Страстная седмица. Слово в Великий Понедельник. Святитель Иннокентий Херсонский.

Святитель Иннокентий (Борисов), архиепископ Херсонский и Таврический
Страстная седмица
Слово в Великий Понедельник

Творения Святителя Иннокентия (Борисова)

СОДЕРЖАНИЕ

Слово в Великий Понедельник. На утрени

Слова в Великий Понедельник

Слово 1-е

Слово 2-е

Слово в Великий Понедельник. На утрени

Слово в Великий Понедельник. На литургии


СЛОВО В ВЕЛИКИЙ ПОНЕДЕЛЬНИК
На утрени

Пришла, наконец, и великая седмица! Открылось божественное поприще страстей Христовых! Тут столько света для ума самого косного, столько огня для сердца самого хладного, что нам, служителям слова, можно бы уже умолкнуть и вместе с этим сделаться зрителями происходящего, слушателями глаголемого. Но поскольку сама Церковь не прекращает слова, то и нам нельзя оставить его. Будем отверзать уста, чтобы указывать вам, на что особенно каждый день обращать внимание. Это тем нужнее, особенно в первые дни, что хотя Церковь и Евангелием дневным, и песнопениями сама напоминает каждый день о некоторых предметах, но они, не знаю почему, не пришли доселе в общую народную известность.

Многие ли, например, знают, что ныне творится память праведного Иосифа и смоковницы, пораженной проклятием? А воспоминание об этих предметах потому именно и усвоено настоящему дню, что в них содержится для нас премного поучительного. Итак, обратим теперь внимание на святого Иосифа, а среди литургии рассмотрим судьбу проклятой смоковницы.

Почему является в нынешний день святой Иосиф? — Потому, что он был прообразом Спасителя нашего. Ибо надобно знать, братья мои, что Спаситель наш, кроме того, что был предсказан пророками, был и прообразован и лицами, и вещами. Так, например, жертвоприношение Исаака Авраамом прообразовало жертвоприношение Голгофское. Пребывание три дня пророка Ионы во чреве китовом прообразовало тридневное пребывание Спасителя во гробе. Вознесение Моисеем змия в пустыне на крест для исцеления прообразовало вознесение на Крест Иисуса во спасение всех. Повелением печь на огне агнца пасхального целым, не сокрушая кости от него, прообразовано, что на Кресте не будут перебиты голени у распятого Спасителя. Но из всех ветхозаветных прообразователей Божественных Страстей Христовых полнее представлены они в Иосифе. Праведник этот прообразовал собою не одно какое-либо обстоятельство в страданиях Господа и не одну какую-либо сторону Креста Его, а многие. Вообще, в жизни его видимо отличаются два состояния: уничижения и прославления, и последнее вышло из первого так, что если бы не было уничижения, то не было бы и славы. Так и в жизни Господа: сначала уничижение, страдания, смерть и погребение, а потом воскресение, вознесение и посаждение на престоле Отца, — и все это за то, что Он был послушлив даже до смерти крестной. В частности, что ни черта в жизни Иосифа, то сходство с жизнью Господа, и особенно с Его страданиями. Так, Иосиф был любимейшим сыном отца: Спаситель есть возлюбленный Сын Отца Небесного. Иосиф послан был навестить братьев своих, бывших вне дома отеческого; но вместо любви встречен ненавистью, заключен в ров и продан чужестранцам. Спаситель послан также с неба посетить нас в земле странствия; пришел к своим, к братьям, к народу иудейскому, и свои Его не приняли, связали, как злодея, и предали язычникам — римлянам. Иосиф пострадал в Египте невинно, и, однако же, думали, что он виновен; Иисус греха не сотворил, и, однако же, предавшие Его говорили: если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его (Ин. 18, 30). Из темницы, от крайнего унижения, Иосиф взошел на верх почестей, сделался спасителем Египта и посажден одесную царя: со Креста и из гроба Иисус восшел на высоту, доставил спасение всему роду человеческому и посажден одесную Отца.

До такой подробности простирается сходство в судьбе праведного Иосифа с судьбою Спасителя человеков. Поэтому-то он ныне и воспоминается, дабы мы в самом начале поприща крестного привели себя на память, что все обстоятельства страданий Христовых не только были предсказаны словами у пророков, но и предызображены в жизни и деяниях праведников ветхозаветных.

