­ра­нов­ско­го и Н.Ф. Ле­вин­со­на со­ста­ви­ла акт о за­кры­тии хра­ма Иоан­на Пред­те­чи и пе­ре­да­чи его му­зей­но­му от­де­лу Глав­на­у­ки.
8 де­каб­ря 1923 го­да вла­сти го­ро­да Моск­вы по­ста­но­ви­ли от­нять храм Иоан­на Пред­те­чи у ве­ру­ю­щих: по­сколь­ку, как пи­са­ли они, «зда­ние церк­ви яв­ля­ет­ся ис­клю­чи­тель­ным па­мят­ни­ком ар­хи­тек­ту­ры ХVI ве­ка и ре­ста­ври­ру­ет­ся на го­судар­ствен­ные сред­ства, пред­ло­жить Мос­ков­ско­му уезд­но­му ис­пол­ни­тель­но­му ко­ми­те­ту до­го­вор с об­щи­ной ве­ру­ю­щих рас­торг­нуть и пе­ре­дать цер­ков­ное зда­ние от­де­лу му­зеев и охра­ны па­мят­ни­ков ис­кус­ства и ста­ри­ны На­род­но­го Ко­мис­са­ри­а­та по Про­све­ще­нию»^[2].
7 фев­ра­ля 1924 го­да мест­ные вла­сти пе­ре­да­ли храм му­зей­но­му от­де­лу. 4 мар­та цер­ков­ная об­щи­на от­пра­ви­ла вла­стям хо­да­тай­ство об от­кры­тии хра­ма, в ко­то­ром, в част­но­сти, го­во­ри­лось: «Пра­во­слав­ный при­ход, объ­еди­нен­ный на­шим хра­мом, вклю­ча­ет в се­бя че­ты­ре боль­ших под­мос­ков­ных се­ле­ния: Дья­ко­во, сло­бо­ду Са­до­вую, де­рев­ню Бе­ля­е­во и Чер­та­но­во… с на­се­ле­ни­ем ты­ся­ча де­вять­сот — две ты­ся­чи душ… сре­ди нас нет не толь­ко неве­ру­ю­щих, но да­же ма­ло­ве­ру­ю­щих. Вос­пи­тан­ные на на­ча­лах ста­ро­го де­ре­вен­ско­го укла­да жиз­ни, мы при­вык­ли всю на­шу тру­до­вую жизнь, во всех ее эта­пах, свя­зы­вать с кру­гом жиз­ни цер­ков­ной, под­чи­няя первую по­след­ней, и до кон­ца дней сво­их мы не из­ме­ним этим сво­им тра­ди­ци­ям»^[3].
По­сле за­кры­тия хра­ма Иоан­на Пред­те­чи отец Сер­гий пе­ре­шел слу­жить в храм Ка­зан­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри в се­ле Ко­ло­мен­ском. В се­ле Ко­ло­мен­ском дей­ство­вал то­гда еще вто­рой храм во имя ве­ли­ко­му­че­ни­ка Ге­ор­гия, но в на­ча­ле ап­ре­ля 1929 го­да адми­ни­стра­ция му­зея ста­ла хо­да­тай­ство­вать о за­кры­тии обо­их хра­мов: «В Пре­зи­ди­ум Мос­со­ве­та. При про­ве­де­нии куль­тур­но-про­све­ти­тель­ной ра­бо­ты по Му­зею ар­хи­тек­тур­ных и бы­то­вых па­мят­ни­ков в се­ле Ко­ло­мен­ском весь­ма су­ще­ствен­ным недо­че­том яв­ля­ет­ся на­ли­чие на тер­ри­то­рии му­зей­ной усадь­бы двух дей­ству­ю­щих церк­вей.
Тер­ри­то­рия Ко­ло­мен­ско­го при­вле­ка­ет каж­до­год­но все воз­рас­та­ю­щее ко­ли­че­ство тру­дя­щих­ся и яв­ля­ет­ся од­ним из наи­бо­лее по­пуляр­ных мест мас­со­вой экс­кур­си­он­ной ра­бо­ты; по­ми­мо обыч­ных пе­ше­ход­ных экс­кур­сий по осмот­ру му­зея, здесь устра­и­ва­ют­ся па­ро­ход­ные мас­сов­ки с му­зы­кой, физ­куль­ту­рой, ку­па­ни­ем, ор­га­ни­зу­ют­ся иг­ры, тан­цы и т. п.
При этой по­ста­нов­ке ра­зум­но­го от­ды­ха тру­дя­щих­ся, ос­нов­ной це­лью ко­то­ро­го ста­вит­ся за­ряд­ка бод­ро­стью и жиз­не­ра­дост­но­стью, вкли­ни­ва­ет­ся боль­шим дис­со­нан­сом бли­зость церк­вей с их об­ряд­но­стью, ко­ло­коль­ным зво­ном, крест­ны­ми хо­да­ми. Осо­бен­но ме­ша­ет в этом от­но­ше­нии Ге­ор­ги­ев­ская цер­ковь, рас­по­ло­жен­ная на цен­траль­ной пло­щад­ке усадь­бы по­сре­ди му­зей­ных со­ору­же­ний.
Вви­ду ука­зан­но­го, Глав­на­у­ка про­сит о лик­ви­да­ции от­прав­ле­ния ре­ли­ги­оз­но­го куль­та в двух церк­вях се­ла Ко­ло­мен­ско­го: Ге­ор­ги­ев­ской и Ка­зан­ской»^[4].
4 ап­ре­ля ве­ру­ю­щие от­пра­ви­ли вла­стям за­яв­ле­ние об остав­ле­нии хо­тя бы од­ной Ка­зан­ской церк­ви. В ре­зуль­та­те 10 мая 1929 го­да Ге­ор­ги­ев­ский храм был за­крыт, а ве­ру­ю­щим остав­лен храм Ка­зан­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри.
Цер­ков­ный на­род лю­бил от­ца Сер­гия. Ес­ли на­до бы­ло кре­стить или ид­ти сроч­но при­ча­щать — он ни­ко­му не от­ка­зы­вал. Кре­стьяне в Ко­ло­мен­ском бы­ли вполне обес­пе­че­ны, они дер­жа­ли боль­шие са­ды и за­ра­ба­ты­ва­ли тем, что про­да­ва­ли яго­ды и фрук­ты, ко­то­рые во­зи­ли на про­да­жу на ба­зар, на­хо­див­ший­ся то­гда на Бо­лот­ной пло­ща­ди в Москве непо­да­ле­ку от Крем­ля. Чтобы про­кор­мить се­мью, и отец Сер­гий вме­сте с кре­стья­на­ми во­зил на ба­зар ма­ли­ну, яб­ло­ки, виш­ню.
Од­на­ко для вла­стей бы­ло нена­вист­ным су­ще­ство­ва­ние боль­шо­го бла­го­че­сти­во­го се­ла вбли­зи Моск­вы, кре­стьяне ко­то­ро­го, несмот­ря на при­тес­не­ния вла­стей, жи­ли са­мо­сто­я­тель­но и ма­те­ри­аль­но до­ста­точ­но, и при уси­ле­нии го­не­ний они ре­ши­ли аре­сто­вать тех, кто не шел на сдел­ки с со­ве­стью и не со­гла­шал­ся на со­труд­ни­че­ство с ОГПУ. Неко­то­рые из со­чув­ству­ю­щих свя­щен­ни­ку пре­ду­пре­жда­ли его о на­ча­ле ши­ро­ко­мас­штаб­ных го­не­ний на Цер­ковь, в ре­зуль­та­те ко­то­рых он мо­жет быть аре­сто­ван, и пред­ла­га­ли ему уехать, но отец Сер­гий от­ка­зал­ся.
В ночь с 15 на 16 мар­та 1932 го­да со­труд­ни­ки ОГПУ аре­сто­ва­ли свя­щен­ни­ка. То­гда же бы­ло аре­сто­ва­но семь кре­стьян. Пер­вое вре­мя их со­дер­жа­ли в кон­цен­тра­ци­он­ном ла­ге­ре в се­ле Ца­ри­цыне ря­дом с Моск­вой вме­сте с сот­ня­ми дру­гих аре­сто­ван­ных. От­ца Сер­гия и кре­стьян об­ви­ня­ли в рас­про­стра­не­нии ан­ти­со­вет­ских слу­хов, ис­точ­ни­ком ко­то­рых явил­ся три­на­дца­ти­лет­ний маль­чик. Он рас­ска­зал, что ему од­на­жды при­шлось ехать на те­ле­ге на ба­зу. Близ Пе­ре­рвы, у ме­стеч­ка, ко­то­рое на­зы­ва­ет­ся Иоанн Бо­го­слов, ему по­встре­чал­ся неиз­вест­ный ста­рик, ко­то­рый по­про­сил под­вез­ти его до Пе­ре­рвы. Сев на те­ле­гу, он до­ро́гой пред­ло­жил маль­чи­ку огля­нуть­ся на­зад в сто­ро­ну Моск­вы. Обер­нув­шись, тот уви­дел: по до­ро­ге те­чет кровь, а над Моск­вой мчит­ся кон­ни­ца. Ста­рик пред­ло­жил по­смот­реть в пра­вую сто­ро­ну. Там бы­ла груп­па ра­бо­та­ю­щих кре­стьян-еди­но­лич­ни­ков. Он по­смот­рел нале­во. Здесь сто­я­ли кол­хоз­ни­ки, оде­тые в по­хо­жие на са­ва­ны жел­тые ха­ла­ты, а впе­ре­ди них шла тол­па с му­зы­кой. Огля­нул­ся кру­гом маль­чик, а ста­ри­ка уже не бы­ло. Вы­зван­ный на до­прос в ОГПУ, маль­чик под­твер­дил все ви­ден­ное. «Что это был за ста­рик, я со­вер­шен­но не знаю», — ска­зал он. «Кто те­бя на­учил рас­пус­кать по­доб­ные слу­хи?» — спро­сил сле­до­ва­тель. «Ни­кто ме­ня не учил», — от­ве­тил под­ро­сток.
На сле­ду­ю­щий день по­сле аре­ста свя­щен­ни­ка упол­но­мо­чен­ный ОГПУ по Мос­ков­ской об­ла­сти Шиш­кин на­пи­сал: «Рас­смот­рев аген­тур­ное де­ло “Теп­лая ком­па­ния” ан­ти­со­вет­ской груп­пи­ров­ки се­ле­ния Дья­ко­во, по ко­то­ро­му про­хо­дит ку­лац­ко-за­жи­точ­ный эле­мент… ко­то­рый под ру­ко­вод­ством по­па Вос­кре­сен­ско­го на про­тя­же­нии 1931 го­да и по­сле­ду­ю­ще­го вре­ме­ни ве­дет ан­ти­со­вет­скую ра­бо­ту, на­прав­лен­ную к сры­ву ме­ро­при­я­тий пар­тии и со­вет­ской вла­сти в де­ревне; при­ни­мая во вни­ма­ние, что для аре­ста и при­вле­че­ния их к от­вет­ствен­но­сти име­ет­ся до­ста­точ­но ма­те­ри­а­ла, по­ста­но­вил: аген­тур­ное де­ло “Теп­лая ком­па­ния” лик­ви­ди­ро­вать пу­тем аре­ста про­хо­дя­щих по нему граж­дан»^[5].
До­про­шен­ные сви­де­те­ли по­ка­за­ли, что свя­щен­ник «сре­ди ве­ру­ю­щих го­во­рил, что при­дет вре­мя, ко­гда на­род бу­дут хо­ро­нить без от­пе­ва­ния, ста­рые по­пы уми­ра­ют, а но­вых не учат, и про­по­ве­до­вать сло­во Бо­жие неко­му. Ско­ро и у нас под Моск­вой устро­ят го­лод­ную степь, всех луч­ших кре­стьян со­вет­ская власть рас­ку­ла­чи­ва­ет, аре­сто­вы­ва­ет, ссы­ла­ет, ра­бо­тать неко­му. А за что уго­ня­ют? Лишь за то, что они не хо­тят ид­ти в кол­хоз. Весь этот гор­ди­ев узел, ко­то­рый за­вя­за­ли боль­ше­ви­ки, мо­жет раз­ру­бить лишь вой­на. Взя­ли ме­ня, спра­ши­ва­ли в ОГПУ о мо­ем хо­зяй­стве, мо­гут ска­зать, что я вел аги­та­цию про­тив со­вет­ской вла­сти и кол­хо­зов. Мне, как свя­щен­ни­ку, ча­сто при­хо­дит­ся хо­дить с тре­ба­ми как к кол­хоз­ни­кам, так и к еди­но­лич­ни­кам. Ко­неч­но, они спра­ши­ва­ют ме­ня: “Как, отец Сер­гий, ты мыс­лишь на­счет кол­хо­зов — всту­пать или нет?” Что же мне оста­ет­ся от­ве­чать? Ко­неч­но, я от­ве­чал так, как пред­став­лял се­бе, и го­во­рил: “Кол­хоз, как ви­ди­те вы и я, ни­че­го хо­ро­ше­го не при­не­сет, сей­час му­жи­ка со­гну­ли в ба­ра­ний рог, а ко­гда прой­дет сплош­ная кол­лек­ти­ви­за­ция, то то­гда со­всем про­па­ло де­ло”. Ну раз­ве это аги­та­ция? Я толь­ко вы­ска­зы­вал свое мне­ние». «Поп Сер­гей Сер­ге­е­вич Вос­кре­сен­ский ро­дил­ся и вы­рос в се­ле­нии Дья­ко­во, где его отец так­же был по­пом. Сре­ди ве­ру­ю­щих поль­зу­ет­ся ав­то­ри­те­том. Вос­кре­сен­ский го­во­рил: “Со­вет­ская власть — это крас­ные по­ме­щи­ки, ко­то­рые при­тес­ня­ют тру­до­вое кре­стьян­ство, разо­ря­ют и за­кры­ва­ют хра­мы. Но мы долж­ны со сво­ей сто­ро­ны не при­ми­рять­ся с эти­ми го­не­ни­я­ми, а дей­ство­вать, как пер­вые хри­сти­ане”. Вос­кре­сен­ский ча­сто го­во­рил про­по­ве­ди, в ко­то­рых при­зы­вал кре­стьян кре­пить­ся, го­во­ря: “На­сту­пи­ло тя­же­лое вре­мя для ве­ру­ю­щих, всю­ду на нас го­не­ние, нам нуж­но креп­ко дер­жать­ся за Цер­ковь. На­сту­пи­ло по­след­нее вре­мя, но Цер­ковь оста­нет­ся непо­бе­ди­мой”. Бу­дучи у ме­ня в до­ме и уви­дев у ме­ня разу­кра­шен­ные порт­ре­ты Ле­ни­на и чле­нов ревво­ен­со­ве­та, вый­дя из до­ма, сме­ял­ся на­до мной, го­во­ря: “Вме­сто икон порт­ре­ты ста­ла укра­шать”»^[6].
Сре­ди дру­гих сви­де­те­лей был вы­зван свя­щен­ник Ка­зан­ской церк­ви в се­ле Ко­ло­мен­ском Ни­ко­лай Кон­стан­ти­но­вич По­кров­ский. «Сер­гея Сер­ге­е­ви­ча Вос­кре­сен­ско­го, — по­ка­зал он, — знаю с дет­ско­го воз­рас­та. В сво­ей ра­бо­те мне ча­сто при­хо­ди­лось с ним со­при­ка­сать­ся. По­след­ний, бу­дучи свя­щен­но­слу­жи­те­лем, ис­поль­зо­вал свое по­ло­же­ние для ан­ти­со­вет­ской ра­бо­ты, об­ра­ба­ты­вая в этом на­прав­ле­нии и ве­ру­ю­щих, под­би­рая из их сре­ды груп­пу еди­но­мыш­лен­ни­ков и через них про­во­дя даль­ней­шую ра­бо­ту. Вос­кре­сен­ский ан­ти­со­вет­скую ра­бо­ту про­во­дил так­же и при ис­пол­не­нии треб. Так, на­при­мер, осе­нью про­шло­го го­да я, Вос­кре­сен­ский и кре­стья­нин се­ла Чер­та­но­во, ко­то­рый вез нас на по­хо­ро­ны, ска­зал нам: “Смот­ри­те, отец Сер­гий, бы­ло пу­стое ме­сто, а сей­час боль­шое стро­и­тель­ство”. На что Вос­кре­сен­ский от­ве­тил: “Нет ни­че­го уди­ви­тель­но­го — ра­бо­ты в Со­вет­ском Со­ю­зе про­из­во­дят­ся при­ну­ди­тель­ным тру­дом из-под пал­ки, по­лу­го­лод­ным на­ро­дом”. В мо­мент изо­ля­ции ку­ла­че­ства Вос­кре­сен­ский в при­сут­ствии ве­ру­ю­щих, фа­ми­лии ко­то­рых я за­был, го­во­рил: “По­лу­чил я пись­мо от на­ших уз­ни­ков. Пи­шут они, что жи­вут пло­хо, в зем­лян­ках. Все их иму­ще­ство про­па­ло в до­ро­ге, по­лу­чи­ли лишь свои то­по­ры и ло­па­ты, а цен­но­сти пра­ви­те­ли взя­ли се­бе. Не уда­лось здесь обо­брать — так сде­ла­ли, что в до­ро­ге обо­бра­ли до по­след­ней ру­баш­ки”. Осе­нью 1931 го­да при под­ве­де­нии ито­гов хо­зяй­ствен­но­го го­да бы­ла устро­е­на вы­став­ка ра­бо­ты кол­хо­зов. Я, про­хо­дя по се­лу Ко­ло­мен­ско­му с Вос­кре­сен­ским, по­про­сил у него по­смот­реть вы­став­ку, на что по­след­ний от­ве­тил: “Что там смот­реть? Ес­ли бы это бы­ла соб­ствен­ность кре­стьян, то­гда дру­гое де­ло, а то все кол­хоз­ное, а у кре­стья­ни­на оста­лась од­на го­ло­ва соб­ствен­ная и та ско­ро с плеч до­лой по­ле­тит”»^[7].
