Последнее слово Максима Хохлова, осуждённого на 1 год и три месяца судьёй Чечко (Зюзино)

в Зюзинский районный суд Москвы

от подсудимого Хохлова Максима Геннадьевича, 16.04.1991 г.р.

ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО

Ваша честь, уважаемые присутствующие.

 Более восьми месяцев шло расследование (вначале предварительное, затем судебное), прошло много судебных заседаний по моему делу. Много прозвучало предположений, домыслов, вопросов.
На самом деле только два человека принимали в этом эпизоде участие и знают, что и как происходило. Один — Мумин Муминов, его вы слышали. Второй – я, и меня допрашивали на прошлом заседании, поэтому я не буду заново рассказывать всю историю, и вернусь только к некоторым существенным моментам.

Мы распивали алкогольные напитки в вагоне метро. И это зафиксировала видеозапись из вагона поезда, на котором мы возвращались на станцию «Бульвар Дмитрия Донского», чтобы пойти ко мне домой. Та видеозапись, которую мы смотрели на прошлом заседании. Ну а где видеозапись из вагона, когда мы ехали в центр, и на которой было бы видно, что Мумин сам передает мне свой телефон? Почему одна видеозапись есть, а та, которая могла бы разъяснить ситуацию и доказать мои слова о том, что Мумин сам дал мне свой телефон – её нет? Почему даже суд отказал в её истребовании? Это случайность? Совпадение, которое выгодно обвинению? Или что это? Я могу только так объяснить то, что одну видеозапись скопировали и вложили в дело, а другую – не стали: значит, на другой видеозаписи было видно, что Мумин сам передал мне телефон. И тогда бы все дело закончилось административным наказанием за распитие в общественном месте.

Когда мы приехали к конечной станции метро Мумин совсем опьянел и стал сползать с сиденья. Я периодически пытался привести его в чувство и усадить обратно. К тому моменту, когда поезд подходил к станции «Бульвар Дмитрия Донского», Мумин уже сполз на пол. Я понимал, что нам сейчас надо выходить и пытался его разбудить. Куртка была распахнута, карман на груди был раскрыт, я понял, что если буду тащить его, что-то может выпасть из его карманов (а паспорт уже вываливался). К тому же я руководствовался той логикой, что если нас остановят, надо показать документы, чтобы Мумина не приняли за бомжа и не забрали. Я же обещал ему, что приведу его к себе домой. Поезд уже остановился на станции. Я достал его паспорт и думал, как вытащить самого Мумина, чтобы мы вдвоем теперь не оказались в депо.
Меня спрашивали, почему я вращал головой, когда пытался поднять Мумина. Я ответил, что чувствовал себя неловко из-за того, что мы такие пьяные и Мумин лежит на полу. Я не знаю, почему мои вращения головой кажутся вам подозрительными, но предлагаю вам провести эксперимент: закройте один глаз. И одним глазом посмотрите направо, потом налево. Вы заметите, что когда смотришь одним глазом, который к тому же не очень хорошо видит, приходится больше вращать головой. Мне нужна была помощь, чтобы поднять Мумина, он больше и тяжелее меня. Но кого я мог об этом просить? Пожилую женщину, которая сидела неподалеку? Там же никого не было больше в вагоне. И мне помощи никто не предлагал. Конечно, когда я увидел патрульных на станции, я позвал их. Я был уверен, что они мне помогут. Мне нечего было бояться, ведь я готов им был показать все документы и объяснить ситуацию.

Собственно сначала так все и было. Вошедшему в вагон сотруднику полиции я объяснил ситуацию, показал им паспорт Мумина, и был уверен, что сейчас они вытащат его из вагона, Мумин хоть как-то оклемается, и я поведу его домой приводить в чувство. Одному из полицейских я сказал, что мы идем ко мне домой, где я приведу Мумина в чувство и заряжу его телефон, и что телефон Мумина – вот у меня. Я показал ему, в том числе, и телефон Мумина. И мы все слышали, что патрульный подтвердил это здесь в зале суда. Но нас не отпустили, а повели в участок. Мумин идти не мог, его потащили. Я был уверен, что это просто часть процедуры для проверки. Отнесся к этому с пониманием, пошел спокойно за полицейским. Меня даже не смутило, что полицейский спросил про наколки на моей правой руке, и я прямо ответил, что в прошлом отбывал наказание.