«Что же из этого?» — вопросит кто-либо. То, чтобы ты не смотрел на страдания Христовы как на нечто случайное, так чтобы в них то зависело совершенно от чуда, то от Пилата. Нет, хотя действовали и люди, но все главным образом зависело от Бога, люди, самые злобные, в этом случае делали только то, чему судила — для блага всего мира — быть премудрость Божия. Поэтому-то Сам Спаситель скажет Пилату: Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше (Ин. 19,11).

Также подивись и возблагоговей перед величием тайны, которая за тысячи лет была предсказуема и прообразуема. Так и должно быть по самому ее величию, что к ней, явно и тайно, все направлено было в Ветхом Завете — и весь закон нравственный, заставлявши неумолимою строгостью искать и ожидать Ходатая и Искупителя, и закон обрядовый, дававший во всех жертвоприношениях своих видеть то, что произойдет на Голгофе. А мне кажется, что не много будет, если скажем, что и все в мире, сама неодушевленная природа своими законами и явлениями предзнаменовала то же. Потому-то на Голгофе, в час смерти Господа, покажет участие свое вся тварь. Самая жизнь и судьба Иосифа для нас весьма поучительны. Это — образец чистоты, невинности, терпения, потом — смирения в счастье и великодушия к своим гонителям. Будучи проданным от братьев, отведенным в страну чуждую, находясь в рабстве, — как не потерять духа? Но Иосиф не терял. Почему? Потому что твердо веровал в Бога отцов своих. Рабская доля не унизила ни его мыслей, ни его чувств, а можно сказать, еще возвысила, по крайней мере, показала и обнаружила во всей лепоте. Какое искушение для юноши — красота женщины! Эта женщина была притом госпожою Иосифа, от нее зависело усладить участь и преогорчить до последней крайности: Иосиф-раб не посмотрел ни на то, ни на другое. У него одно было — что и над господами так же, как и над рабами, равно есть верховный Владыка, Которого, когда дело идет о совести, одного должно слушать. А как же сделаю я сие великое зло и согрешу пред Богом! (Быт. 39,9). Мысль о Боге, значит, всегда окружала его и охраняла от всего злого. Вот пример для вас, которые жребием рождения поставлены в состояние рабства! — Возноситесь мыслью к Тому, Кто живет на небесах, будьте верны своей совести. Он, как Иосифу, не даст вам искуситься более, нежели можете понести.

Вот Иосиф в темнице! Чистота и невинность его скоро заблистали и в этой тьме. Будучи сам узником, он делается, за свою беспорочность, начальником и как бы смотрителем прочих узников. Чудесное толкование снов двум несчастным царедворцам, сопровождавшееся верным исполнением, приводит его в известность правителю Египта, а изъяснение его собственных снов не только выводит из темницы, но до того вводит в доверие и любовь фараона, что прежде бывший бедный узник становится первым у царя, приемлет власть над всей страной. Какой благоприятный случай отомстить своим гонителям — легковерному Пентефрию, бесстыдной жене его, — но Иосиф и не думает об этом. Их как будто не существует для него. Подобное и с братьями, которые так безжалостно поступили с ним, продав его измаильтянам! Не только ни единого наказания, даже ни единого упрека. Иосиф, напротив, утешает и ободряет их, говоря: вы умышляли против меня зло; но Бог обратил это в добро (Быт. 50,50). Так поступают рабы Божий! В несчастии они терпят и благодушествуют, в счастье смиряются и благотворят! Почему? Потому, что уверены в Промысле Божием, убеждены, что счастие и несчастие хотя зависят и от людей, но посылаются и допускаются по распоряжению свыше. Это их утешает в несчастии, на него смотрят как на дар Божий.

Но меня особенно трогают слова Иосифа, которые он говорит братьям, как причину, почему они не должны его бояться: не бойтесь, ибо я боюсь Бога (Быт. 50,19). То есть как бы так говорит он: вам нет нужды опасаться меня, ибо я не свой, а Божий; у меня нет воли, кроме Божией; моя личность поэтому и моя обида для меня ничто. И точно, человека Божия нет причин бояться: страшны и опасны те, которые не Божий, которые водятся самолюбием. О, таковые, как бы они ни казались мягки и человеколюбивы, — страшны! У них всегда могут вспыхнуть страсти, как огонь, и попалить вас.