20 мар­та сле­до­ва­тель Шиш­кин до­про­сил от­ца Сер­гия. На во­про­сы сле­до­ва­те­ля свя­щен­ник от­ве­тил: «Я и дру­гие аре­сто­ван­ные со мной кол­хоз­ни­ки ве­ли раз­го­вор о вы­слан­ных ку­ла­ках, о их се­мьях, остав­лен­ных в рай­оне, о их ма­те­ри­аль­ном обес­пе­че­нии, мо­раль­ном со­сто­я­нии. Я до сво­е­го аре­ста в се­ле­нии Дья­ко­ве, слу­жил в Ка­зан­ской церк­ви. Сель­со­вет Дья­ко­ва в 1929 го­ду про­из­вел изъ­я­тие у ме­ня ча­сти иму­ще­ства — сту­льев, сто­лов, шка­фов и так да­лее. Часть из них мне бы­ла воз­вра­ще­на, часть не воз­вра­ти­ли. Я об­ла­гал­ся в ин­ди­ви­ду­аль­ном по­ряд­ке на­ло­гом. По яго­дам мне бы­ло да­но твер­дое за­да­ние, часть мо­е­го до­ма сель­со­вет ис­поль­зо­вал под жи­тель­ство ра­бо­чих овощ­но­го ком­би­на­та, вы­ну­див мою се­мью про­жи­вать в тес­но­те. При ре­а­ли­за­ции зай­ма мне бы­ло пред­ло­же­но под­пи­сать­ся на за­ем в 200 руб­лей, я пред­ло­жил 50. В ре­зуль­та­те я на за­ем не под­пи­сал­ся. Все это вы­зы­ва­ло во мне недо­воль­ство со­вет­ской вла­стью и ее пред­ста­ви­те­ля­ми на ме­стах — сель­со­ве­том. Сда­вая яго­ды со­вет­ской вла­сти по твер­дым це­нам, я был ли­шен воз­мож­но­сти по­лу­чить за сдан­ную про­дук­цию хлеб и пром­то­ва­ры, так как про­дук­ты пи­та­ния при­хо­ди­лось по­ку­пать на рын­ке, пла­тя за них по ры­ноч­ным це­нам. По­се­лив в мо­ем до­ме ра­бо­чих, при­ну­ди­ли ме­ня с се­мьей ютить­ся на пло­ща­ди, не удо­вле­тво­ря­ю­щей мою се­мью. Но, несмот­ря на все это, я со сво­ей сто­ро­ны име­ю­ще­е­ся у ме­ня недо­воль­ство окру­жа­ю­щим не пе­ре­да­вал и аги­та­ци­ей не за­ни­мал­ся. Ви­нов­ным се­бя в предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии не при­знаю»^[8].
26 мар­та 1932 го­да след­ствие бы­ло за­кон­че­но. В об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии сле­до­ва­тель на­пи­сал: «Се­ло Дья­ко­во в про­шлом, как до, так и по­сле ре­во­лю­ции, яв­ля­лось ку­лац­ким се­лом, имев­шим пря­мые свя­зи в тор­го­вой де­я­тель­но­сти с мос­ков­ски­ми рын­ка­ми. Это се­ло в про­шлом вы­бра­сы­ва­ло на мос­ков­ские рын­ки огром­ное ко­ли­че­ство овощ­ной и ягод­ной про­дук­ции, и вме­сте с этим за­жи­точ­ная часть это­го се­ла за­ни­ма­лась скуп­кой то­ва­ров в окру­жа­ю­щих се­ле­ни­ях рай­о­на, а так­же за­во­зом из дру­гих рай­о­нов для пе­ре­ра­бот­ки и по­сле­ду­ю­щей ре­а­ли­за­ции на мос­ков­ских рын­ках.
В пе­ри­од про­ве­де­ния ме­ро­при­я­тий пар­тии и со­вет­ской вла­сти в ча­сти кол­хоз­но­го стро­и­тель­ства де­рев­ни се­ло Дья­ко­во под вли­я­ни­ем ку­лац­ко-за­жи­точ­ной про­слой­ки се­ла ока­за­лось в сто­роне от кол­хоз­ной жиз­ни, за ис­клю­че­ни­ем неко­то­рой бед­няц­ко-ба­трац­кой ча­сти се­ла, ко­то­рая к ор­га­ни­за­ции кол­хо­за при­сту­пи­ла в кон­це 1929 го­да, ор­га­ни­зо­вав кол­хоз из несколь­ких хо­зяйств. В по­сле­ду­ю­щее вре­мя кол­хоз раз­рас­тал­ся за счет бед­няц­ко-се­ред­няц­ких масс и ку­ла­че­ства, и уже в 1930 го­ду се­ло Дья­ко­во бы­ло кол­лек­ти­ви­зи­ро­ва­но на 90%. Од­на­ко в него с це­лью раз­ло­же­ния и скры­тия сво­ей ку­лац­кой физио­но­мии во­шли в по­дав­ля­ю­щем боль­шин­стве эле­мен­ты ку­ла­че­ства.
В ре­зуль­та­те пол­ной за­со­рен­но­сти дья­ков­ско­го кол­хо­за ку­лац­ко-за­жи­точ­ным эле­мен­том, бла­го­да­ря ан­ти­кол­хоз­ной де­я­тель­но­сти его, раз­ло­же­ния, яв­но­го сры­ва кол­хоз­ных ме­ро­при­я­тий кол­хоз рас­пал­ся, и в нем ока­за­лось толь­ко 17 бед­няц­ко-се­ред­няц­ких хо­зяйств (из чис­ла имев­ших­ся 186 хо­зяйств).
В пе­ри­од пе­ре­вы­бо­ров сель­со­ве­тов в 1931 го­ду се­ло Дья­ко­во под­вер­га­лось неод­но­крат­но­му пе­ре­из­бра­нию со­ве­та, вслед­ствие то­го, что ку­лац­ко-за­жи­точ­ный эле­мент вся­че­ски ста­рал­ся вве­сти и по­ста­вить у ру­ко­вод­ства “сво­их лю­дей”, вно­ся дез­ор­га­ни­за­цию в си­сте­му пе­ре­вы­бо­ров, на­ря­ду с этим уси­лен­но вы­сту­пая про­тив кан­ди­да­тур бед­ня­ков-кол­хоз­ни­ков и ком­му­ни­стов.
В дан­ное вре­мя се­ло кол­лек­ти­ви­зи­ро­ва­но на 24%. Пла­ны за­го­то­вок се­лом не вы­пол­не­ны. По по­сту­пив­шим в Ле­нин­ское рай­от­де­ле­ние све­де­ни­ям, груп­па из ку­лац­ко-за­жи­точ­но­го эле­мен­та под ру­ко­вод­ством мест­но­го по­па Вос­кре­сен­ско­го ве­ла ан­ти­со­вет­скую аги­та­цию, на­прав­лен­ную к сры­ву ме­ро­при­я­тий пар­тии и со­вет­ской вла­сти, с ис­поль­зо­ва­ни­ем ре­ли­ги­оз­ных пред­рас­суд­ков масс.
Ру­ко­во­ди­тель ан­ти­со­вет­ской груп­пи­ров­ки об­ви­ня­е­мый Вос­кре­сен­ский, яв­ля­ясь слу­жи­те­лем куль­та и бу­дучи ав­то­ри­тет­ным сре­ди ве­ру­ю­щих, об­хо­дя их, вну­шал им, что ор­га­ни­за­ция кол­хо­зов убьет ре­ли­гию и ре­ли­ги­оз­ные чув­ства ве­ру­ю­щих.
Как один из ме­то­дов борь­бы с ме­ро­при­я­ти­я­ми со­вет­ской вла­сти в де­ревне об­ви­ня­е­мые по де­лу с це­лью дис­кре­ди­та­ции со­вет­ской вла­сти рас­про­стра­ня­ли слу­хи о ги­бе­ли со­вет­ской вла­сти и неле­пые про­во­ка­ци­он­ные слу­хи о том, что один из кол­хоз­ни­ков се­ла Дья­ко­ва яко­бы ви­дел ви­де­ние, за­клю­ча­ю­ще­е­ся в том, что он при воз­вра­ще­нии из Моск­вы в се­ло на до­ро­ге встре­тил стар­ца, ко­то­рый пред­ло­жил ему по­смот­реть на­зад, в пра­вую и ле­вую сто­ро­ны, и ко­гда он по­смот­рел, то сза­ди уви­дел ар­мию и кровь, сле­ва — за­му­чен­ных и обо­рван­ных кол­хоз­ни­ков, а спра­ва — еди­но­лич­ни­ков в хо­ро­ших ко­стю­мах, сы­тых и жиз­не­ра­дост­ных»^[9].
6 ап­ре­ля об­ви­ня­е­мых пе­ре­вез­ли в Бу­тыр­скую тюрь­му в Москве. 4 ав­гу­ста 1932 го­да трой­ка ОГПУ при­го­во­ри­ла от­ца Сер­гия к трем го­дам за­клю­че­ния в ис­пра­ви­тель­но-тру­до­вом ла­ге­ре. Он был за­клю­чен в ла­герь на Бе­ло­мор­ско-Бал­тий­ском ка­на­ле вбли­зи стан­ции Мед­ве­жья Го­ра^[10]. В на­ча­ле мар­та сле­ду­ю­ще­го го­да от­ца Сер­гия по­са­ди­ли в ка­ме­ру с уго­лов­ни­ка­ми. Они сня­ли с него по­лу­шу­бок, за­тем осталь­ную одеж­ду и вы­ста­ви­ли на мо­роз, ко­то­рый в то вре­мя был весь­ма же­сток. Не пе­ре­не­ся из­де­ва­тельств, свя­щен­ник Сер­гий Вос­кре­сен­ский скон­чал­ся 11 мар­та 1933 го­да и был по­гре­бен в без­вест­ной мо­ги­ле.

Свя­щен­но­му­че­ник Иоанн ро­дил­ся 8 мая 1881 го­да в го­ро­де Пет­ри­ко­ве Мо­зыр­ско­го уез­да Мин­ской гу­бер­нии в се­мье свя­щен­ни­ка Ди­мит­рия Па­ши­на и его су­пру­ги На­деж­ды, до­че­ри свя­щен­ни­ка Ни­коль­ской церк­ви в ме­стеч­ке Скры­га­ло­ве Ва­си­лия За­вит­не­ви­ча. Отец Ди­мит­рий скон­чал­ся, ко­гда Ива­ну бы­ло все­го три го­да, и На­деж­да Ва­си­льев­на пе­ре­еха­ла вме­сте с мла­ден­цем к сво­им ро­ди­те­лям в Скры­га­лов, и Ива­ну вме­сто от­ца стал дед, про­то­и­е­рей Ва­си­лий, ко­то­ро­му, по-ви­ди­мо­му, он и ока­зал­ся обя­зан мно­ги­ми сво­и­ми хри­сти­ан­ски­ми ка­че­ства­ми.
В 1890 го­ду Иван был от­дан учить­ся за ка­зен­ный счет в Слуц­кое ду­хов­ное учи­ли­ще, по­сле окон­ча­ния ко­то­ро­го его в 1895 го­ду при­ня­ли учить­ся за ка­зен­ный счет в Мин­скую Ду­хов­ную се­ми­на­рию.
В 1901 го­ду Иван окон­чил Ду­хов­ную се­ми­на­рию и об­вен­чал­ся с де­ви­цей Ан­то­ни­ной, до­че­рью куп­ца из Выш­не­го Во­лоч­ка Твер­ской гу­бер­нии. 21 ок­тяб­ря 1901 го­да он был ру­ко­по­ло­жен во диа­ко­на, а 22 ок­тяб­ря — во свя­щен­ни­ка к По­кров­ской церк­ви се­ла Князь-Озе­ро Мо­зыр­ско­го уез­да. 15 фев­ра­ля 1903 го­да про­то­и­е­рей Ва­си­лий За­вит­не­вич ушел по пре­клон­но­сти лет за штат, и на его ме­сто на­сто­я­те­лем Ни­коль­ской церк­ви был на­зна­чен отец Иоанн Па­шин. Здесь он в первую оче­редь до­кон­чил де­ло, на­ча­тое де­дом, — до­стро­ил ча­сов­ню в па­мять свя­щен­но­му­че­ни­ка Ма­ка­рия, мит­ро­по­ли­та Ки­ев­ско­го, уби­то­го та­та­ра­ми в окрест­но­сти Скры­га­ло­ва в 1497 го­ду. Ча­сов­ня бы­ла освя­ще­на 1 мая 1905 го­да в день празд­но­ва­ния па­мя­ти свя­щен­но­му­че­ни­ка. Ста­ра­ни­я­ми от­ца Иоан­на бы­ло ор­га­ни­зо­ва­но Свя­то-Ма­ка­рьев­ское Брат­ство и от­кры­та жен­ская шко­ла. 4 но­яб­ря 1907 го­да ве­ру­ю­щее на­се­ле­ние Скры­га­ло­ва тор­же­ствен­ным крест­ным хо­дом встре­ти­ло ков­чег с ча­сти­цей мо­щей свя­щен­но­му­че­ни­ка Ма­ка­рия, при­быв­ший из Ки­е­ва на стан­цию Птичь. В сле­ду­ю­щем, 1908 го­ду, празд­но­ва­ние па­мя­ти свя­щен­но­му­че­ни­ка со­бра­ло око­ло де­ся­ти ты­сяч бо­го­моль­цев — небы­ва­лое для этих мест чис­ло мо­ля­щих­ся.
В 1909 го­ду отец Иоанн был на­зна­чен на­сто­я­те­лем хра­ма свя­то­го ве­ли­ко­му­че­ни­ка и По­бе­до­нос­ца Ге­ор­гия в се­ле При­ле­пы Мин­ско­го уез­да. В пер­вый же год сво­е­го слу­же­ния здесь он от­крыл од­но­класс­ную цер­ков­но­при­ход­скую шко­лу в де­ревне Из­биц­ке, по­ме­ще­ние для ко­то­рой бы­ло предо­став­ле­но по­ме­щи­ком Н.И. Де­ми­до­вым, он же взял на се­бя рас­хо­ды по отоп­ле­нию и осве­ще­нию шко­лы.
Как и в преды­ду­щем при­хо­де, отец Иоанн ста­рал­ся, чтобы в хра­ме бы­ла осо­бая свя­ты­ня, ко­то­рая бы при­влек­ла мо­ля­щих­ся и по­мог­ла бы со­здать в их ду­шах мо­лит­вен­ный на­строй и под­дер­жа­ла ве­ру. Од­ним из за­ме­ча­тель­ных со­бы­тий ста­ло по­яв­ле­ние в Ге­ор­ги­ев­ской церк­ви спис­ка Ивер­ской ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри, ко­то­рая бы­ла на­пи­са­на на Афоне и при гро­мад­ном сте­че­нии на­ро­да с крест­ным хо­дом при­не­се­на в Ге­ор­ги­ев­ский храм. Отец Иоанн рев­ност­но сле­дил за про­све­ще­ни­ем при­хо­жан, при хра­ме бы­ла ор­га­ни­зо­ва­на про­да­жа мо­лит­во­сло­вов и ду­хов­ных книг, под ру­ко­вод­ством свя­щен­ни­ка дей­ство­ва­ли пять цер­ков­но­при­ход­ских школ. При хра­ме им бы­ло ор­га­ни­зо­ва­но При­леп­ское об­ще­ство трез­во­сти, ко­то­рое, уве­ли­чи­ва­ясь с каж­дым го­дом, пе­ре­рос­ло в Брат­ство трез­во­сти, где был свой устав, гимн и зна­мя-хо­ругвь. Со вре­ме­нем храм не стал уже вме­щать всех мо­ля­щих­ся, и в 1912 го­ду свя­щен­ник со­ста­вил план и сме­ту на стро­и­тель­ство боль­шей ка­мен­ной церк­ви, ос­нов­ное стро­и­тель­ство ее бы­ло за­вер­ше­но в 1914 го­ду, а освя­ще­на она бы­ла 21 ав­гу­ста 1916 го­да.