Когда меня заперли в клетке, я даже не понял, что происходит и за что. Я начал кричать Муминову, которого усадили на стул, чтобы он проснулся и объяснил полицейским про наше знакомство и наш план идти ко мне домой, и про то, зачем он дал мне свой телефон. Но Мумин был по-прежнему не в себе. Это был шок для меня.
Дальше вы знаете: пришел следователь Валеев и сказал мне, что Мумин обвиняет меня в краже телефона. Это был абсурд, потому что Муминов не мог пошевелиться, не то что говорить. Я сказал Валееву, пусть устроят очную ставку, зачем держать нас в разных местах. Я хочу услышать своими ушами, что Мумин действительно меня обвиняет в краже телефона, который сам мне дал. Но это оказалось невозможным, потому что Мумин был пьян, а потом его увезли на машине скорой помощи в больницу. Так что я даже не знаю, когда и как он физически мог что-то написать. Я напомнил Валееву, что мой собственный телефон, который был при мне и в прекрасном состоянии, раз в десять дороже того, что был у Муминова. Мне казалось, что доводы разума подействуют, но вышло все ровно наоборот.
Меня обвинили в корысти. А в чём корысть? Следователь проверял, сколько действительно стоил телефон, который был у Муминова? Нет. Как, в прочем, и суд. Этот телефон не стоил того, чтобы говорить о какой-то корысти.
Кроме того, моя семья зарабатывает достаточно, что бы мы жили в достатке.
Вдобавок следователь Валеев обвинил меня ещё и в краже паспорта Мумина. Но зачем мне, гражданину России узбекский паспорт? Объясните хоть кто-нибудь? Я живу и работаю в Москве – зачем мне узбекский паспорт?
При этом отмечу, что сперва, 6 марта 2017 года, дознавателем Отдела дознания на Московском метрополитене ГУ МВД России по городу Москве было отказано в возбуждении уголовного дела по данному факту за отсутствием в моих действиях по отношению к Муминову признаков состава преступления, предусмотренного частью 3 статьи 30, частью 2 статьи 325 УК РФ. Дознаватель указала, что недостаточно доказательств, подтверждающих наличие у меня умысла на хищение паспорта Муминова.
А потом тех же самых доказательств хватило следователю Валееву, чтобы посчитать, что такой умысел был.
Но следователь не указал, в чём же заключался этот умысел? Для чего мне нужен был паспорт Муминова? Какова была цель? Не прозвучали ответы на эти вопросы и в ходе судебного следствия.

Видимо, поиском ответов на эти вопросы следствие и занималось те пять месяцев, пока дело не передали в прокуратуру и в суд. Пять месяцев выясняли что? Я был уверен, что раз они считают меня виноватым, то, как минимум проведут оценочную стоимость телефона и, узнав, что старый аппарат, который перестали выпускать еще в 2014 году, никак не может стоить как новый, хотя и новый стоил меньше 5000 рублей, закроют дело. Но никакой экспертизы не провели. Как говорил мне следователь Валеев, они искали Мумина все пять месяцев, пока в самом конце апреля не нашли для очной ставки. Муминов мог бы четко объяснить, зачем и при каких обстоятельствах дал мне свой телефон, если б в тот день не был пьян. Но он сказал, что был так пьян, что ничего не помнит. Также Мумин сказал, что о том, что я у него украл якобы телефон, он узнал лишь со слов полицейский, что я бросал ему телефон, он узнал от следователя Валеева. Я представляю, что ему, человеку с нарушениями миграционного закона, было страшно сюда прийти и выступать наперекор обвинению, и благодарен ему, что он это сделал. Потому что он знал, что у меня и в мыслях не было его грабить.
И я знаю, что мне и в голову не приходило не то, что присваивать чужой телефон, но и мне не пришло бы в голову, что меня даже в этом можно заподозрить, не то что посадить. Это теперь я понимаю, что мое прошлое, которое я долго осмысливал и после которого начал строить новую жизнь, оно не отпустило меня. То, что я сидел, приклеилось ко мне как клеймо, и теперь все мои действия трактуются только с точки зрения преступного умысла, и как показывает расследование, даже доказательства не нужны. Ведь нет же доказательств в деле. Раз я отсидел в прошлом, значит, я виноват и сейчас, и не нужно это доказывать. Вот что получается.

А виноват я только в одном. В том, что безответственно глупо согласился пить в общественном месте с незнакомым человеком. Виноват в том, что потом попытался помочь этому человеку. А ведь если бы я хотел у него что-либо украсть, остался бы я возле него до прихода полиции? Я виноват перед своей женой, что такая моя ошибка повлекла такие ужасные для нашей семьи последствия. Я пытался понять, как так я не понимал, всю глупость происходящего. И я должен признать, что да, я не понимал, потому что не так давно оказался на свободе. В тюрьме, где я провел юность, нет незнакомых людей. Поэтому я не отнесся к Мумину, как к чужому, и даже благодарен был ему за приветливость. У меня же мало друзей. Вы спрашивали про родителей. Мать после развода оставила меня с отцом, уехала в Москву, где завела новую семью. Я пытался восстановить с ней отношения, приехал к ней, когда мне было примерно 14 лет, но она сказала, что живет новой жизнью. И с тех пор не хотела меня видеть. Мой отец спился, и с ним общение прекратилось. Когда я вышел на свободу в 2016 году, надо было искать работу, а не ехать в Мородвию на его поиски. Я просто не успел за полтора месяца заняться поиском человека, с которым не было связи несколько лет. Да, я не понимал, что распитие алкоголя — серьезное нарушение порядка. Я, правда, до конца не понимал, в каком мире нахожусь, и насколько таким поведением подставляю себя и жену. Я ведь и не пью особенно. Было новогоднее настроение, я согласился пить водку как предлог для продолжения приятельского разговора. Поэтому мне не приходило в голову, что полицейские в метро могут отнестись ко мне с недоверием. Ведь я же им все показал и объяснил. Я же привык общаться с полицейскими, с охраной в колонии. И вот только в этом плане – я человек, который отсидел. А не в том, что я теперь вечный преступник.