Еще также особенно трогательны слова, которыми Иосиф признается своим братьям, не узнававшим его: Я — Иосиф, брат ваш (Быт. 45, 4). — Так некогда скажет и Господь Своим гонителям, и голгофским, и всем, которые после распинали Его — иные своим вольнодумством, иные своими грехами, — скажет и Он всем, не признававшим Его Божества: Я — Иосиф, брат ваш (Быт. 45,4).

Но, увы, эти слова, хотя они и скажутся с кротостью, произведут не то, что произвели слова Иосифовы в братьях его. Все такие, подобно им, признают в Иисусе своего Спасителя; но спасение уже будет чуждо для них, ибо время милосердия прошло. Воззрят на Того, Которого пронзили (Ин. 19,37); но взор этот послужит только к стыду и муке. Тогда возопиют горам: падите на нас! и холмам: покройте нас (Лк. 23,30) от лица Сидящего на престоле. Но горы не падут, и холмы не покроют.

Братья мои, если кто имел до сих пор несчастие предавать Иисуса, не узнавать Его Божественного лица, тот да кается в этом теперь, пока на земле. Теперь все примется, все забудется, все простится, но после, уйдя отсюда, придя туда, напрасно будет самое обращение. Аминь.

СЛОВА В ВЕЛИКИЙ ПОНЕДЕЛЬНИК

Слово 1-е

Поутру же, возвращаясь в город, взалкал; и увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла. 
(Мф. 21,18-19)

Такова, братья, сила Божественного глагола! Как всемощное: «да будет!» — самому ничтожеству дает бытие и жизнь, так всемощное: «да не будет!» — все мертвит и уничтожает.

Но что за перемена с Господом и Спасителем нашим? Во все время служения Своего Он только учил, прощал, питал, исцелял и воскрешал, а теперь, под конец служения, — изрекает проклятие! Почему и для чего так наказана смоковница? — Потому что она не удовлетворила гладу, как можно подумать, слыша слова: взалкал, подошел к ней и, ничего не найдя на ней (Мф. 21,18-19)? — Но Кто провел сорок дней в посте и, несмотря на глад, с негодованием отверг предложение искусителя обратить камни в хлебы, Тот мог теперь потерпеть голод еще несколько часов, пока достигнет города; и всего менее мог обратить чудодейственную силу Свою на отмщение невинному древу. И не Он ли Сам говорил ученикам, когда они на источнике Сихемском приглашали Его подкрепить Себя пищею: у Меня есть пища, которой вы не знаете… Моя пища есть творить волю Пославшего Меня (Ин. 4,32,34). Ужели не достало этого божественного брашна теперь, когда предлежало довершить на Голгофе самую трудную часть определений этой всесвятой воли? И как бы, наконец, преподавая ученикам наставление о вере и молитве по случаю проклятия этой смоковницы, Спаситель мог сказать им: когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого (Мк. 11, 25), — если бы Им Самим смоковница проклята была во гневе и по личному неудовольствию на нее? Все это, не говоря уже о других обстоятельствах, ясно показывает, братья, что проклятие смоковницы последовало не в отмщение или наказание древу (такой поступок был бы несообразен не только с Божественным достоинством лица Иисусова, но и с природою древа), а для цели высшей. Это было одно из тех действий символических, которыми Спаситель вместо слов выражал иногда высокие истины Своего учения. Смоковница тем удобнее могла быть употреблена теперь символом, что она уже служила им некогда в одной из притч Спасителя. Памятуете ли эту притчу? Вот она! Некто, — так говорил некогда Господь народу, — имел в винограднике своем посаженную смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел; и сказал виноградарю: вот, я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби ее: на что она и землю занимает? Но он сказал ему в ответ: господин! оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом, — не принесет ли плода; если же нет, то в следующий год срубишь ее (Лк. 13,6-9). У этой притчи, как видите, нет окончательного заключения. Не видно, что последовало по истечении грядущего лета со смоковницею: исправилась ли она и начала приносить плоды? Или осталась бесплодною? Если осталась бесплодною, то посечена ли действительно? — Не видно, говорю, этого. А видеть это, то есть что угрозы Божественные не суть праздные слова, весьма нужно для нас. Ибо плоть и кровь наша любят обманывать и усыплять дух наш между прочим и ложным упованием, что Господь милостив и потому не исполнит над нами угроз Своих. Настоящее проклятие смоковницы ниспровергает это обольщение чувственности, показывая решительно, что как есть время милости и долготерпения, так есть время суда и осуждения; что сама полнота любви, с которой Божество явилось на земле в лице Богочеловека, служа прибежищем для покаяния, не есть защита для нераскаянности, и что та же любовь умеет не только восходить на крест для искупления кающихся, но изрекать осуждение на нераскаянных. Вот смысл символа смоковницы, вот цель ее проклятия!