В 1915 го­ду свя­щен­ни­ка по­стиг­ло го­ре: в воз­расте трид­ца­ти двух лет скон­ча­лась его су­пру­га Ан­то­ни­на Ва­си­льев­на, и он остал­ся с дву­мя детьми вось­ми и три­на­дца­ти лет.
31 июля 1916 го­да отец Иоанн по­дал про­ше­ние о при­ня­тии его в Пет­ро­град­скую Ду­хов­ную ака­де­мию, на пер­вый курс ко­то­рой он и был за­чис­лен 17 ав­гу­ста. В до­ку­мен­те, вы­дан­ном ему епи­ско­пом Мин­ским Мит­ро­фа­ном (Крас­но­поль­ским), отец Иоанн ха­рак­те­ри­зо­вал­ся как при­над­ле­жа­щий «к луч­шей ча­сти ду­хо­вен­ства. Со­стоя на­сто­я­те­лем при­хо­да, рас­по­ло­жен­но­го сре­ди ка­то­ли­че­ско­го на­се­ле­ния, он тес­но спло­тил око­ло пра­во­слав­но­го хра­ма свою паст­ву. Сво­ей во­оду­шев­лен­ной про­по­ве­дью со­здал в при­хо­де дви­же­ние трез­во­сти и, как идей­ный ра­бот­ник в борь­бе за трез­вость, при­ни­мал го­ря­чее уча­стие в Мос­ков­ском про­ти­во­ал­ко­голь­ном все­рос­сий­ском съез­де. Ре­ше­ние про­дол­жить об­ра­зо­ва­ние в Ду­хов­ной Ака­де­мии у него по­яви­лось сра­зу же по­сле смер­ти же­ны и, ве­ро­ят­но, вы­но­ше­но бы­ло еще во вре­мя ее про­дол­жи­тель­ной бо­лез­ни»^[1].
В 1917 го­ду в Рос­сии про­изо­шла без­бож­ная ре­во­лю­ция, все ду­хов­ные об­ра­зо­ва­тель­ные учре­жде­ния бы­ли за­кры­ты, и отец Иоанн вер­нул­ся слу­жить в Ге­ор­ги­ев­ский храм в се­ло При­ле­пы.
В 1921 го­ду храм по­се­тил епи­скоп Мин­ский Мел­хи­се­дек (Па­ев­ский), объ­ез­жав­ший при­хо­ды епар­хии. В 1922 го­ду уси­ли­я­ми без­бож­ных вла­стей в Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви воз­ник об­нов­лен­че­ский рас­кол, и в июле 1922 го­да епи­скоп Мел­хи­се­дек объ­явил об ав­то­но­мии Бе­ло­рус­ской Церк­ви и стал мит­ро­по­ли­том Мин­ским и Бе­ло­рус­ским.
7 ап­ре­ля 1923 го­да в мин­ском Пет­ро­пав­лов­ском ка­фед­раль­ном со­бо­ре вла­ды­ка Мел­хи­се­дек в со­слу­же­нии епи­ско­пов Вя­зем­ско­го Ве­не­дик­та (Ален­то­ва) и Гжат­ско­го Фе­о­фа­на (Бе­рез­ки­на) хи­ро­то­ни­сал от­ца Иоан­на во епи­ско­па Мо­зыр­ско-Ту­ров­ско­го, ви­ка­рия Мин­ской епар­хии. Пер­вое вре­мя епи­скоп Иоанн жил в Мо­зы­ре, а за­тем обос­но­вал­ся на сво­ей ро­дине в го­ро­де Пет­ри­ко­ве. При­сту­пив к ис­пол­не­нию ар­хи­пас­тыр­ских обя­зан­но­стей, он энер­гич­но при­нял­ся за де­ло, взяв се­бе за пра­ви­ло ча­стое по­се­ще­ние хра­мов вве­рен­но­го ему ви­ка­ри­ат­ства. Поль­зу­ясь тем, что вла­сти за­ко­но­да­тель­но не за­пре­ти­ли пре­по­да­ва­ние част­ным по­ряд­ком За­ко­на Бо­жия и все­го от­но­ся­ще­го­ся к пра­во­слав­ной ве­ре, он стал ре­гу­ляр­но со­би­рать у се­бя де­тей, ра­зу­чи­вать с ни­ми цер­ков­ные пес­но­пе­ния и пре­по­да­вать им За­кон Бо­жий.
В 1926 го­ду вла­сти аре­сто­ва­ли епи­ско­па. Бу­дучи до­про­шен, вла­ды­ка Иоанн за­явил: «Я, как че­ло­век силь­ных и твер­дых убеж­де­ний ре­ли­ги­оз­ных и как епи­скоп, вел ра­бо­ту в пре­де­лах уста­нов­лен­ных вла­стью за­ко­нов»^[2].
26 мар­та 1926 го­да при­го­во­ром Осо­бо­го Со­ве­ща­ния при Кол­ле­гии ОГПУ епи­скоп Иоанн был ли­шен пра­ва про­жи­ва­ния в круп­ных го­ро­дах стра­ны и вы­слан из Пет­ри­ко­ва. В Ве­ли­кий Чет­верг 1926 го­да епи­скоп по­след­ний раз от­слу­жил на ро­дине Бо­же­ствен­ную ли­тур­гию и, ис­про­сив про­ще­ния у при­хо­жан, вы­шел из со­бо­ра. Лю­ди шли за вла­ды­кой до при­ста­ни, а за­тем еще дол­го шли в хо­лод­ной во­де за бар­жей, на ко­то­рой уво­зи­ли вла­ды­ку.
Вы­слан­ный из Пет­ри­ко­ва, епи­скоп не по­же­лал те­рять свя­зи со сво­ей паст­вой и по­се­лил­ся в го­ро­де Ло­е­ве Го­мель­ско­го окру­га, где, по мне­нию вла­стей, «вновь раз­вер­нул ан­ти­со­вет­скую ра­бо­ту, вы­ра­зив­шу­ю­ся в неле­галь­ном управ­ле­нии епар­хи­ей…»^[3]
18 сен­тяб­ря 1926 го­да епи­скоп Иоанн был при­го­во­рен к трем го­дам ссыл­ки в Зы­рян­ский край. По окон­ча­нии ссыл­ки в 1929 го­ду, ему бы­ло за­пре­ще­но жить в неко­то­рых го­ро­дах и за ним был уста­нов­лен адми­ни­стра­тив­ный над­зор. Мит­ро­по­лит Сер­гий (Стра­го­род­ский) на­зна­чил его епи­ско­пом Рыль­ским, ви­ка­ри­ем Кур­ской епар­хии. На пу­ти в Рыльск вла­ды­ка за­ехал к ар­хи­епи­ско­пу Кур­ско­му Да­ми­а­ну (Вос­кре­сен­ско­му), чтобы по­ста­вить его в из­вест­ность о по­лу­чен­ном им от мит­ро­по­ли­та Сер­гия на­зна­че­нии.
В кон­це два­дца­тых — на­ча­ле трид­ца­тых го­дов со­вет­ская власть уси­ли­ла го­не­ния на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь; в это вре­мя она при­сту­пи­ла к уни­что­же­нию тра­ди­ци­он­но­го кре­стьян­ско­го бы­та под ви­дом ор­га­ни­за­ции кол­хо­зов, во гла­ве ко­то­рых ста­ла ста­вить под­чи­нен­ных цен­траль­но­му ап­па­ра­ту пар­тий­ных чи­нов­ни­ков. Кре­стьяне не при­ня­ли этой фор­мы и ста­ли ока­зы­вать со­про­тив­ле­ние, от­ста­и­вая тра­ди­ци­он­ную и есте­ствен­ную для се­бя фор­му жиз­ни и хо­зяй­ство­ва­ния. Вла­сти об­ви­ни­ли в аги­та­ции про­тив кол­хо­зов чле­нов Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви. На тер­ри­то­рии Кур­ской и Ор­лов­ской об­ла­стей по­чти од­новре­мен­но бы­ло аре­сто­ва­но то­гда бо­лее трех­сот че­ло­век — епи­ско­пов, свя­щен­ни­ков и пра­во­слав­ных ми­рян, и в их чис­ле ар­хи­епи­скоп Да­ми­ан (Вос­кре­сен­ский) и епи­скоп Иоанн (Па­шин).
В ав­гу­сте 1932 го­да был аре­сто­ван свя­щен­ник го­ро­да Рыль­ска Кон­стан­тин Один­цов. 28 ав­гу­ста 1932 го­да вла­сти аре­сто­ва­ли епи­ско­па Иоан­на и он был за­клю­чен в тюрь­му ОГПУ в го­ро­де Кур­ске. 26 сен­тяб­ря 1932 го­да сле­до­ва­тель до­про­сил вла­ды­ку.
Столк­нув­шись с нрав­ствен­ной твер­до­стью и неудо­боскло­ня­е­мо­стью епи­ско­па к лу­кав­ству, сле­до­ва­тель за­явил, что про­тив него сви­де­тель­ству­ют под­чи­нен­ные ему свя­щен­ни­ки, и в част­но­сти Кон­стан­тин Один­цов. В от­вет вла­ды­ка 2 ок­тяб­ря 1932 го­да дал соб­ствен­но­руч­ные по­ка­за­ния, в ко­то­рых пи­сал: «Свя­щен­ни­ка го­ро­да Рыль­ска Кон­стан­ти­на Один­цо­ва знаю в те­че­ние трех лет. Один­цо­ва я счи­таю по­ря­доч­ным че­ло­ве­ком, вза­и­мо­от­но­ше­ния у ме­ня с Один­цо­вым бы­ли слу­жеб­ные, на­ши по­ли­ти­че­ские убеж­де­ния — в смыс­ле пол­но­го под­чи­не­ния граж­дан­ской вла­сти — сов­па­да­ли, оба мы сто­я­ли на плат­фор­ме мит­ро­по­ли­та Сер­гия, воз­глав­ля­ю­ще­го Цер­ковь, к ко­то­рой при­над­ле­жим. Я и Один­цов при­зна­ва­ли со­вет­скую власть един­ствен­ной за­кон­ной вла­стью в СССР, по­ли­ти­ка ко­то­рой от­ве­ча­ла на­шим на­стро­е­ни­ям. Ни­ка­ких недо­ра­зу­ме­ний меж­ду мною и Один­цо­вым не бы­ло, зло­бы не пи­та­ли друг к дру­гу. Один­цо­ва не счи­таю спо­соб­ным сде­лать на ме­ня ка­кой-ли­бо лож­ный до­нос или окле­ве­тать ме­ня»^[4].
В но­яб­ре 1932 го­да след­ствие бы­ло за­кон­че­но. Вла­ды­ку об­ви­ни­ли в том, что он «яв­лял­ся ру­ко­во­ди­те­лем контр­ре­во­лю­ци­он­ных групп цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции “Рев­ни­те­ли Церк­ви” в го­ро­де Рыль­ске и в том же рай­оне. На про­тя­же­нии 1930—1932 го­дов в го­ро­де и в де­рев­нях на­саж­дал контр­ре­во­лю­ци­он­ные груп­пы, на­прав­ляя их контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность про­тив кол­лек­ти­ви­за­ции сель­ско­го хо­зяй­ства…»^[5]
В об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии по это­му де­лу сле­до­ва­те­ли ОГПУ на­пи­са­ли: «В ок­тяб­ре 1931 го­да в го­ро­де Обо­я­ни, Обо­ян­ском рай­оне и го­ро­де Кур­ске рас­кры­та и лик­ви­ди­ро­ва­на контр­ре­во­лю­ци­он­ная цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ская ор­га­ни­за­ция, ста­вив­шая сво­ей глав­ной за­да­чей объ­еди­не­ние во­круг се­бя всех ан­ти­со­вет­ских эле­мен­тов го­ро­да и де­рев­ни, пу­тем под­ня­тия мас­со­во­го вы­ступ­ле­ния кре­стьян­ства про­тив со­вет­ской вла­сти, и вос­ста­нов­ле­ние мо­нар­хи­че­ско­го строя.
Контр­ре­во­лю­ци­он­ная ор­га­ни­за­ция… воз­ник­ла в но­яб­ре 1930 го­да и бы­ла нераз­рыв­но свя­за­на с ар­хи­епи­ско­пом Кур­ским Да­ми­а­ном…
Ко дню лик­ви­да­ции ор­га­ни­за­ция в сво­ем со­ста­ве на­счи­ты­ва­ла 47 че­ло­век. По со­ци­аль­но­му по­ло­же­нию они де­лят­ся так: свя­щен­ни­ков 26, мо­на­ше­ству­ю­ще­го эле­мен­та 3, быв­ших офи­це­ров 2, быв­ших тор­гов­цев 2, быв­ших дво­рян 2, слу­жа­щих 1 че­ло­век, ку­ла­ков 1, се­ред­ня­ков 8 че­ло­век и бед­ня­ков 2. При этом по­след­няя ка­те­го­рия, то есть се­ред­ня­ки и бед­ня­ки, в боль­шин­стве ста­ли чле­на­ми ор­га­ни­за­ции ис­клю­чи­тель­но на поч­ве ре­ли­ги­оз­ных убеж­де­ний…»^[6]
«В июне и в июле 1932 го­да по за­пад­ной ча­сти Цен­траль­но-Чер­но­зем­ной об­ла­сти про­ка­ти­лась вол­на контр­ре­во­лю­ци­он­ных мас­со­вых вы­ступ­ле­ний и от­дель­ных вос­ста­ний. Эти вы­ступ­ле­ния, на­чав­ши­е­ся в пе­ри­од окон­ча­ния ве­сен­не­го се­ва, изо дня в день всё бо­лее воз­рас­та­ли, и толь­ко в кон­це июля на­ча­лась нор­маль­ная убор­ка со­зрев­ших хле­бов…
По 57 рай­о­нам, охва­чен­ным ан­ти­кол­хоз­ным дви­же­ни­ем, бы­ло 580 мас­со­вых вы­ступ­ле­ний с уча­сти­ем в них до 63 000 че­ло­век. Из чис­ла кол­хоз­ни­ков этих рай­о­нов бы­ло охва­че­но дви­же­ни­ем око­ло 3200 кол­хо­зов на тер­ри­то­рии свы­ше 450 сель­со­ве­тов. Мас­со­вые вы­ступ­ле­ния со­про­вож­да­лись так­же раз­гро­мом по­ме­ще­ний сель­ских со­ве­тов и прав­ле­ний кол­хо­зов…
Вскры­тые Пол­но­моч­ным Пред­ста­ви­тель­ством ОГПУ по Цен­траль­ной Чер­но­зем­ной об­ла­сти ра­нее (1931 г.) контр­ре­во­лю­ци­он­ные цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ские об­ра­зо­ва­ния в рай­о­нах, охва­чен­ных в июне-июле 1932 го­да мас­со­вым ан­ти­кол­хоз­ным дви­же­ни­ем, неиз­мен­но опре­де­ля­ли со сто­ро­ны этих об­ра­зо­ва­ний, фор­ми­ро­вав­ших­ся из цер­ков­ных эле­мен­тов так на­зы­ва­е­мо­го сер­ги­ев­ско­го те­че­ния, на­ли­чие ак­тив­ных про­яв­ле­ний, на­прав­лен­ных про­тив со­ци­а­ли­сти­че­ско­го пе­ре­устрой­ства де­рев­ни…
Контр­ре­во­лю­ци­он­ные мас­со­вые вы­ступ­ле­ния в за­пад­ной ча­сти об­ла­сти в июне—июле 1932 го­да как по ор­га­ни­зо­ван­но­сти, так и по мас­шта­бу, несо­мнен­но, как это уста­нов­ле­но след­стви­ем, яви­лись ре­зуль­та­том под­го­то­ви­тель­ной де­я­тель­но­сти контр­ре­во­лю­ци­он­ной цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции “Рев­ни­те­ли Церк­ви”, воз­глав­ля­е­мой ука­зан­ным епи­ско­пом Да­ми­а­ном…
В от­дель­ных ме­стах име­ли ме­сто из­би­е­ния сель­ских ак­ти­ви­стов, по­пыт­ки к убий­ству и да­же слу­чаи убий­ства, как и по­пыт­ки тол­па­ми свы­ше 500 че­ло­век, во­ору­жен­ны­ми ко­са­ми, тяп­ка­ми и ви­ла­ми, от­бить аре­сто­ван­ных…
В от­дель­ных се­лах мас­со­вые вы­ступ­ле­ния про­ис­хо­ди­ли под ло­зун­га­ми:
“От­дай­те зем­лю и во­лю и кре­стьян­скую власть”.
“Со­вет­ская власть нас огра­би­ла, нам нуж­на власть без кол­хо­зов”.
“До­лой кол­хо­зы, до­лой со­вет­скую власть бан­ди­тов, да­вай­те ца­ря”.