Я освободился и устроился на работу. Но потом я вынужден был сменить работу, чтобы не нарушать график отмечаний у инспекторов. Но я знал, что после окончания новогодних праздников пойду работать либо на сервис, либо в кафе. Мы решали с женой, как лучше. И я собирался получать высшее образование. Чтобы стать, как говорится, полноценным членом общества, платить налоги, содержать семью. И один мой нелепый поступок теперь все перевернул с ног на голову. Я не ожидал такого поворота событий, и что могу быть осужден за то, что не совершал.
Не ожидал, что меня будут судить за клеймо бывшего преступника, когда должны судить за деяния. Ведь по закону Российской Федерации, гражданином которой я являюсь, я имею права на объективное и всестороннее расследование, на объективный и справедливый суд.
А пока я обвиняюсь за то, что моя попытка помочь человеку трактуется как попытка кражи, именно трактуется, а не доказана. Мне вменяется попытка кражи телефона, чью стоимость никто не устанавливал. Мне вменяется попытка кражи из одежды, но этому тоже нет доказательств.
Более того, следствие не стало предпринимать меры для получения доказательств моей невиновности – видеозаписи, происходившего в вагоне электропоезда, когда Муминов действительно передал мне свой телефон (или предмет, который теперь все называют телефоном). Нет в деле и доказательств, которые бы говорили о том, что эту видеозапись невозможно было бы получить.
Значит, получается, что не играет роли отсутствие доказательств моей вины, не имеет значения отсутствие реальной, а не написанной стоимости телефона, а имеет значение только то, что я бывший заключенный, и раз на меня пало подозрение, то я априори виноват. Раз я здесь перед вами, значит уже виноват, и не важно, что я совершал или не совершал на самом деле, и не важно стоит телефон копейки или ничего не стоит вовсе. Тогда в чем правосудие?

Отмечу, что если бы была установлена следствием стоимость телефона и учтён тот факт, что нет даже доказательств кражи телефона из одежды Муминова, то вменяемый мне действия следствию пришлось бы трактовать как мелкое хищение, то есть как административное правонарушение по статье 7.27 КоАП РФ.
Но следствию, видимо, нужно было именно раскрытое уголовное дело по краже, а не административное дело. Следствию нужна отчётность, показатели раскрываемости уголовных дел. А здесь такое удобное дело: есть потерпевший, который ничего не помнит и у которого не всё в порядке с миграционным законом, есть подозреваемый, у которого уголовное прошлое, а значит, которого никто не будет слушать.

Потому что иначе, ваша Честь, как понять, зачем помощник прокурора обманывает при свидетелях на открытом заседании, говоря, что Мумин обвинил меня в краже. Все слышали, что он много раз в этом же зале повторял «не помню», «наверное», «как мне сказали». Все слышали, как он сказал, что это полицейские и следователь ему сообщили о том, что якобы у него телефон украли, и украл Хохлов». Мумин все время просил меня не арестовывать. А помощник прокурора открыто обманула, допрашивая меня. У меня возникает риторический вопрос к вам, помощник прокурора. Почему вы не боитесь нарушать закон, стараясь обвинить меня во что бы то ни стало? Зачем вам утверждать, что замазывать замазкой строки протокола – это правильно и законно? Почему вы не хотите установить истину, УСТРАНИТЬ СОМНЕНИЯ? Вы же покрываете возможное преступление – подделку документов. Зачем вам это? Вы получаете зарплату от государства, на налоги людей, которые находятся в зале за то, чтобы следить, что доказательства вины собраны законно и в полном объеме. А при этом закон нарушаете, Когда перевираете слова понятых и Мумина, когда утверждаете, что оценка и экспертиза телефона, от которой зависит законность вашего обвинения, не нужны. На основании чего вы вообще меня обвиняете, если у вас ничего нет? На основании подделанного протокола? Утверждая, что замазывать строки замазкой – это соответствует закону Российской Федерации? Почему вы настолько хотите посадить меня, что готовы вести себя непрофессионально и почти преступно?

Тем не менее, я, Ваша Честь, хочу верить, что в этих стенах и в Вашем лице могу рассчитывать на действительное правосудие, опирающееся на факты, а не на симпатии или антипатии ко мне и к моему прошлому.

Хочу низко поклониться всем людям, которые поддерживали меня морально, материально и духовно все эти месяцы. Вы стали для меня примером человеческого участия и твердости. Вам, отец Константин за ваше отеческое попечение. И тебе, дорогая моя жена — низкий поклон.

15.09.2017
Хохлов М.Г.

Один комментарий

  1. Максим и Аня! Держитесь! Сил вам обоим и любви!!!

Комментарии закрыты