Участь, постигшая бесплодную смоковницу, прежде всего выражала судьбу народа иудейского. Вчера был день для него самый решительный: ожиданный Мессия явился перед ним в виде кроткого Царя, предсказанного пророками; надлежало узнать и признать Его в этом качестве; от этого зависело все. Почему Сам Спаситель при входе в Иерусалим со слезами изрек: О, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! (Лк. 19, 42). — Иерусалим не уразумел этого; кроме восклицания невинных детей: Осанна Сыну Давидову! (Мф. 21, 15). — все прочее: и великое, и малое, и старое, и юное, осталось равнодушным и неподвижным, смежило глаза, чтобы не видеть, заткнуло слух, чтобы не слышать (см. Лк. 19, 42). Поэтому завтра, в заключение последней окончательной речи к народу в храме, Господь скажет: Се, оставляется дом ваш пуст (Мф. 23,38; Лк. 13,35). То есть скажет целому народу подобное тому, что сказано сейчас смоковнице: да не будет же впредь от тебя плода (Мф. 21,19).

Но, изображая собою участь народа иудейского, проклятая смоковница выражает судьбу и каждой души грешной и нераскаянной. Все мы, братья, подобны древам, которые для того насаждаются небесным Вертоградарем, для того поливаются, очищаются, окапываются, чтобы во время свое цвести и приносить плоды. Души добродетельные соответствуют этому святому предназначению; почему само Слово Божие уподобляет их древам, стоящим при исходищах вод, которые всегда почти зеленеют и бывают весьма плодоносны; а души грешные и нераскаянные — древа бесплодные, которые множеством листьев только показывают вид жизни, а на самом деле ничем не награждают трудов, над ними положенных. Что делать Небесному Вертоградарю с такими древами? — И Он подобно земному вертоградарю употребляет разные средства к их исправлению. Но когда эти средства, заботы и труды остаются без действия над нераскаянным грешником, правосудие небесное изрекает, наконец, грозное определение — посечь бесплодное дерево и бросить в огонь! — Ангел смерти исполняет определение это над бедным грешником иногда с такою внезапностью и рвением, что и не хотящий воспоминает при этом слова Давида: и прошел я мимо, и вот его нет: и искал его, и не нашлось место его (Пс. 36, 36)! А иногда ознаменованный небесным отвержением грешник остается еще на некоторое время в живых (подобно как проклятая и иссохшая смоковница, без сомнения, еще занимала некоторое время свое место); но такая жизнь страшнее самой смерти. Для имеющих очи видеть нет ничего более жалкого, чем вид этих живых мертвецов. Несмотря на роскошь и великолепие, их нередко окружающее, на них видимо лежит печать суда и отвержения; вокруг них хлад и мертвенность; близ них уныние и тайный страх.

Участи иссохшей за неплодие смоковницы убоимся, братья, и плод достойного покаяния принесем Христу, подающему нам великую милость. Аминь.

Слово 2-е

Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный! И одежды не имам, да вниду в онь: просвети одеяние души моея, Светодавче, и спаси мя! 
(Эксапостиларий Страстной седмицы)

В одной из притч евангельских будущее Царствие Небесное изображено, братья мои, под видом вечери брачной, которую один могущественный царь устроил по случаю бракосочетания сына своего.