Вы­ступ­ле­ния с уча­сти­ем свы­ше 4500 че­ло­век име­ли ме­сто в этот пе­ри­од в се­лах По­та­па­хи­но, Ку­ла­ге, Тро­иц­ком, На­голь­ном и дру­гих это­го рай­о­на и Чер­маш­нян­ско­го сель­со­ве­та, смеж­но­го Солн­цев­ско­го рай­о­на, где, под ука­зан­ны­ми вы­ше ло­зун­га­ми, ор­га­ни­зо­ван­ны­ми тол­па­ми бы­ло рас­хи­ще­но кол­хоз­ное иму­ще­ство, из­гнан сель­ский ак­тив и в ря­де слу­ча­ев учи­не­ны над ним рас­пра­вы.
След­стви­ем по на­сто­я­ще­му де­лу уста­нов­ле­на связь контр­ре­во­лю­ци­он­ной цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции “Рев­ни­те­ли Церк­ви” с ан­ти­кол­хоз­ным дви­же­ни­ем…
По де­лу контр­ре­во­лю­ци­он­ной цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ской ор­га­ни­за­ции “Рев­ни­те­ли Церк­ви” про­хо­дит 413 че­ло­век, из них 3 епи­ско­па, 127 по­пов и дья­ко­нов, 106 мо­на­хов и мо­на­шек, 70 ку­ла­ков, 11 быв­ших дво­рян, по­ме­щи­ков, по­ли­цей­ских и дру­гих. В чис­ле про­хо­дя­щих по на­сто­я­ще­му де­лу осуж­де­но за контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность 136 че­ло­век и вы­де­ле­но в осо­бое про­из­вод­ство 149 че­ло­век.
Контр­ре­во­лю­ци­он­ная цер­ков­но-мо­нар­хи­че­ская ор­га­ни­за­ция “Рев­ни­те­ли Церк­ви” стро­и­лась при­ме­ни­тель­но к цер­ков­но-иерар­хи­че­ской струк­ту­ре и фор­ми­ро­ва­лась из ре­ак­ци­он­но­го ду­хо­вен­ства, мо­на­ше­ству­ю­ще­го эле­мен­та, быв­ших лю­дей и ку­ла­че­ства…»^[7]
«Рыль­ское объ­еди­не­ние контр­ре­во­лю­ци­он­ной ор­га­ни­за­ции “Рев­ни­те­ли Церк­ви” воз­глав­ля­лось адми­ни­стра­тив­но-вы­слан­ным епи­ско­пом Иоан­ном Па­ши­ным (го­род Рыльск) и име­ло в сво­ем со­ста­ве 6 групп с 30 участ­ни­ка­ми…»^[8]
«Груп­пы “Рев­ни­те­лей Церк­ви”, воз­ни­кав­шие под непо­сред­ствен­ным ру­ко­вод­ством ду­хо­вен­ства так на­зы­ва­е­мо­го Сер­ги­ев­ско­го на­прав­ле­ния, воз­глав­ляв­ше­го­ся Кур­ским ар­хи­епи­ско­пом Да­ми­а­ном, в на­чаль­ный пе­ри­од сво­е­го раз­ви­тия скла­ды­ва­лись как об­ра­зо­ва­ния ре­ли­ги­оз­но­го ха­рак­те­ра, ло­зун­гом ко­то­рых бы­ла борь­ба с без­бо­жи­ем и спло­че­ние во­круг Церк­ви ве­ру­ю­щих…
По ме­ре раз­ви­тия борь­бы в де­ревне за сплош­ную кол­лек­ти­ви­за­цию и лик­ви­да­цию на этой ос­но­ве ку­ла­че­ства как клас­са под вли­я­ни­ем аги­та­ции сло­жив­ших­ся групп “Рев­ни­те­лей Церк­ви” и при­мы­кав­ших к ним от­дель­ных лиц, глав­ным об­ра­зом мо­на­ше­ству­ю­ще­го эле­мен­та, ря­ды этих групп рас­ши­ря­лись за счет за­тро­ну­тых про­цес­сом со­ци­а­ли­сти­че­ско­го стро­и­тель­ства ку­лац­ко-контр­ре­во­лю­ци­он­ных эле­мен­тов…
Контр­ре­во­лю­ци­он­ное ду­хо­вен­ство и мо­на­ше­ство, скры­вав­ше­е­ся под фла­гом де­кла­ра­ции о при­зна­нии со­вет­ской вла­сти мит­ро­по­ли­том Сер­ги­ем, ис­поль­зо­ва­ло кон­цен­тра­цию во­круг Церк­ви контр­ре­во­лю­ци­он­но­го ку­ла­че­ства и по­ве­ло ор­га­ни­за­ци­он­ную ра­бо­ту по спло­че­нию его для борь­бы с про­ле­тар­ским го­су­дар­ством…»^[9]
7 де­каб­ря 1932 го­да Осо­бое Со­ве­ща­ние при Кол­ле­гии ОГПУ при­го­во­ри­ло епи­ско­па Иоан­на к де­ся­ти го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь. По то­му же де­лу был аре­сто­ван и при­го­во­рен к пя­ти го­дам за­клю­че­ния епи­скоп Ор­лов­ский Ни­ко­лай (Мо­гилев­ский), с ко­то­рым вла­ды­ка Иоанн про­был за­тем несколь­ко лет в ла­ге­рях. Вла­ды­ка Ни­ко­лай хо­ро­шо знал Та­тья­ну Ни­ко­ла­ев­ну Грим­блит^[10], ко­то­рую мно­гие епи­ско­пы на­зы­ва­ли совре­мен­ным Фила­ре­том Ми­ло­сти­вым из-за ее щед­ро­сти в по­мо­щи ссыль­но­му ду­хо­вен­ству. Епи­скоп Ни­ко­лай, по­лу­чив от­крыт­ку от нее, из ко­то­рой ста­ло из­вест­но, что она осво­бо­ди­лась, со­об­щил ее адрес епи­ско­пу Иоан­ну, и меж­ду ни­ми за­вя­за­лась пе­ре­пис­ка, ко­то­рая про­дол­жа­лась по­чти до му­че­ни­че­ской кон­чи­ны обо­их.
«Род­ная, до­ро­гая Та­тья­на Ни­ко­ла­ев­на! — пи­сал вла­ды­ка Иоанн. — Пись­мо Ва­ше по­лу­чил и не знаю, как Вас бла­го­да­рить за него. Оно ды­шит та­кой теп­ло­той, лю­бо­вью и бод­ро­стью, что день, ко­гда я по­лу­чил его, был для ме­ня од­ним из счаст­ли­вых, и я про­чи­тал его ра­за три под­ряд, а за­тем еще дру­зьям про­чи­ты­вал: вла­ды­ке Ни­ко­лаю и от­цу Сер­гию — сво­е­му ду­хов­но­му от­цу. Да! Доб­рое у Вас серд­це, счаст­ли­вы Вы, и за это бла­го­да­ри­те Гос­по­да: это не от нас — Бо­жий дар. Вы, по ми­ло­сти Бо­жи­ей, по­ня­ли, что выс­шее сча­стье здесь, на зем­ле, — это лю­бить лю­дей и по­мо­гать им. И Вы — сла­бень­кая, бед­нень­кая — с Бо­жьей по­мо­щью, как сол­ныш­ко, сво­ей доб­ро­той со­гре­ва­е­те обез­до­лен­ных и по­мо­га­е­те как мо­же­те. Вспо­ми­на­ют­ся сло­ва Бо­жии, ска­зан­ные уста­ми свя­то­го апо­сто­ла Пав­ла: “Си­ла Моя в немо­щи со­вер­ша­ет­ся”. Дай Гос­по­ди Вам си­лы и здо­ро­вья мно­го-мно­го лет ид­ти этим пу­тем и в сми­ре­нии о име­ни Гос­под­нем тво­рить доб­ро. Тро­га­тель­на и Ва­ша по­весть о бо­лез­ни^[11] и даль­ней­ших по­хож­де­ни­ях. Как пре­муд­ро и ми­ло­серд­но устро­ил Гос­подь, что Вы, пе­ре­не­ся тя­же­лую бо­лезнь^[12], изу­чи­ли ме­ди­ци­ну и те­перь, ра­бо­тая на по­при­ще ле­че­ния боль­ных, страж­ду­щих, од­новре­мен­но и ма­лень­кие сред­ства бу­де­те за­ра­ба­ты­вать, необ­хо­ди­мые для жиз­ни сво­ей и по­мо­щи дру­гим, и этой сво­ей свя­той ра­бо­той сколь­ко слез утре­те, сколь­ко стра­да­ний об­лег­чи­те… По­мо­ги Вам, Гос­по­ди! Ра­бо­та­е­те в ла­бо­ра­то­рии, в ап­те­ке? Пре­крас­но. Вспо­ми­най­те свя­то­го ве­ли­ко­му­че­ни­ка Пан­те­ле­и­мо­на Це­ли­те­ля и его ко­ро­боч­ку с ле­кар­ства­ми в ру­ках (как на об­ра­зах изо­бра­жа­ют) и о име­ни Гос­под­нем ра­бо­тай­те, тру­ди­тесь во сла­ву Бо­жию. Вся­кое ле­кар­ство, рас­сы­па­е­мое по по­рош­кам, раз­ли­ва­е­мое по скля­ноч­кам, да бу­дет ограж­де­но зна­ме­ни­ем Свя­то­го Кре­ста. Сла­ва Гос­по­ду Бо­гу!
На этот путь всту­пи­ли мно­гие из на­шей бра­тии — и близ­кие мне, на­при­мер епи­скоп Ве­не­дикт^[13], быв­ший Вя­зем­ский, — со­лов­ча­нин, участ­во­вав­ший в мо­ей хи­ро­то­нии, не зна­е­те ли, где он Иеро­мо­нах Ага­пит (Фе­сюк), жив­ший и у ме­ня го­да три, пе­ре­нес­ший не од­на­жды тю­рем­ное за­клю­че­ние, за­тем ссыл­ки, ла­герь и так да­лее, а в про­шлом го­ду за­ве­до­вал мед­пунк­том око­ло Крас­но­го Хол­ма Ка­ли­нин­ской об­ла­сти, а те­перь за­мол­чал, вид­но, опять на­чал путь уз. Жаль, что и я про­пу­стил вре­мя и не за­нял­ся этим де­лом. А те­перь уж стар, пять­де­сят пять лет, и боль­но из­мо­ча­лил­ся. И мне уже в мар­те ис­пол­ня­ет­ся де­сять лет раз­но­го ро­да уз, а в ла­ге­рях уже три с по­ло­ви­ной го­да. В Рыль­ске я от­си­дел срок и со дня на день ожи­дал по­лу­чить воль­ную, а вме­сто это­го экс­трен­но взя­ли в Курск, да­лее в Во­ро­неж, где от­си­дел ме­ся­ца два в изо­ля­то­ре — в оди­ноч­ке, и ме­ся­ца че­ты­ре в дом­за­ке. В по­след­нем усло­вия бы­ли ужас­ней­шие, от тес­но­ты и ног неку­да бы­ло про­тя­нуть, и ме­ся­ца два с по­ло­ви­ной го­ло­дал, по­ка не при­бы­ла Ма­рия Ива­нов­на, — то­гда на­ла­ди­лась пе­ре­дач­ка. За дня три до Свя­той Пас­хи при­бы­ли в Тем­ни­ков­ский ла­герь. И сра­зу на ра­бо­ту — уби­рать и жечь су­чья в ле­су. Но по­ра­бо­тал я толь­ко неде­ли две, а за­тем за­бо­лел сып­ня­ком. От­вез­ли в цен­траль­ный гос­пи­таль. Ду­мал, не вы­жи­ву: ведь серд­це сла­бое, но Гос­подь со­хра­нил еще на по­ка­я­ние. Ме­ся­ца пол­то­ра ле­жал, а за­тем по­сле­до­ва­тель­но по­бы­вал на трех ла­гер­ных пунк­тах в те­че­ние го­да, и хо­тя сра­зу был за­чис­лен в ин­ва­ли­ды, но по во­ле и нево­ле ра­бо­тал вся­ко­го ро­да ра­бот­ку (до 30 ви­дов), но боль­ше на за­го­тов­ке дров. Ме­ся­ца два эту ра­бо­ту мы ис­пол­ня­ли ма­лень­кой бри­га­дой: три епи­ско­па и про­то­и­е­рей. Епи­ско­пы: зна­ко­мый Вам вла­ды­ка Ни­ко­лай Ор­лов­ский, Ки­рилл Пен­зен­ский и я греш­ный. Ин­те­рес­но бы­ло гля­деть на нас: как мы по по­яс в сне­гу ис­ка­ли ва­леж­ник, пи­ли­ли его, ру­би­ли, а то спи­ли­ва­ли су­хие де­ре­вья и с пня — зна­чит, бы­ло де­ло вро­де ле­со­по­ва­ла.
В мае 1934 го­да очу­ти­лись в Са­ро­ве, где и про­бы­ли год. Сча­стье бы­ло каж­дый день быть на мо­гил­ке пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма, на­сла­ждать­ся ви­дом свя­тых хра­мов и свя­щен­ных изо­бра­же­ний на них. Сна­ру­жи свя­тые хра­мы оста­лись без из­ме­не­ний, и так при­ят­но бы­ло хо­дить в мо­на­стыр­ской огра­де, пе­ре­но­сясь мыс­лию в про­шлое, и чув­ство­вать обла­го­ухан­ный мо­лит­вой воз­дух. Ра­бо­та­ли ме­ся­ца три в кан­це­ля­рии, а за­тем в ав­гу­сте, по ди­кой кле­ве­те об­ви­нен­ные в при­сво­е­нии чу­жих ве­щей (один че­ло­век доб­рый по­се­щал нас и вне­зап­но умер, оста­вив у нас ве­щи), мы чет­ве­ро (я, вла­ды­ка Ни­ко­лай, про­то­и­е­рей один и иеро­мо­нах — жив­шие в од­ной ком­на­те) по­па­ли в изо­ля­тор на пол­го­да. Опять на­ча­лись физи­че­ские ра­бо­ты, и ча­сто очень тя­же­лые, — на­при­мер, ме­ся­ца два ка­та­ли так на­зы­ва­е­мые ба­ла­ны, то есть брев­на, опять пи­ли­ли дро­ва, со­би­ра­ли и жгли су­чья. Гос­подь укреп­лял. Не лас­ко­вы там бы­ли к нам, да­же за­че­тов ли­ша­ли “за ис­пол­не­ние ре­ли­ги­оз­ных об­ря­дов”.
В мае 1935 го­да пе­ре­гна­ли нас пеш­ком верст за две­на­дцать на Про­тяж­ную — это то­же пункт Сар­ла­га. Здесь ра­бо­та­ли с ме­сяц на лес­ном скла­де по убор­ке и в ле­су, а за­тем за­бо­ле­ли все мы ма­ля­ри­ей, да та­кой же­сто­кой, — уж боль­но серд­це мое стра­да­ло, пря­мо ду­мал, смер­туш­ка при­хо­дит. Хи­ни­на не бы­ло, ле­чи­ли уко­ла­ми. Боль­ше ме­ся­ца бо­лел, по­ка не от­пра­ви­ли в Ала­тыр­скую ко­ло­нию — ко­неч­но, тот же са­мый ла­герь. Неде­лю бы­ли в пу­ти, хо­тя это пе­ре­езд был в пре­де­лах од­но­го Горь­ков­ско­го края. Что нам, не опра­вив­шим­ся от ма­ля­рии, сто­ил этот пе­ре­езд, мо­же­те пред­ста­вить. Эта ко­ло­ния рас­по­ло­же­на в вер­стах трид­ца­ти от го­ро­да Ала­ты­ря. (А Ала­тырь верст две­сти не до­ез­жая до Ка­за­ни.) Из Ала­ты­ря к нам (все вре­мя ле­сом) идет вет­ка, но по­езд хо­дит очень ред­ко, так что при­ез­жа­ю­щие на сви­да­ние верст два­дцать боль­шей ча­стью идут пеш­ком. Здесь уж мы не ра­бо­та­ем: нет под­хо­дя­щей ра­бо­ты, да и при­уста­ли, при­знать­ся, и здо­ро­вьем сла­бень­ки ста­ли. Здесь ме­сто раз­груз­ки, от­пус­ка до­мой, но ми­мо нас про­хо­дят сот­ни, чуть не ты­ся­чи лю­дей, а нас за­бы­ва­ют, об­хо­дят. Бо­жия во­ля, по­ко­ря­ем­ся ей. Ес­ли иметь по­мощь со сто­ро­ны, то жить кое-как мож­но. С этой по­мо­щью у ме­ня ча­сто бы­ва­ет за­мин­ка. Род­ные как-то за­бы­ва­ют ме­ня (Бо­жие мне это ис­пы­та­ние!), а род­ные по ду­ху не все­гда име­ют чем по­мочь мне. Боль­ше всех мне ока­зы­ва­ет по­мощь Ма­рия Ива­нов­на, ко­то­рая, при неко­то­рой неурав­но­ве­шен­но­сти сво­е­го ха­рак­те­ра, ока­за­лась, од­на­ко, бо­лее дру­гих спо­соб­ной к са­мо­по­жерт­во­ва­нию. Не огра­ни­чи­ва­ясь по­сы­лоч­ка­ми, она при­ез­жа­ла ко мне еще в Тем­ни­ках на сви­да­ние, а те­перь по мо­ей прось­бе пе­ре­еха­ла в Ала­тырь, по­мо­га­ет мне пе­ре­дач­ка­ми и ожи­да­ет или мо­е­го осво­бож­де­ния, или пе­ре­хо­да в веч­ность, как я ее про­сил: бу­ду уми­рать — хоть гла­за мне за­кро­ешь. А о смер­ти ду­маю все боль­ше и боль­ше. Мо­лит­ва свя­ти­те­ля Иоаса­фа Бел­го­род­ско­го на каж­дый час ста­ла мо­ей лю­би­мой мо­лит­вой: “О, Гос­по­ди Иису­се Хри­сте Сыне Бо­жий, в час смер­ти мо­ея при­и­ми дух ра­ба Тво­е­го в стран­ствии су­ща — мо­лит­ва­ми Пре­чи­стыя Тво­ея Ма­те­ри и всех свя­тых Тво­их. Аминь”.
Вот Вам крат­кая по­весть о по­след­них го­дах мо­е­го стран­ство­ва­ния. Про­сти­те. По­ка, до­ро­гая, обо мне не бес­по­кой­тесь, необ­хо­ди­мое у ме­ня есть, а бу­дет нуж­но, по­про­шу раз­ве что-ни­будь из одеж­ки или бе­лья. А пись­мо мне бод­рень­кое опять на­пи­ши­те. Ве­ли­ка у Вас ве­ра, ве­ли­ка и лю­бовь, они со­гре­ва­ют серд­ца лю­дей — зна­ко­мых и еди­но­мыс­лен­ных Вам. Дай Бог в ра­до­сти и здра­вии встре­тить Вам ве­ли­кие празд­ни­ки: Вход Гос­по­день во Иеру­са­лим и Бла­го­ве­ще­ние, со­стра­дать Хри­сту Спа­си­те­лю на Страст­ной. Гос­подь да хра­нит Вас.
С лю­бо­вью и мо­лит­вой недо­стой­ный епи­скоп Иоанн.

16/29 мар­та 1936 го­да
Во­ис­ти­ну вос­кре­се! До­ро­гая, род­ная Та­тья­на! Пи­шу Вам это пись­мо по­чти с пу­ти. Со­брал­ся в до­ро­гу и пе­ре­ез­жаю, но, ка­жет­ся, в пре­де­лах то­го же Горь­ков­ско­го края. Это уже 10-й пе­ре­езд за три с по­ло­ви­ной го­да ла­гер­ной жиз­ни. Си­жу на уз­лах и че­мо­дане в ожи­да­нии по­ез­да и вдруг по­лу­чаю Ва­ше пись­мо. Как луч солн­ца, оно осве­ти­ло несколь­ко мрач­ное со­сто­я­ние ду­ши, обод­ри­ло, при­сты­ди­ло в ма­ло­ду­шии. Спа­си, Гос­по­ди, и воз­ра­дуй Вас и вре­мен­ною здесь, и веч­ною там ра­до­стию. Ва­ше пись­мо про­чи­тал дру­зьям, слу­ша­ли мно­гие — и всем ста­ло ра­дост­нее. Вла­ды­ка Ни­ко­лай по­ка оста­ет­ся здесь, а я с от­цом Сер­ги­ем и еще мно­ги­ми от­ца­ми от­прав­ля­ем­ся, ка­жет­ся, в один из Вет­луж­ских ла­ге­рей. Ве­рим в луч­шее, тво­ри, Гос­по­ди, во­лю Твою. Ма­рия Ива­нов­на по­ка оста­ет­ся в Ала­ты­ре. По при­бы­тии по­ста­ра­юсь на­пи­сать Вам.
Хра­ни Гос­подь Вас. С лю­бо­вью и мо­лит­вой епи­скоп Иоанн. 3/16 ап­ре­ля».

В Вет­луж­ских ла­ге­рях вла­ды­ка про­был по­чти год, а за­тем был от­прав­лен в Ухт­пе­члаг в го­род Чи­бью Ко­ми об­ла­сти, ку­да он при­был 9 мая 1937 го­да. За вре­мя за­клю­че­ния и осо­бен­но эта­пов, ко­гда в те­че­ние про­дол­жи­тель­но­го вре­ме­ни он не по­лу­чал ни­от­ку­да ни по­сы­лок, ни пи­сем, его одеж­да при­шла в со­вер­шен­ную вет­хость, а бо­тин­ки рас­сы­па­лись, так что на но­вом ме­сте в ла­ге­ре он уже хо­дил в лап­тях.
23 июня 1937 го­да вла­ды­ка пи­сал Та­тьяне Грим­блит: «Род­ная Та­тья­на Ни­ко­ла­ев­на! Ес­ли Вам не со­об­щи­ли, где я, то узнай­те из мо­е­го это­го пись­ма. Адрес мой на обо­ро­те. Жив и здо­ров. Жи­ву здесь по­чти два ме­ся­ца. Ни­кто мне не пи­шет. Ра­бо­таю на цвет­ни­ках. Ни­че­го — по­силь­но. Очень нуж­да­юсь в бо­тин­ках и брю­ках. При­шли­те Бо­га ра­ди. При­бавь­те и теп­лую ру­ба­ху и шап­ку 62 раз­ме­ра. Здесь хо­лод­но. А ес­ли смо­же­те, то при­бавь­те са­хар­ку, чаю, сгу­щен­но­го мо­ло­ка и че­го смо­же­те, а так­же мы­ла. По­лу­чив от­вет, на­пи­шу боль­ше, а по­ка все­го-все­го доб­ро­го. Епи­скоп Иоанн Па­шин».
В на­ча­ле ле­та 1937 го­да епи­скоп вы­пол­нял ра­бо­ты по озе­ле­не­нию пар­ка куль­ту­ры и от­ды­ха в Чи­бью. В это вре­мя в пар­ке ра­бо­тал сто­ро­жем свя­щен­ник, с ко­то­рым вла­ды­ка по­зна­ко­мил­ся в Вет­ла­ге. Вла­ды­ка ино­гда за­хо­дил к нему, так как тот жил в зем­лян­ке неда­ле­ко от пар­ка, и хо­тя в зем­лян­ке он жил не один, но все же ему бы­ло вы­го­ро­же­но от­дель­ное по­ме­ще­ние, в ко­то­ром мож­но бы­ло по­мо­лить­ся, зная, что за то­бой не на­блю­да­ют недоб­рые гла­за ла­гер­но­го на­чаль­ства из за­клю­чен­ных или воль­ных. Один раз вла­ды­ке уда­лось да­же по­мыть­ся в зем­лян­ке. За­тем епи­скоп был на­прав­лен ра­бо­тать сто­ро­жем ап­те­ко­ба­зы в сан­го­ро­док.
31 ок­тяб­ря 1937 го­да тех­ник пар­ка куль­ту­ры и от­ды­ха в го­ро­де Чи­бью и ко­мен­дант ста­ди­о­на и пар­ка, оба за­клю­чен­ные, об­на­ру­жи­ли три кре­ста, при­би­тые к ство­лам де­ре­вьев, о чем тут же со­об­щи­ли опер­упол­но­мо­чен­но­му Ухт­пе­чла­га НКВД. Дру­гие кре­сты ока­за­лись при­би­ты к зда­нию, вы­хо­дя­ще­му на ста­ди­он, и к од­ной из три­бун. Ла­гер­ная адми­ни­стра­ция ре­ши­ла при­дать это­му со­бы­тию зна­чи­мость пре­ступ­ле­ния про­тив го­су­дар­ства. По­до­зре­ние па­ло на за­клю­чен­но­го свя­щен­ни­ка, ко­то­рый ра­бо­тал в пар­ке сто­ро­жем, а за­тем был уво­лен за то, что не вы­шел на ра­бо­ту в празд­ник По­кро­ва Бо­жи­ей Ма­те­ри. 31 ок­тяб­ря у свя­щен­ни­ка был про­из­ве­ден обыск, изъ­яты ико­на, три кре­сти­ка и несколь­ко цер­ков­ных книг; на сле­ду­ю­щий день свя­щен­ник был аре­сто­ван и до­про­шен. На до­про­се сле­до­ва­тель спро­сил, от­ку­да тот зна­ет епи­ско­па Иоан­на, свя­щен­ник от­ве­тил, что по­зна­ко­мил­ся с ним год на­зад в дру­гом ла­ге­ре, где они ока­за­лись вме­сте. Сле­до­ва­тель спро­сил, при­зна­ет ли се­бя свя­щен­ник ви­нов­ным в контр­ре­во­лю­ци­он­ной про­па­ган­де, то есть в том, что он по­ве­сил в пар­ке кре­сты. Свя­щен­ник от­ве­тил, что ви­нов­ным се­бя не при­зна­ет, кре­стов не ве­шал, да и к то­му же кре­сты, ко­то­рые ему по­ка­за­ли, яв­ля­ют­ся ка­то­ли­че­ски­ми.
До­про­шен­ные тех­ник и ко­мен­дант по­ка­за­ли, что, ко­гда свя­щен­ник жил в зем­лян­ке при пар­ке, его по­се­щал епи­скоп Иоанн Па­шин, и они по­ла­га­ют, что он вме­сте со свя­щен­ни­ком раз­ве­сил кре­сты. Этих по­ка­за­ний ока­за­лось до­ста­точ­но, чтобы аре­сто­вать вла­ды­ку, предъ­явив ему об­ви­не­ние в про­ве­де­нии контр­ре­во­лю­ци­он­ной про­па­ган­ды с ис­поль­зо­ва­ни­ем «ре­ли­ги­оз­ных пред­рас­суд­ков и в прак­ти­че­ской ре­ли­ги­оз­ной де­я­тель­но­сти, вы­ра­зив­шей­ся в рас­про­стра­не­нии кре­стов пу­тем раз­ве­ши­ва­ния их на де­ре­вьях пар­ка куль­ту­ры и от­ды­ха Ухт­пе­чла­га НКВД»^[14].
2 де­каб­ря 1937 го­да в ба­ра­ке у вла­ды­ки был про­из­ве­ден обыск и изъ­ято пять цер­ков­ных книг и тет­радь, и в тот же день он был аре­сто­ван и до­про­шен.
— При­зна­е­те ли вы се­бя ви­нов­ным в контр­ре­во­лю­ци­он­ной про­па­ган­де и прак­ти­че­ской ре­ли­ги­оз­ной де­я­тель­но­сти, за­клю­ча­ю­щей­ся в рас­про­стра­не­нии кре­стов пу­тем раз­ве­ши­ва­ния их на де­ре­вьях пар­ка куль­ту­ры и от­ды­ха Ухт­пе­чла­га НКВД? — спро­сил сле­до­ва­тель.
— Ви­нов­ным се­бя я не при­знаю. Кре­стов в пар­ке от­ды­ха на де­ре­вьях я не ве­шал, — от­ве­тил вла­ды­ка.
— От­ку­да вы взя­ли ото­бран­ные у вас мо­лит­вен­ни­ки и за­пи­си и для ка­кой це­ли вы их хра­ни­ли?
— Мо­лит­вен­ни­ки и за­пи­си я по­лу­чил в по­сыл­ках, ко­гда был в Вет­ла­ге, по­сле я пе­ре­вез их в Ухт­пе­члаг. Мо­лит­вен­ни­ки я дер­жал для лич­но­го поль­зо­ва­ния.
— Что вы мо­же­те до­пол­нить в свое оправ­да­ние?
— До­пол­няю, что пе­ред празд­ни­ком 20-ле­тия Ок­тябрь­ской ре­во­лю­ции я в Чи­бью не ра­бо­тал и на­хо­дил­ся в сан­го­род­ке, где был с 27 сен­тяб­ря се­го го­да.
На этом до­про­сы за­кон­чи­лись, бы­ли до­про­ше­ны ко­мен­дант и тех­ник, ко­то­рые ни­чем не мог­ли до­ка­зать, что кре­сты в пар­ке по­ве­си­ли вла­ды­ка и свя­щен­ник. Бы­ли до­про­ше­ны все, кто жил в од­ной зем­лян­ке со свя­щен­ни­ком и кто ви­дел вла­ды­ку при­хо­дя­щим в парк, но ни­кто не мог по­ка­зать не толь­ко в поль­зу об­ви­не­ния, но и то, что епи­скоп и свя­щен­ник мо­ли­лись в ла­гер­ной зем­лян­ке.
6 де­каб­ря 1937 го­да глав­ная ат­те­ста­ци­он­ная ко­мис­сия Ухт­пе­чла­га НКВД вы­да­ла справ­ку на вла­ды­ку, в ко­то­рой пи­са­ла: «К по­ру­чен­ной ра­бо­те от­но­сит­ся удо­вле­тво­ри­тель­но. Рас­по­ряд­ка ла­ге­ря не на­ру­ша­ет. 10 ап­ре­ля 1935 го­да ли­шен всех ра­нее про­из­ве­ден­ных за­че­тов ра­бо­чих дней за пло­хой труд»^[15].
14 де­каб­ря след­ствие бы­ло за­кон­че­но. В об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии по­мощ­ник опер­упол­но­мо­чен­но­го гос­бе­зо­пас­но­сти на­пи­сал: «Иван Дмит­ри­е­вич Па­шин, от­бы­вая срок на­ка­за­ния в Ухт­пе­чла­ге и вы­пол­няя ра­бо­ту от ХОЗО по озе­ле­не­нию Чи­бью, про­во­дил контр­ре­во­лю­ци­он­ную про­па­ган­ду, ис­поль­зуя ре­ли­ги­оз­ные пред­рас­суд­ки. В пар­ке куль­ту­ры и от­ды­ха Ухт­пе­чла­га в спе­ци­аль­но обо­ру­до­ван­ной зем­лян­ке устра­и­ва­ли сбо­ри­ща ду­хов­ных и дру­гих неиз­вест­ных лиц. В ука­зан­ном по­ме­ще­нии про­во­ди­лись мо­ле­ния с пес­но­пе­ни­ем и об­ря­да­ми в ра­бо­чее вре­мя. В ре­ли­ги­оз­ные празд­ни­ки Па­шин не ра­бо­тал и при­зы­вал к это­му дру­гих ла­гер­ни­ков. Пе­ред празд­ни­ком 20-ле­тия Ве­ли­кой Ок­тябрь­ской ре­во­лю­ции в пар­ке куль­ту­ры и от­ды­ха Ухт­пе­чла­га НКВД бы­ли на де­ре­вьях и на три­буне при­би­ты де­ре­вян­ные кре­сты. При обыс­ке у Па­ши­на об­на­ру­же­ны ре­ли­ги­оз­ные кни­ги и за­пи­си»^[16].
5 ян­ва­ря 1938 го­да трой­ка НКВД при­го­во­ри­ла епи­ско­па к рас­стре­лу. Епи­скоп Иоанн (Па­шин) был рас­стре­лян 11 мар­та 1938 го­да в го­ро­де Чи­бью Ко­ми об­ла­сти и по­гре­бен в без­вест­ной мо­ги­ле^[17].

Свя­щен­но­му­че­ник Иоанн ро­дил­ся в 1885 го­ду в се­ле Ва­си­льев­ское Уг­лич­ско­го уез­да Яро­слав­ской гу­бер­нии в се­мье пса­лом­щи­ка Алек­сандра Ду­на­е­ва. Иван окон­чил че­ты­ре клас­са го­род­ско­го учи­ли­ща и во вре­ме­на го­не­ний слу­жил пса­лом­щи­ком в Бла­го­ве­щен­ской церк­ви в се­ле Бла­го­ве­ще­нье Ту­та­ев­ско­го рай­о­на^[1]. По вос­по­ми­на­ни­ям лю­дей, его знав­ших, он был доб­рым и от­зыв­чи­вым че­ло­ве­ком; ко­гда в 1927 го­ду был аре­сто­ван диа­кон хра­ма, в се­мье ко­то­ро­го оста­лись од­ни жен­щи­ны и им ста­ло труд­но справ­лять­ся с поле­вы­ми ра­бо­та­ми, Иван Алек­сан­дро­вич сам стал им вспа­хи­вать на сво­ей ло­ша­ди по­ле. В 1930 го­ду он был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка к Бла­го­ве­щен­ской церк­ви, где про­слу­жил до аре­ста.
3 де­каб­ря 1937 го­да отец Иоанн был аре­сто­ван и об­ви­нен в рас­про­стра­не­нии лож­ных и оскор­би­тель­ных из­мыш­ле­ний про­тив чле­нов со­вет­ско­го пра­ви­тель­ства. Это об­ви­не­ние под­твер­ди­ли три лже­сви­де­те­ля, ко­то­рые по­ка­за­ли, буд­то свя­щен­ник го­во­рил, что чле­ны со­вет­ско­го пра­ви­тель­ства, и в част­но­сти Ста­лин, со­сто­я­ли в од­ной контр­ре­во­лю­ци­он­ной троц­кист­ско-вре­ди­тель­ской шай­ке с вра­гом на­ро­да Вой­ко­вым.