Сообразно важности случая на эту вечерю приглашены были все ближайшие к царю по своему месту и званию; к крайнему удивленно всех, эти званые, эти близкие, имели безрассудство отказаться от вечери: один, как говорит Евангелие, пошел в это время на поле свое, другой — на торговлю свою (см. Мф. 22,1-14). И презрители дома и чести царевой были медленно наказаны со всей строгостью. Между тем, чтобы приготовленная вечеря не осталась без гостей, царь велел слугам своим выйти на распутье и пригласить всех, кто только явится навстречу. Таким образом, дом царев немедленно наполнился гостями, и все они начали веселиться. Среди пира сам царь, по обычаю домовладык, вошел видеть возлежащих. Всеми остался он доволен, как и все им, один только гость принудил его собою, среди всеобщего довольства и веселия, обнаружить свой праведный гнев и даже показать пример строгости. Ибо — вообразите — вместо сколько-нибудь приличной и дню, и месту одежды этот безрассудный явился на вечерю в своем ежедневном платье, которое, видимо, отзывалось нечистотою его образа жизни. Царь обратился, однако же, к нему с кротким вопросом: друг! как ты вошел сюда не в брачной одежде? (Мф. 22,12). Когда виновный не мог сказать в ответ ни одного слова, обнаруживая этим, что, идя к царю, он нимало не подумал о том, куда и зачем идет, то царь в праведном гневе своем велел не только изгнать его вон из чертога, но и предать в заключение во тьму кромешную.

Этой царской вечерью, как мы сказали, изображено в Евангелии Царствие Небесное. Званные на вечерю, но вознебрегшие зовом и не явившиеся — неразумные иудеи, которые за беззаконное отвержение Иисуса Христа и апостолов Его лишились отечества и преданы с тех пор всемирному рассеянию. Призванные потом на вечерю с распутий и халуг — это все мы, бедные грешники, которые призваны в Церковь Христову с распутий идолопоклонства. Новая одежда брачная, в которой надлежало явиться на вечерю, — это одежда оправдания, снискиваемая раскаянием во грехах своих и верою в заслуги Христовы. Гость, оказавшийся неимущим одеяния брачного и, однако же, дерзнувший появиться вместе с другими на вечери, — это христианин лжеименный, который вместе с другими говорит: «Верую и исповедую; чаю жизни будущего века», — а живет и действует как неверный и весь предан суетам века настоящего.

Таков, братья мои, разум притчи евангельской о вечере и чертоге брачном, таково отношение ее к делу нашего спасения! Эта же самая притча служит основанием и того умилительного песнопения, которым Святая Церковь оглашает слух наш в продолжение настоящих дней. Христианин представляется здесь видящим перед собою тот пренебесный чертог, в котором учреждена божественная вечеря для всех уневестивших себя Жениху душ и сердец: «чертог Твой вижду, Спасе Мой!» Вид неизреченного блаженства привлекает его, и он хотел бы войти на вечерю и присоединиться к священному лику празднующих, но взор на себя самого останавливает его, он помнит злополучную участь того, кто имел безрассудство явиться на вечери царской, не имея одеяния брачного; чувствует, в то же время, что у него нет этого драгоценнейшего одеяния, что одежда его, то есть дела и жизнь, мрачна, ветха и отвратительна: «И одежды не имам, да вниду в онь». После этого надлежало бы оставить желание быть на вечери; но как оставить, когда туда стремится все существо его? И вот, скудный одеянием, но не верою и любовью, он обращается с прошением к Тому, Кто силен восполнить все недостающее, Кто светом Своим может просветить всякую тьму, и молит Его оказать ему сию великую милость: «просвети одеяние души моея, Светодавче, и спаси мя!»