Отец Иоанн ка­те­го­ри­че­ски от­верг все вы­дви­ну­тые про­тив него об­ви­не­ния как на са­мих до­про­сах, так и на оч­ных став­ках со лже­сви­де­те­ля­ми.
На по­след­нем до­про­се, со­сто­яв­шем­ся 10 де­каб­ря, сле­до­ва­тель по­тре­бо­вал от свя­щен­ни­ка:
— На­зо­ви­те лиц, с ко­то­ры­ми вы име­е­те хо­ро­шие вза­и­мо­от­но­ше­ния.
— Хо­ро­шо зна­ко­мых лю­дей, с ко­то­ры­ми бы я де­лил­ся сво­и­ми впе­чат­ле­ни­я­ми о жиз­ни в на­шей стране, я не имею. Я жи­ву за­мкну­то и ни­ку­да не хо­жу, — от­ве­тил свя­щен­ник.
26 фев­ра­ля 1938 го­да трой­ка НКВД при­го­во­ри­ла от­ца Иоан­на к рас­стре­лу. Свя­щен­ник Иоанн Ду­на­ев был рас­стре­лян 11 мар­та 1938 го­да и по­гре­бен в без­вест­ной мо­ги­ле.

В на­ча­ле ХХ ве­ка из мно­гих мо­на­сты­рей Во­ло­год­ско­го края в Гря­зо­вец­ком уез­де осо­бен­но сла­вен был ду­хов­ной жиз­нью сво­их на­сель­ни­ков Пав­ло-Об­нор­ский Тро­иц­кий мо­на­стырь, рас­по­ло­жен­ный в пят­на­дца­ти вер­стах от го­ро­да Гря­зов­ца на ле­вом бе­ре­гу ре­ки Нур­мы. Мо­на­стырь был ос­но­ван уче­ни­ком пре­по­доб­но­го Сер­гия Ра­до­неж­ско­го пре­по­доб­ным Пав­лом Об­нор­ским в 1414 го­ду; мо­щи свя­то­го по­ко­и­лись в мо­на­сты­ре под спу­дом. Оби­тель два­жды — в 1513 и 1767 го­дах — же­сто­ко по­стра­да­ла от по­жа­ра, а в 1777 го­ду бы­ла раз­граб­ле­на раз­бой­ни­ка­ми. В на­ча­ле ХХ ве­ка на­мест­ни­ком мо­на­сты­ря стал ар­хи­манд­рит Ни­кон (Чул­ков). Бла­го­че­сти­вый по­движ­ник, он имел и ду­хов­ные да­ро­ва­ния, умел и хо­зяй­ствен­ную жизнь при­ве­сти в про­цве­та­ю­щее со­сто­я­ние. При нем в оби­те­ли бы­ло че­ты­ре хра­ма, и все в пре­крас­ном со­сто­я­нии. В свое вре­мя он об­ра­тил­ся к им­пе­ра­то­ру Ни­ко­лаю II с прось­бой о по­жерт­во­ва­нии средств на укра­ше­ние ра­ки пре­по­доб­но­го Пав­ла. Прось­ба бы­ла удо­вле­тво­ре­на, и отец Ни­кон устро­ил пре­крас­но укра­шен­ную ра­ку. В 1910 го­ду он ез­дил к им­пе­ра­то­ру в Цар­ское Се­ло, чтобы вы­ра­зить лич­ную бла­го­дар­ность за по­жерт­во­ва­ние, и был при­нят им. Ко­гда в 1914 го­ду на­ча­лась вой­на, в мо­на­сты­ре был устро­ен ла­за­рет для ра­не­ных.
Один из при­хо­жан мо­на­сты­ря, став­ший впо­след­ствии свя­щен­ни­ком в За­ха­рьев­ской об­щине, а в то вре­мя слу­жив­ший учи­те­лем в Лю­би­ме, вспо­ми­нал: «К весне 1914 го­да до ме­ня и во­об­ще до все­го окру­жа­ю­ще­го ме­ня лю­бим­ско­го об­ще­ства до­нес­лись слу­хи об осо­бой ду­хов­ной на­стро­ен­но­сти в Пав­ло-Об­нор­ском мо­на­сты­ре. То­гда же, как вос­пи­тан­ный на глу­бо­ко ре­ли­ги­оз­ных на­ча­лах, устре­мил­ся ту­да и я в ком­па­нии еди­но­мыс­ля­щих со мной в ре­ли­ги­оз­ном от­но­ше­нии со­слу­жив­цев. Что Пав­ло-Об­нор­ский мо­на­стырь, ру­ко­во­ди­мый сво­им на­сто­я­те­лем ар­хи­манд­ри­том Ни­ко­ном, имел имен­но та­кую ре­ли­ги­оз­но-нрав­ствен­ную физио­но­мию, вид­но из ма­лень­ко­го пу­те­во­го фак­та: ко­гда в пер­вый раз мы еха­ли на на­ем­ной ло­ша­ди из Гря­зов­ца, я спро­сил воз­ни­цу: в ко­то­рый из мо­на­сты­рей — Кор­ни­ли­ев или Пав­лов боль­ше во­зи­те се­до­ков? Тот не за­ду­мы­ва­ясь от­ве­тил: “Ко­ли ко­му по­гу­лять, так ве­зем в Кор­ни­ли­ев, а ко­му по­мо­лить­ся — то­го ве­зем в Пав­лов”. Нуж­но за­ме­тить, что всех нас ту­да влек­ло не толь­ко ис­ка­ние бла­го­дат­но­го успо­ко­е­ния, но и воз­мож­ность по­лу­чить ис­це­ле­ние от бо­лез­ней по мо­лит­вам пре­по­доб­но­го Пав­ла, а так­же и же­ла­ние по­лу­чить ду­хов­но-на­зи­да­тель­ный со­вет ар­хи­манд­ри­та Ни­ко­на. Я был се­рьез­но бо­лен рас­ши­ре­ни­ем серд­ца, был при смер­ти, ле­жал в од­ной из мос­ков­ских боль­ниц, но ле­че­ние пло­хо по­дви­га­лось, до­ма я про­дол­жал бо­леть, и док­то­ра за­пре­ти­ли мне да­же вста­вать с по­сте­ли. И вот, я по осо­бо­му ду­хов­но­му вле­че­нию, во­пре­ки за­пре­ще­ни­ям док­то­ра, вес­ной 1914 го­да пред­при­нял пу­те­ше­ствие в Пав­лов мо­на­стырь. Пер­вый день я не смог соб­ствен­ны­ми си­ла­ми хо­дить, и ме­ня во­ди­ли под ру­ки, на вто­рой день я по­шел са­мо­сто­я­тель­но, без по­сто­рон­ней по­мо­щи, и с той по­ры бо­лезнь моя ста­ла нечув­стви­тель­на. В дру­гой раз я бо­лел вос­па­ле­ни­ем лег­ких и гной­ным плев­ри­том. Кон­си­ли­ум вра­чей при­знал неиз­беж­ность ро­ко­во­го кон­ца, но но­чью мне снит­ся пре­по­доб­ный Па­вел под­ряд три ра­за и уве­ря­ет ме­ня, что я здо­ров. Дей­стви­тель­но, я проснул­ся со­вер­шен­но здо­ро­вым и, к удив­ле­нию при­быв­ше­го утром вра­ча, я встал с по­сте­ли и мог хо­дить. По­доб­ные слу­чаи бы­ли и с дру­ги­ми мо­и­ми ро­ди­ча­ми и зна­ко­мы­ми, и все это влек­ло нас в Пав­лов мо­на­стырь. Бы­вал с той по­ры в Пав­ло­ве еже­год­но — ле­том на неде­лю и в ред­ких слу­ча­ях на две, встре­чал там все­гда мно­го на­ро­да, сте­кав­ше­го­ся из раз­ных мест: из Гря­зов­ца, Во­лог­ды, из-за Во­лог­ды, из-под По­ше­хо­нья, из-под Ро­ма­но­ва и Ры­бин­ска, из Яро­слав­ля, из Буй­ско­го, Да­ни­лов­ско­го и Лю­бим­ско­го уез­дов»^[1].
Огром­ным ав­то­ри­те­том поль­зо­вал­ся в то вре­мя на­сто­я­тель мо­на­сты­ря ар­хи­манд­рит Ни­кон, к нему за мо­лит­вой, со­ве­том и бла­го­сло­ве­ни­ем еха­ли то­гда ото­всю­ду. Сре­ди при­ез­жав­ших бы­ло мно­го де­виц из ве­ру­ю­щих се­мей, де­тей ду­хо­вен­ства, жен­щин, окон­чив­ших учеб­ные за­ве­де­ния и ра­бо­тав­ших учи­те­ля­ми, мно­гие из ко­то­рых ста­ли ду­хов­ны­ми детьми от­ца Ни­ко­на. Неко­то­рые нуж­да­лись в бо­лее по­дроб­ном и глу­бо­ком ду­хов­ном окорм­ле­нии, так как ста­ли за­ду­мы­вать­ся уже не над тем, как по воз­мож­но­сти нрав­ствен­но, стре­мясь к ис­пол­не­нию Хри­сто­вых за­по­ве­дей, по­сту­пать в этой жиз­ни, но уже свя­зы­ва­ли это с устро­е­ни­ем сво­ей ду­хов­ной жиз­ни, ста­ли ду­мать о спа­се­нии, о Цар­стве Небес­ном, о том, как все­це­ло уго­дить Гос­по­ду. Вы­со­кая за­да­ча тре­бо­ва­ла и опыт­но­го, вы­со­кой ду­хов­ной жиз­ни на­став­ни­ка.
В эту эпо­ху мно­гие ду­хов­ные на­став­ни­ки со­зда­ва­ли об­щи­ны, ко­то­рые за­тем пре­об­ра­зо­вы­ва­лись в мо­на­сты­ри. Из са­мых из­вест­ных бы­ли об­щи­ны, имев­шие сво­и­ми ос­но­ва­те­ля­ми пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма Са­ров­ско­го в на­ча­ле ХIХ ве­ка и пре­по­доб­но­го Ам­вро­сия Оп­тин­ско­го в кон­це ХIХ сто­ле­тия. Хо­тел та­кую об­щи­ну устро­ить и ар­хи­манд­рит Ни­кон, не от­ка­зав­шись от сво­е­го на­ме­ре­ния да­же то­гда, ко­гда по­сле при­хо­да к вла­сти боль­ше­ви­ков на­ча­лись го­не­ния на Пра­во­слав­ную Цер­ковь. Но для осу­ществ­ле­ния это­го доб­ро­го де­ла, нуж­на бы­ла зем­ля, где мог­ли бы по­се­лить­ся чле­ны об­щи­ны. В зна­чи­тель­ной сте­пе­ни по­мог­ла это­му ду­хов­ная дочь от­ца Ни­ко­на, Алек­сандра Ар­ка­дьев­на Со­ло­вье­ва, тет­ка Ан­ны Алек­сан­дров­ны Со­ло­вье­вой, быв­шей в то вре­мя учи­тель­ни­цей в За­ха­рьев­ском при­хо­де, рас­по­ло­жен­ном меж­ду го­ро­дом Гря­зов­цем и Пав­ло-Об­нор­ским мо­на­сты­рем, а впо­след­ствии став­шей на­чаль­ни­цей об­щи­ны.
Алек­сандра Ар­ка­дьев­на бы­ла до­че­рью по­но­ма­ря, слу­жив­ше­го в церк­ви в се­ле За­ха­рье­во, и жи­ла в вет­хом до­ме от­ца. Она бы­ла де­ви­цей и до дней глу­бо­кой ста­ро­сти слу­жи­ла Гос­по­ду тем, что при­ни­ма­ла стран­ни­ков и па­лом­ни­ков, шед­ших из По­ше­хон­ска в Пав­ло-Об­нор­ский мо­на­стырь. Она и пред­ло­жи­ла от­цу Ни­ко­ну свой вет­хий до­миш­ко для жи­тель­ства се­стер об­щи­ны. Но нуж­но бы­ло по­лу­чить и зем­лю под ого­ро­ды.
В то вре­мя со­вет­ская власть уже на­ча­ла рек­ви­зи­ро­вать цер­ков­ные зем­ли, и за­ха­рьев­ские кре­стьяне по­ня­ли, что с ото­бра­ни­ем у церк­ви зем­ли им нелег­ко станет со­дер­жать храм, и по­то­му они с ра­до­стью про­го­ло­со­ва­ли за от­да­чу цер­ков­ной зем­ли об­щине, ко­то­рая да­ла обя­за­тель­ства пе­ред при­хо­дом со­дер­жать свя­щен­ни­ка, пса­лом­щи­ка, пев­чих и сто­ро­жа.
Кре­стьяне вы­де­ли­ли об­щине боль­шой уча­сток зем­ли, и в 1921 го­ду ар­хи­манд­рит Ни­кон бла­го­сло­вил по­се­лить­ся здесь ше­сти де­вуш­кам во гла­ве с Ан­ной Алек­сан­дров­ной Со­ло­вье­вой. Они по­се­ли­лись в до­ме Алек­сан­дры Ар­ка­дьев­ны. Ес­ли бы не со­вет­ская власть, об­щи­на быст­ро пе­ре­рос­ла бы в боль­шой и бла­го­устро­ен­ный мо­на­стырь, но в ос­но­ве со­вет­ско­го го­судар­ствен­но­го устрой­ства бы­ло во­ин­ству­ю­щее без­бо­жие, ру­ко­вод­ство­вав­ше­е­ся бо­лее дья­воль­ски­ми на­ве­та­ми, неже­ли Бо­жи­и­ми за­ве­та­ми, и со­вет­ская власть ни­ко­гда бы не поз­во­ли­ла су­ще­ство­вать мо­на­стыр­ской об­щине от­кры­то. Отец Ни­кон пред­ло­жил ком­про­мисс: офор­мить ее как сель­ско­хо­зяй­ствен­ную ар­тель, но с мо­на­стыр­ским уста­вом и по­слу­ша­ни­я­ми. Отец Ни­кон, как и мно­гие лю­ди то­гда, не ве­рил, что без­бож­ный ан­ти­че­ло­ве­че­ский го­судар­ствен­ный строй, стре­мив­ший­ся убить че­ло­ве­че­скую ду­шу, от­нять у нее бес­смер­тие, смо­жет про­дер­жать­ся сколь­ко-ни­будь про­дол­жи­тель­ное вре­мя на рус­ской зем­ле. Он пред­по­ла­гал, что ес­ли сам и не до­жи­вет до то­го вре­ме­ни, ко­гда об­щи­на пре­об­ра­зу­ет­ся в мо­на­стырь, так как ему при ос­но­ва­нии об­щи­ны бы­ло уже за шесть­де­сят лет, то де­вуш­ки по­мо­ло­же до это­го вре­ме­ни до­жи­вут. И по­это­му, ко­гда вла­сти, за­по­до­зрив­шие в об­щине чуж­дый без­бо­жию уклад жиз­ни, ста­ли вни­ма­тель­но при­смат­ри­вать­ся к ней и тре­бо­вать, чтобы об­щин­ни­ки ве­ли аги­та­ци­он­ную ра­бо­ту и бы­ли здесь свои ком­со­моль­цы и ком­му­ни­сты, отец Ни­кон бла­го­сло­вил неко­то­рых чле­нов об­щи­ны всту­пить в ком­со­мол и в пар­тию, с тем, од­на­ко, чтобы они на всех со­бра­ни­ях мол­ча­ли и ни­че­го не го­во­ри­ли про­тив Гос­по­да, оста­ва­ясь в ду­ше все те­ми же ве­ру­ю­щи­ми людь­ми. Для де­ву­шек это ста­ло тя­же­лым ис­пы­та­ни­ем.
«Для них это бы­ли го­ды ду­шев­ных тер­за­ний — го­ды му­че­ни­че­ства, — вспо­ми­нал свя­щен­ник за­ха­рьев­ской церк­ви. — Лю­бя Бо­га, от­прав­ляя Ему слу­же­ние, на­до бы­ло иг­рать роль без­бож­ниц.
Впо­след­ствии они, ко­неч­но, ка­я­лись на ис­по­ве­ди, по­лу­ча­ли раз­ре­ше­ние и вновь вда­ва­лись в тот же грех. Осо­бен­но тя­же­ло им бы­ло в празд­ни­ки, ко­гда в хра­ме шло бо­го­слу­же­ние, а им уже бы­ло это за­пре­ще­но. То­гда они мо­ли­лись до­ма, тай­но, и вре­мя от вре­ме­ни при­хо­ди­ли в храм, чтобы при­ча­стить­ся…»^[2]
«Отец Ни­кон, как глав­ный вдох­но­ви­тель и ру­ко­во­ди­тель об­щи­ны и как глу­бо­ко ве­ру­ю­щий мо­нах, не мог иметь иных ча­я­ний, как мо­на­стыр­ские по­дви­ги во имя бу­ду­ще­го Небес­но­го Цар­ства, к ко­то­ро­му все­ми сред­ства­ми ста­рал­ся ве­сти сво­их ду­хов­ных де­тей, в том чис­ле и ком­му­на­рок. Вли­я­ние он на них имел огром­ное, а по­то­му мог лег­ко за­ста­вить их, при­кры­ва­ясь ли­чи­ной без­бо­жия и слу­же­ния со­ци­а­лиз­му в ли­це со­вет­ской вла­сти и ВКП(б), со­хра­нять внут­рен­нее бла­го­че­стие, ве­ру и мо­на­ше­ское по­слу­ша­ние и тер­пе­ли­во ожи­дать кон­ца двой­ной иг­ры»^[3].
Впо­след­ствии, уже бу­дучи аре­сто­ван­ной, на­сто­я­тель­ни­ца об­щи­ны Ан­на Алек­сан­дров­на Со­ло­вье­ва по­ка­за­ла на след­ствии: «Со­здан­ная пер­во­на­чаль­но За­ха­рьев­ская сель­ско­хо­зяй­ствен­ная ар­тель и впо­след­ствии Пер­во­май­ская сель­хоз­ком­му­на име­ни Круп­ской яв­ля­лись фак­ти­че­ски ре­ли­ги­оз­ной об­щи­ной с мо­на­стыр­ским уста­вом, ко­то­рая, по уста­нов­кам ар­хи­манд­ри­та Ни­ко­на, мог­ла быть пре­об­ра­зо­ва­на в жен­ский мо­на­стырь в слу­чае па­де­ния со­вет­ской вла­сти. Для то­го, чтобы со­хра­нить ука­зан­ную ком­му­ну… бы­ла со­зда­на фик­тив­ная ячей­ка ВКП(б) и в нее бы­ли по­сла­ны… чле­ны ком­му­ны… Бес­со­мнен­но, что ни­кто из них при вступ­ле­нии ком­му­ни­стом быть не мог, так как они пол­но­стью со­хра­ни­ли свои ре­ли­ги­оз­ные убеж­де­ния и всту­па­ли в пар­тию толь­ко лишь по на­шим за­да­ни­ям, для то­го чтобы до­тя­нуть пу­тем лю­бых усту­пок и ком­про­мис­сов су­ще­ство­ва­ние ком­му­ны до па­де­ния со­вет­ской вла­сти…»^[4]
В са­мом на­ча­ле су­ще­ство­ва­ния об­щи­ны все чле­ны ее хо­ди­ли в храм от­кры­то и хор пев­чих со­сто­ял из два­дца­ти пя­ти де­ву­шек. В са­мой ком­муне они ак­тив­но бла­го­устра­и­ва­лись, чис­ло чле­нов об­щи­ны быст­ро уве­ли­чи­ва­лось, и к 1930 го­ду их ста­ло сто пять че­ло­век. Чле­ны об­щи­ны осво­и­ли раз­лич­ные ре­мес­ла; кро­ме сель­ско­хо­зяй­ствен­ных ра­бот, мно­гие де­вуш­ки ста­ли про­фес­сио­наль­ны­ми ка­мен­щи­ка­ми и плот­ни­ка­ми. В об­щине бы­ло устро­е­но во­семь пред­при­я­тий: кир­пич­ный, дег­тяр­ный и ко­же­вен­ный за­во­ды, ва­ляль­но-ка­таль­ная, швей­ная и са­пож­ная ма­стер­ские, куз­ни­ца и вет­ря­ная мель­ни­ца; на­сель­ни­цы об­щи­ны ин­тен­сив­но вы­ру­ба­ли глу­хой лес, кор­че­ва­ли пни, а на рас­чи­щен­ных по­лях за­се­ва­ли хлеб. У об­щи­ны был ого­род с пар­ни­ка­ми и пре­крас­ный сад.
Об­щи­на ру­ко­во­ди­лась ар­хи­манд­ри­том Ни­ко­ном, ко­то­рый ча­сто сю­да при­ез­жал, чтобы устро­ить и на­пра­вить ду­хов­ную жизнь се­стер. По ве­че­рам по­сле обыч­ных по­слу­ша­ний все обык­но­вен­но хо­ди­ли в лес за дро­ва­ми, и вме­сте со все­ми хо­дил отец Ни­кон. За­тем все со­би­ра­лись в ка­ком-ни­будь до­ме на от­дых. По­да­ва­ли чай, пев­чие и сам отец Ни­кон пе­ли ду­хов­ные пес­ни и бе­се­до­ва­ли. Устав здесь был чи­сто мо­на­стыр­ский: у всех бы­ли свои по­слу­ша­ния, бы­ла об­щая мо­лит­ва в церк­ви, где чи­та­ли и пе­ли де­вуш­ки об­щи­ны.
В 1924 го­ду Пав­ло-Об­нор­ский мо­на­стырь был вла­стя­ми за­крыт, и отец Ни­кон пе­ре­шел слу­жить в Воз­дви­жен­ский со­бор в го­ро­де Гря­зов­це, рас­по­ло­жен­ном срав­ни­тель­но неда­ле­ко от За­ха­рьев­ской об­щи­ны, и мно­гие ее на­сель­ни­цы ста­ли по­се­щать его здесь. В 1924 го­ду, ко­гда ар­хи­манд­рит Ни­кон был в Москве, Пат­ри­арх Ти­хон пред­ло­жил ему при­нять сан епи­ско­па, но ра­ди окорм­ля­е­мых им ду­хов­ных де­тей и уже ор­га­ни­зо­ван­ной об­щи­ны он от­ка­зал­ся, не за­хо­тел оста­вить ду­хов­ных де­тей в это тя­же­лое вре­мя.
В 1930 го­ду Воз­дви­жен­ский со­бор был за­крыт и ар­хи­манд­рит Ни­кон по­се­лил­ся в од­ной из де­ре­вень непо­да­ле­ку от об­щи­ны и ча­сто по­се­щал ее, но вви­ду на­рас­та­ю­щих го­не­ний ста­рал­ся это де­лать неза­мет­но. Бы­ва­ли слу­чаи, что со­труд­ни­ки ОГПУ по чье­му-ли­бо до­но­су при­ез­жа­ли в об­щи­ну в то вре­мя, ко­гда отец Ни­кон был там. Во из­бе­жа­ние аре­ста его вы­пус­ка­ли через про­ти­во­по­лож­ную дверь, и он ухо­дил неза­ме­чен­ным, но дол­го так это про­дол­жать­ся не мог­ло. Уже од­но то, что мо­на­ше­ская об­щи­на су­ще­ство­ва­ла по­чти де­сять лет, бы­ло чу­дом.
Од­на из чле­нов об­щи­ны, впо­след­ствии вы­шед­шая из нее, опи­са­ла по тре­бо­ва­нию сле­до­ва­те­лей ОГПУ бы­то­вую сто­ро­ну жиз­ни в об­щине: «При­ни­ма­лись в нее лю­ди толь­ко по ре­ко­мен­да­ции чле­нов, жи­ву­щих в ком­муне и до­ста­точ­но ис­пы­тан­ных от­цом Ни­ко­ном, всех в ком­му­ну, кто бы толь­ко за­хо­тел в нее по­сту­пить, не при­ни­ма­ли; ес­ли же кто по­сту­пал по ре­ко­мен­да­ции чле­нов, он брал­ся на из­вест­ное ис­пы­та­ние и через неко­то­рый про­ме­жу­ток вре­ме­ни его все же зна­ко­ми­ли… с от­цом Ни­ко­ном…
В об­щин­ке имел­ся свой рас­по­ря­док и при­ме­не­ны мо­на­стыр­ские пра­ви­ла сле­ду­ю­щие: в вос­крес­ный день долж­ны все без ис­клю­че­ния пой­ти к утрене, свои име­лись лю­ди в церк­ви, пса­лом­щик Па­то­ко­ва, Бла­го­ве­щен­ская, чи­та­ли Апо­стол, хор имел­ся че­ло­век до два­дца­ти пя­ти, чем при­вле­ка­лись в цер­ковь окрест­ные кре­стьяне; по­сле обед­ни на­чи­нал­ся обед; ко­гда обе­да­ют ком­му­нар­ки, в этот мо­мент со­блю­да­лась в сто­ло­вой пол­ная ти­ши­на, во вре­мя обе­да за сто­лом не до­пус­ка­лось ни по­сто­рон­них раз­го­во­ров, ни сме­ха, в это вре­мя на ро­я­ле иг­ра­ли толь­ко кан­ти­ки; нуж­но ска­зать, что ком­му­на­рок уме­ло иг­рать на ро­я­ле по­чти со­рок че­ло­век, но ис­клю­чи­тель­но од­ни кан­ти­ки, пе­сен­ки свет­ские иг­рать не раз­ре­ша­ли, их мож­но услы­шать толь­ко то­гда, ко­гда по­яв­ля­ют­ся в сто­ло­вой со­вет­ские. Ком­му­нар­кам гу­лять пой­ти в дру­гую де­рев­ню… не раз­ре­ша­лось. Ес­ли, про­жив в ком­муне год или два, разо­ча­ру­ешь­ся, в ком­муне не за­хо­чешь жить — пой­ди, но та­кой был устав, что ни од­ной тряп­ки взять те­бе из нее нель­зя… Обя­зан­ность каж­дой ком­му­нар­ки каж­дый ве­чер по­сле ра­бо­ты на сво­их пле­чах при­не­сти пла­ху дров к то­му до­му, кто где жи­вет…»^[5]
В 1928 го­ду За­ха­рьев­ская сель­ско­хо­зяй­ствен­ная ар­тель бы­ла пе­ре­име­но­ва­на в Пер­во­май­скую сель­ско­хо­зяй­ствен­ную ком­му­ну име­ни Круп­ской. В это вре­мя ком­му­на про­сла­ви­лась в об­ла­сти как об­раз­цо­во-по­ка­за­тель­ное хо­зяй­ство, как при­мер то­го, че­го мож­но бы­ло до­стиг­нуть кол­лек­тив­ным тру­дом при но­вом строе. Ру­ко­во­ди­тель­ни­ца об­щи­ны Ан­на Со­ло­вье­ва, ко­гда при­ез­жа­ло на­чаль­ство или про­ве­ря­ю­щие ко­мис­сии, ста­ра­лась с ни­ми дер­жать се­бя под­черк­ну­то веж­ли­во, ни в чем не про­яв­ляя се­бя че­ло­ве­ком ре­ли­ги­оз­ным. Их при­ни­ма­ли, по­ка­зы­ва­ли хо­зяй­ство, кор­ми­ли обе­да­ми, они встре­ча­лись с чле­на­ми об­щи­ны, и ес­ли чле­ны ко­мис­сий что и за­ме­ча­ли, они об этом не го­во­ри­ли.
Впо­след­ствии со­труд­ни­ки ОГПУ в об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии от­но­си­тель­но чле­нов За­ха­рьев­ской об­щи­ны на­пи­са­ли: «Внеш­няя мас­ки­ров­ка… со­зда­ла во­круг сель­ско­хо­зяй­ствен­ной ком­му­ны ши­ро­кое об­ще­ствен­ное мне­ние, иду­щее за пре­де­лы об­ла­сти. В ре­зуль­та­те ком­му­на по­лу­чи­ла на все­со­юз­ном смот­ре на луч­шую кол­хоз-ком­му­ну тре­тью пре­мию»^[6].
В кон­це два­дца­тых го­дов, ко­гда на­ча­ли мас­со­во со­зда­вать­ся кол­хо­зы, в ком­му­ну ста­ли на­прав­лять­ся жур­на­ли­сты мест­ных га­зет, при­зван­ные в сво­их ста­тьях опи­сать пре­иму­ще­ства но­во­го эко­но­ми­че­ско­го укла­да.
Со­вет­ская прес­са пи­са­ла о ней в это вре­мя: «Пер­во­май­ская жен­ская сель­ско­хо­зяй­ствен­ная ком­му­на име­ни Круп­ской яв­ля­ет­ся наи­бо­лее яр­ким об­раз­цом ге­ро­и­че­ской борь­бы тру­дя­щей­ся кре­стьян­ки под ру­ко­вод­ством ком­му­ни­сти­че­ской пар­тии за свое рас­кре­по­ще­ние»^[7].
«Ком­му­нар­ки ком­му­ны име­ни Круп­ской по­ка­за­ли, что они креп­ко дер­жат в ру­ках зна­мя Ле­ни­на, что ком­му­на раз­ви­ва­ет­ся и крепнет имен­но на ба­зе ро­ста про­из­во­ди­тель­но­сти тру­да, на ба­зе об­ще­го кол­лек­тив­но­го тру­да»^[8].
«На­до пря­мо ска­зать, что вся жизнь и рост ком­му­ны име­ни Круп­ской — ге­ро­изм и са­мо­от­вер­жен­ность ком­му­на­рок. За пле­ча­ми ком­му­ны де­вять лет упор­но­го тру­да. Уме­лое со­че­та­ние пра­виль­но­го адми­ни­стра­тив­но-хо­зяй­ствен­но­го и пар­тий­но­го ру­ко­вод­ства с вы­со­ким ка­че­ством мас­со­вой ра­бо­ты вы­дви­ну­ли ком­му­ну, как жен­скую, на од­но из пер­вых мест по Ива­нов­ской об­ла­сти, а по­жа­луй, и все­го Со­вет­ско­го Со­ю­за. У ком­му­ны мно­го за­слуг пе­ред го­су­дар­ством»^[9].
«Чле­ны ком­му­ны жи­вут еди­ной спло­чен­ной се­мьей. Они твер­до уве­ре­ны в ко­неч­ной по­бе­де ком­му­низ­ма, и ни­ка­кие хо­зяй­ствен­ные труд­но­сти их не пу­га­ют. За­кал­ку в борь­бе за но­вую ком­му­ни­сти­че­скую жизнь, за жизнь кол­лек­тив­ную ком­му­нар­ки на­кап­ли­ва­ли в те­че­ние дол­гих лет. Путь, прой­ден­ный ком­му­нар­ка­ми, — это путь упор­но­го тру­да и же­сто­чай­шей борь­бы с клас­со­вым вра­гом»^[10].
Уже по­сле аре­ста чле­нов об­щи­ны на до­прос был вы­зван ав­тор бро­шю­ры об об­щине, ко­то­рый ска­зал: «В 1930 го­ду я сов­мест­но с пред­ста­ви­те­лем Обл­кол­хоз­со­ю­за и аг­ро­но­мом вы­еха­ли в Пер­во­май­скую ком­му­ну для об­сле­до­ва­ния с це­лью пред­став­ле­ния ее на все­со­юз­ный смотр-кон­курс, так как она, по дан­ным Обл­кол­хоз­со­ю­за, счи­та­лась луч­шей в об­ла­сти. Озна­ко­мив­шись с циф­ра­ми ро­ста, хо­зяй­ствен­ным эф­фек­том ком­му­ны, рас­ста­нов­кой сил по участ­кам, по­быв на со­бра­ни­ях ком­му­на­рок, у ме­ня и всей ко­мис­сии не воз­ник­ло ни­ка­ких по­до­зре­ний. То­ва­ри­ще­ское от­но­ше­ние ком­му­на­рок, их невоз­му­ти­мое по­ве­де­ние оста­ви­ло хо­ро­шее впе­чат­ле­ние, имен­но внеш­ней сто­ро­ной мы и бы­ли вве­де­ны в глу­бо­кое за­блуж­де­ние»^[11].
Впо­след­ствии со­труд­ни­ки ОГПУ в об­ви­ни­тель­ном за­клю­че­нии про­тив ком­му­ны пи­са­ли: «Контр­ре­во­лю­ци­он­ная груп­па, бу­дучи за­ин­те­ре­со­ва­на в укреп­ле­нии неле­галь­но­го мо­на­сты­ря, ста­ви­ла став­ку на рас­ши­ре­ние и улуч­ше­ние хо­зяй­ства, имея в ви­ду, что при па­де­нии со­вет­ской вла­сти мо­на­стырь бу­дет с проч­ной эко­но­ми­че­ской ба­зой. С 1926 го­да “ком­му­на” по­лу­чи­ла кре­дит и без­воз­врат­ные ссу­ды от го­су­дар­ства до 30 ты­сяч руб­лей и трак­тор. В то же вре­мя, все во­про­сы ор­га­ни­за­ци­он­но-хо­зяй­ствен­но­го по­ряд­ка про­во­ди­лись с ве­до­ма и утвер­жде­ния ру­ко­во­ди­те­ля контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пы ар­хи­манд­ри­та Ни­ко­на»^[12].