Бывали ли мы с тобою, возлюбленный слушатель, в подобном состоянии души и сердца? Если не бывали, то святая песнь Церкви не по нас и нам нужно размышлять еще не о чертоге царском и вечери брачной, а плене вавилонском и тьме египетской, в которых находимся мы с тобою. Но есть люди, перед умственными очами которых — чертог Жениха Небесного, которые, куда ни пойдут, что ни начнут делать, утром и вечером, днем и ночью, созерцают его перед собою: «Чертог Твой вижду, Спасе мой!» Такие люди употребляют все свои силы и средства к тому, чтобы очистить душу и сердце свое от всех скверн мирских и стяжать одеяние брачное; не упускают ни одного случая убелить душевные ризы свои то в крови Агнца — в заслугах дражайшего Искупителя, то в собственных слезах, текущих от сердца сокрушенного и духа смиренного, то в купели любви и милосердия к своим ближним, но никогда не почитают себя достигшими желанного совершенства. Ибо та же благодать Духа, которая открывает им красоту и величие благ небесных, уготованных любящим Господа, дает видеть им и всю нечистоту нашей падшей природы, все несовершенство самых благих дел наших, постоянно указывает им в сердце их новые и новые остатки зла и нечистоты греховной. Поэтому как бы высоко ни стояли они, всегда бывают проникнуты чувством глубокого смирения, не стыдятся, подобно апостолу Павлу, называть себя первыми из грешников (см. 1 Тим. 1, 15; Рим. 3, 7) и, не видя в себе самих возможности очистить себя, якоже Он чист есть (см. 1 Ин. 3, 3), наряду с последними грешниками взывают из глубины души: «просвети одеяние души моея, Светодавче, и спаси мя!»

Очевидно, братья мои, что большая часть из нас не имеет счастия принадлежать к этому, как Сам Спаситель называет его, малому числу избранных. Но, с другой стороны, ужели кто-либо из нас решился принадлежать явно к ужасной толпе людей отверженных? Нет, такого духовного бесчувствия и омертвения, такой ненависти к самим себе, такой любви и, так сказать, пристрастия к аду нет в самых ожесточенных грешниках. И в их душе слышится по временам голос совести; и их сердце посещается омерзением ко греху; и над ними действует иногда сила благодати, не оставляющей человека до самых последних минут бытия его на земли; нет только решимости разорвать узы греха; недостает только спасительного принуждения своей злой воли и усилия возникнуть от сети диавольской.

Станем же, возлюбленный слушатель, станем со всеми узами и язвами нашими перед светоносным лицом Всемилосердого Спасителя нашего; станем и воззовем к Нему из глубины души: «Буди милосерд, Владыко, и ко мне, бедному созданию Твоему! Как ни далеко заблудился я от порога дома Твоего, как мир и страсти ни ослепили очей сердца моего, как ни оземленел я всем существом моим, как ни глубока пропасть греха, в которой держит меня враг мой, но и я, недостойный, подъемлемый силою благодати Твоей, не оставляющей самого последнего из грешников, озаряемый светом Евангелия, вразумляемый примером избранных рабов твоих, возношусь иногда мыслью до той святой высоты, с которой все дольнее и земное кажется малым и ничтожным, а все небесное, святое, вечное видимо приближается ко мне и как бы зовет к себе: «Чертог Твой вижду, Спасе мой!» О, как в нем все чисто и свято, как все светло и радостно! Лучше, воистину лучше, быть у порога чертога этого, нежели восседать и царствовать в селениях грешников: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный!» Вижу и то, что, несмотря на всю мою нечистоту и недостоинство, и для меня есть место в этом чертоге, что и мое бедное имя не забыто Тобою, а вписано в число искупленных и предназначенных к блаженству в Царствии Твоем. Все давно зовет меня к Тебе; и я готов идти на Божественную вечерю Твою, но как явиться перед светлым лицом Твоим с моею тьмою и наготою, с моими рубищами и язвами греховными? Была у меня одежда невинности в Эдеме, украшал меня там самый драгоценный образ Твой, но явился лукавый змий и похитил у меня сию одежду — и с тех пор лежу нагим и стыжусь. Было у меня потом и другое царское облачение от Тебя — бесценная одежда заслуг Сына Твоего, в которую облекла меня при крещении Святая Церковь, но пришли с летами нечистые помыслы, злые пожелания и страсти, совлекли с меня не швенный хитон оправдания благодатного — с тех пор лежу наг и стыжусь. Омывался и после я не раз в таинственной купели покаяния, убелялся паче снега причащением Святых и Животворящих Тайн, но вскоре снова, безумный, возвращался к болоту мирских забав и утех, погружался еще глубже в тину невоздержания и сладострастия. Что мне теперь делать? Куда обратиться? Кто снимет мрак и язвы с моей совести? Кто покроет наготу души моей? Напрасно обратился бы я за этим к тварям, меня окружающим: они сами воздыхают от ужасной работы нетления, которой покорило их преступление Адамово; сами ожидают от меня освобождения из плена. Тщетно молил бы я об этом самых небожителей и Ангелов: у них много света и любви, но их одежда не по мне, ибо я землян и смертен. Куда ни посмотрю, явно вижу, что не к кому прибегнуть мне, кроме Тебя же, о Всемилосердый Владыко и Судия мой, Тебя, Который умер за нас, еще грешников сущих, Который До сих пор долготерпеливо ожидает обращения моего. Твой, Господи, чертог: Твоя да будет и одежда! — Просвети, Светодавче, одеяние души моей! Просвети!.. Я не молю Тебя о свете Фаворском — пусть остается он уделом и наградою присных и друзей Твоих! Озари меня хотя бы светом Синайским, да вижу ясно путь заповедей Твоих, и, проникнутый страхом Твоего всемогущества, начну ходить непреткновенно в оправданиях Твоих! Не скрой от меня света Голгофского, да узрю силу и необходимость для спасения людей Животворящего Креста Твоего и займу от него мужество и святую решимость умерщвлять плоть мою с ее страстями и похотями! Осени меня сиянием света Сионского, да, облеченный силою свыше благодатного Духа Утешителя, не устрашусь борьбы с соблазнами мира и с злыми моими навыками! Да посетит, наконец, о Всеблагий, мрачную душу мою хотя бы единый луч света с Елеона, да не упущу из вида той блаженный стези, по которой взошел Ты ко Отцу Твоему на небо и которой должно востекать к Тебе всем, желающим обрестись на Божественной вечери в богосветлом чертоге Твоем! Аминь.