В 1929 го­ду вла­сти по­тре­бо­ва­ли от ру­ко­вод­ства ком­му­ны, что бы она сли­лась в еди­ное хо­зяй­ство с со­сед­ним кол­хо­зом «Но­вая де­рев­ня», где бы­ли и се­мей­ные, и неве­ру­ю­щие. Об­щи­на ко­ман­ди­ро­ва­ла од­ну из де­ву­шек в Моск­ву в Кол­хоз­центр, и ей уда­лось убе­дить на­чаль­ство в неце­ле­со­об­раз­но­сти та­ко­го сли­я­ния, тем бо­лее что все ком­му­нар­ки бы­ли про­тив. Рас­по­ря­же­ние, по­лу­чен­ное мест­ны­ми вла­стя­ми из Кол­хоз­цен­тра, по­вли­я­ло на них, они от­ме­ни­ли все свои рас­по­ря­же­ния о сли­я­нии в еди­ное хо­зяй­ство, и жизнь об­щи­ны, шед­шая по мо­на­стыр­ско­му уста­ву, про­дол­жа­ла ид­ти в том же рус­ле.
Ар­хи­манд­рит Ни­кон пи­сал на­чаль­ни­це об­щи­ны Анне Со­ло­вье­вой: «От всей ду­ши про­шу те­бя, не до­пу­сти в об­ще­ние сов­мест­но сме­шан­но­го по­ла. Не при­ни­май на жи­тель­ство по най­му лю­дей, со­блю­дай ис­то­вое об­ще­жи­тель­ство».
Все это в об­щине со­блю­да­лось, но с каж­дым го­дом, с уси­ле­ни­ем го­не­ний на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь, со­блю­дать это ста­но­ви­лось все тя­же­лее и ка­за­лось, что ком­муне не усто­ять пе­ред на­тис­ком го­судар­ствен­но­го без­бо­жия. В кон­це кон­цов, за уни­что­же­ние ком­му­ны взя­лось ОГПУ. В ночь на 30 ап­ре­ля 1931 го­да бы­ли аре­сто­ва­ны на­чаль­ни­ца об­щи­ны Ан­на Со­ло­вье­ва и три сест­ры, и сре­ди них мо­на­хи­ня Ан­на Бла­го­ве­щен­ская.
Пре­по­доб­но­му­че­ни­ца Ан­на ро­ди­лась 30 ян­ва­ря 1898 го­да в се­ле Бо­ри­со­глеб Бе­ло­сель­ской во­ло­сти По­ше­хон­ско­го уез­да Яро­слав­ской гу­бер­нии в се­мье свя­щен­ни­ка Алек­сия Апол­ло­со­ви­ча Бла­го­ве­щен­ско­го и в кре­ще­нии бы­ла на­ре­че­на Ма­ри­ей. По окон­ча­нии в 1916 го­ду По­ше­хон­ской жен­ской гим­на­зии Ма­рия ста­ла ра­бо­тать учи­тель­ни­цей и ис­пол­ня­ла по­слу­ша­ние пса­лом­щи­цы в хра­ме, где слу­жил ее отец. Вос­пи­тан­ная в бла­го­че­стии, она ча­сто по­се­ща­ла мо­на­сты­ри, в том чис­ле и Пав­ло-Об­нор­ский, где близ­ко по­зна­ко­ми­лась с ар­хи­манд­ри­том Ни­ко­ном, ду­хов­ной до­че­рью ко­то­ро­го ста­ла. Ко­гда ор­га­ни­зо­вы­ва­лась об­щи­на, ар­хи­манд­рит Ни­кон бла­го­сло­вил Ма­рию по­се­лить­ся в ней. Оста­вив в 1922 го­ду учи­тель­ство, она по­се­ли­лась в За­ха­рьев­ской об­щине, где нес­ла раз­лич­ные по­слу­ша­ния: бы­ла пса­лом­щи­ком и ре­ген­том хо­ра, пче­ло­во­дом и сче­то­во­дом и впо­след­ствии при­ня­ла мо­на­ше­ский по­стриг с име­нем Ан­на.
На до­про­се, со­сто­яв­шем­ся сра­зу же по­сле аре­ста, она про­во­ди­ла ту ли­нию, ко­то­рой по­ста­но­ви­ли все в об­щине дер­жать­ся пе­ред вла­стя­ми, пред­по­ла­гая по­на­ча­лу, что чле­нов об­щи­ны аре­сто­вы­ва­ют за со­про­тив­ле­ние объ­еди­не­нию с дру­гим кол­хо­зом, в ко­то­ром бы­ли се­мей­ные, а не за то, что они под ви­дом ком­му­ны ос­но­ва­ли мо­на­стырь. До­бив­шись раз­ре­ше­ния пи­сать про­то­кол соб­ствен­но­руч­но, мо­на­хи­ня Ан­на на­пи­са­ла: «Я — член ком­му­ны име­ни Круп­ской с 1922 го­да. До 1922 го­да я учи­тель­ство­ва­ла, а в 1922 го­ду, от­ка­зав­шись от учи­тель­ской долж­но­сти, я все свои си­лы и здо­ро­вье ре­ши­лась от­дать на со­зда­ние круп­ной ор­га­ни­за­ции, ка­ко­вой яв­ля­ет­ся на­ша ком­му­на… И вот, эта друж­ная, тру­до­лю­би­вая се­мья не от­ка­за­ла мне в мо­ей прось­бе — быть при­ня­тою в чис­ло ее чле­нов, и я, как уже ска­за­ла, рас­став­шись со шко­лой, всту­пи­ла в это об­ще­ство де­виц, за­дав­ших­ся це­лью до­ка­зать на де­ле свою мощ­ность, свою неза­ви­си­мость от муж­чи­ны, до­ка­зать, что дей­стви­тель­но жен­щи­на мо­жет управ­лять го­су­дар­ством. Со­вет­ская власть от­нес­лась к нам очень со­чув­ствен­но, за что мы, ко­неч­но, очень бла­го­дар­ны ей. И вот, с 1922 го­да ком­му­на на­ша все рас­тет и рас­тет и, вме­сто де­ся­ти че­ло­век (как, пом­ню, бы­ло при мо­ем вступ­ле­нии), чис­ло чле­нов ком­му­ны вы­рос­ло уже до ста. Вме­сто ма­лень­кой вет­хой из­буш­ки, сто­ят уже боль­шие до­ма, и ком­му­на на­чи­на­ет ма­ло-по­ма­лу при­ни­мать вид ма­лень­ко­го го­род­ка… По­се­ти­те­ли на­ши все­гда вы­ска­зы­ва­ют свой вос­торг и удив­ле­ние, что жен­щи­ны, ис­клю­чи­тель­но жен­щи­ны, так дель­но, тол­ко­во мо­гут ве­сти свое хо­зяй­ство. Мно­гие изъ­яв­ля­ют же­ла­ние усво­ить все это и устро­ить у се­бя до­ма нечто по­доб­ное. Я пом­ню, как од­на из экс­кур­сан­ток вы­ра­зи­лась так: “По­бы­вав у вас, по­смот­рев на все ва­ши ра­бо­ты, рас­спро­сив обо всем, что ме­ня ин­те­ре­су­ет, я, мне ка­жет­ся, по­лу­чи­ла столь­ко прак­ти­че­ских ука­за­ний, столь по­лез­ных для ве­де­ния сель­ско­го хо­зяй­ства, что мне пред­став­ля­ет­ся, что я про­слу­ша­ла сель­ско­хо­зяй­ствен­ные кур­сы”. Вот та­кие-то от­зы­вы для нас очень цен­ны, они до­ка­зы­ва­ют, что и мы — “ба­бы” при­но­сим го­су­дар­ству на­ше­му по­силь­ную по­мощь. Вполне на­де­юсь, что и впредь го­су­дар­ство бу­дет по­мо­гать нам во всем необ­хо­ди­мом, а мы, все бо­лее и бо­лее со­вер­шен­ству­ясь в ве­де­нии пра­виль­но­го сель­ско­го хо­зяй­ства, то­же бу­дем по­мо­гать го­су­дар­ству, на де­ле до­ка­зы­вать, что ба­ба — че­ло­век и не ху­же муж­чи­ны мо­жет ве­сти хо­зяй­ство, бу­дем с боль­шой ра­до­стью де­лить­ся сво­им опы­том с на­ши­ми по­се­ти­те­ля­ми, предо­сте­ре­гать их от оши­бок, ко­то­рые пе­ре­жи­ли са­ми»^[13].
ОГПУ, од­на­ко, не ин­те­ре­со­ва­ла хо­зяй­ствен­ная де­я­тель­ность мо­на­сты­ря, и сле­до­ва­те­ли ста­ли до­пы­ты­вать­ся от аре­сто­ван­ных све­де­ний об ар­хи­манд­ри­те Ни­коне. 13 мая 1931 го­да они сно­ва до­про­си­ли мо­на­хи­ню Ан­ну. Све­де­ния о том, где на­хо­дит­ся отец Ни­кон, мать Ан­на со­об­щать от­ка­за­лась, но ска­за­ла, что ар­хи­манд­ри­та Ни­ко­на зна­ет.
28 июня 1931 го­да, до­вер­шая раз­гром об­щи­ны, Сек­ре­та­ри­ат Об­ласт­но­го ко­ми­те­та ком­му­ни­стов Ива­нов­ской Про­мыш­лен­ной об­ла­сти по­ста­но­вил: «Пред­ло­жить рай­он­но­му ко­ми­те­ту и ком­му­ни­сти­че­ской ча­сти ком­му­ны про­ве­сти жест­кую чист­ку чле­нов ком­му­ны от чуж­до­го эле­мен­та и быв­ших мо­на­шек. Одоб­рить сли­я­ние с ком­му­ной “Но­вая де­рев­ня”, вы­дви­нув из ее бед­няц­ко­го со­ста­ва ра­бот­ни­ков на ру­ко­во­дя­щие хо­зяй­ствен­ные долж­но­сти»^[14].
По­сле несколь­ких до­про­сов мо­на­хи­ня Ан­на Бла­го­ве­щен­ская бы­ла осво­бож­де­на и мо­на­ше­ской об­щи­ной от­прав­ле­на в ко­ман­ди­ров­ку в Мо­ло­гу. Од­на­ко ОГПУ при­ня­ло ре­ше­ние вновь ее аре­сто­вать и на­пра­ви­ло в Мо­лог­ское от­де­ле­ние ОГПУ те­ле­грам­му, чтобы ее вы­зва­ли к на­чаль­ни­ку 3-го от­де­ле­ния сек­рет­но­го от­де­ла ОГПУ, но, «так как со сто­ро­ны воз­мож­ны по­пыт­ки скрыть­ся, це­ле­со­об­раз­нее ее со­про­во­дить до го­ро­да Ива­но­ва аген­тур­ным на­руж­ным на­блю­де­ни­ем»^[15].
11 де­каб­ря 1931 го­да мо­на­хи­ня Ан­на бы­ла вновь аре­сто­ва­на и сра­зу же до­про­ше­на. Уже дав­но она при­ня­ла ре­ше­ние ни о ком не го­во­рить, чтобы нена­ро­ком ни­ко­го не пре­дать. Да и то: чем мень­ше го­во­ришь — тем мень­ше и во­про­сов. И она за­яви­ла сле­до­ва­те­лю: «От­ца Ни­ко­на, ко­то­ро­го я зна­ла как мо­на­ха Пав­лов­ско­го мо­на­сты­ря, не ви­де­ла с 1921 го­да, он то­гда при­ез­жал к Алек­сан­дре Ар­ка­дьевне, фа­ми­лии не знаю, про­жи­ва­ю­щей в сво­ем до­ме в се­ле За­ха­ро­во, она яв­ля­лась тет­кой Анне Алек­сан­дровне Со­ло­вье­вой. По­сле это­го слу­чая я от­ца Ни­ко­на ни­ко­гда и ни­где не ви­де­ла. Ме­сто­пре­бы­ва­ние от­ца Ни­ко­на и Со­ло­вье­вой в на­сто­я­щее вре­мя мне неиз­вест­но»^[16].
В фев­ра­ле 1932 го­да след­ствие бы­ло за­кон­че­но. 13 ап­ре­ля 1932 го­да Кол­ле­гия ОГПУ при­го­во­ри­ла три­на­дцать чле­нов об­щи­ны к раз­лич­ным сро­кам за­клю­че­ния, трое бы­ли объ­яв­ле­ны в ро­зыск и од­на осво­бож­де­на. Мо­на­хи­ня Ан­на бы­ла при­го­во­ре­на к трем го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь.
Вер­нув­шись из за­клю­че­ния, она устро­и­лась пса­лом­щи­цей в хра­ме в се­ле Ни­ко­ло-Ко­лок­ша Ры­бин­ско­го рай­о­на Яро­слав­ской об­ла­сти. По­се­ли­лась она в од­ном до­ме с некой де­ви­цей Ан­ной Ко­са­ре­вой; та бы­ла боль­на, и мо­на­хи­ня Ан­на взя­ла ее на со­дер­жа­ние.
22 сен­тяб­ря 1937 го­да мо­на­хи­ня Ан­на бы­ла аре­сто­ва­на и за­клю­че­на в яро­слав­скую тюрь­му. На до­про­се сле­до­ва­тель спро­сил ее:
— По­че­му Ко­са­ре­ва пе­ре­еха­ла жить к вам?
— Ко­са­ре­ва бы­ла боль­на, не мог­ла за­ра­бо­тать се­бе средств на про­жи­тие. Я ее взя­ла к се­бе на ижди­ве­ние.
— След­ствию из­вест­но, что вы через эту Ан­нуш­ку пе­ре­сы­ла­ли пись­ма участ­ни­кам контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пы, при­хо­див­шие от Ни­ко­на. Вы под­твер­жда­е­те это?
— Я уже го­во­ри­ла, что ни­ка­ких пи­сем участ­ни­кам груп­пы, при­хо­див­ших от ар­хи­манд­ри­та Ни­ко­на, я не по­лу­ча­ла и не пе­ре­сы­ла­ла.
— След­ствие рас­по­ла­га­ет до­ста­точ­ны­ми ма­те­ри­а­ла­ми, ко­то­рые ули­ча­ют вас не толь­ко в том, что вы бы­ли свя­зу­ю­щим зве­ном меж­ду Ни­ко­ном и контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пой, но и в том, что вы по­сле ухо­да Ни­ко­на на неле­галь­ное по­ло­же­ние ста­ли ру­ко­во­дить контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пой и да­ва­ли участ­ни­кам ее ука­за­ния по контр­ре­во­лю­ци­он­ной ра­бо­те, то есть чтобы они сре­ди на­се­ле­ния про­во­ди­ли ан­ти­со­вет­скую аги­та­цию, мо­би­ли­зо­вы­ва­ли ве­ру­ю­щих на про­ти­во­дей­ствие за­кры­тию церк­вей, рас­про­стра­ня­ли про­во­ка­ци­он­ные слу­хи о ско­рой ги­бе­ли со­вет­ской вла­сти. Кро­ме то­го, вы да­ва­ли им ука­за­ния о кон­спи­ра­ции ан­ти­со­вет­ской ра­бо­ты. След­ствие тре­бу­ет от вас ис­чер­пы­ва­ю­щих по­ка­за­ний.
— Ни­ка­ких по­ка­за­ний дать не мо­гу, так как ви­нов­ной се­бя в этом не при­знаю.
7 мар­та 1938 го­да трой­ка НКВД при­го­во­ри­ла ее к рас­стре­лу. Мо­на­хи­ня Ан­на (Бла­го­ве­щен­ская) бы­ла рас­стре­ля­на 11 мар­та 1938 го­да в го­ро­де Яро­слав­ле и по­гре­бе­на в без­вест­ной мо­ги­ле.
Несмот­ря на аре­сты и рас­стре­лы чле­нов об­щи­ны, несмот­ря на стрем­ле­ние вла­стей в корне ее уни­что­жить, это­го все же не уда­лось до­бить­ся, и око­ло со­ро­ка ее чле­нов оста­лись в ней жить; ни­ка­ки­ми ухищ­ре­ни­я­ми не уда­ва­лось упразд­нить мо­на­ше­ский об­раз жиз­ни, ко­то­рый они ве­ли. По­сле то­го, как мо­на­ше­скую об­щи­ну со­еди­ни­ли с ком­му­ной «Но­вая де­рев­ня», ком­му­на­ры, со­сто­яв­шие из де­ре­вен­ских жи­те­лей, пол­но­стью раз­гра­би­ли мо­на­ше­ское иму­ще­ство, вклю­чая как сель­ско­хо­зяй­ствен­ные ма­ши­ны, так и бы­то­вые пред­ме­ты. В те­че­ние несколь­ких лет чле­ны об­щи­ны вы­ку­пи­ли у ком­му­на­ров свое иму­ще­ство. Впо­след­ствии ком­му­на «Но­вая де­рев­ня» рас­па­лась, был со­здан кол­хоз, ко­то­рый со вре­ме­нем был упразд­нен, а об­щи­на в со­ста­ве несколь­ких чле­нов до­жи­ла до на­ча­ла 1990-х го­дов, ко­гда пре­кра­ти­ла свое су­ще­ство­ва­ние со­вет­ская власть.
Игу­мен Да­мас­кин (Ор­лов­ский)

Источник