СЛОВО В ВЕЛИКИЙ ПОНЕДЕЛЬНИК
На утрени

Грядый Господь к вольной страсти, апостолом глаголаше на пути: се восходим во Иерусалим, и предастся Сын Человеческий, якоже есть писано о Нем. Приидите убо и мы, очищенными смыслы сшествуем Ему, и сраспнемся и умертвимся Его ради житейским сластем, да и оживем с Ним. 
(Стихира в Великий Понедельник)

С нынешним утром, братья, началась священная седмица страданий Христовых — время в целом году самое важное, поэтому каждому из настоящих дней издавна усвоено название великого и чистого. И дни эти подлинно велики, по чрезвычайным событиям, в них происходившим, подлинно чисты по Той особенной чистоте, с которою проводят их истинные христиане и которую могут они доставить всякому, провождающему их как должно. Поэтому-то Святая Церковь ныне, в самом начале великих и святых дней, оглашает слух наш особенным воззванием, приглашая к достойному провождению оных; и чтобы воззвание было тем действительнее, обращает его к нам от лица Самого Господа: «Грядый Господь к вольной страсти, апостолом глаголание на пути» и проч.

Господь глаголал о Своем пути апостолам, но можно ли сказанного Им не отнести к себе всякому, кто только слышит это? Он возбуждал внимание к Своим страданиям в первых учениках Своих — но какой самый последний ученик не почувствует себя обязанным к тому же? — Мы торжествовали все важные события в земной жизни Господа нашего: Его чудесное зачатие, преславное рождение, дивное принесение во храм, еще более дивное крещение и вчерашний вход во Иерусалим; можем ли не разделить с Ним и последних минут Его? Теперь, теперь особенно должно явить любовь и усердие, когда все оставляют Его! Разве не за нас Он вздет на Крест? Разве не наши грехи будут омываться Его кровью? И мы позволим себе отсутствие в это время? Нет, братья, придите все, малые и великие, просвещенные и простые, старые и юные, придите, соединимся в духе веры и любви и пойдем с бодренною мыслью за своим Спасителем; не опустим без внимания ни одного Его слова, разделим все Его чувства, войдем в дух всех Его поступков. И человеки перед смертью говорят и действуют разительнее; тем более Богочеловек. Итак, усугубим внимание, прежде же всего очистим мысли. Ибо как очами, исполненными праха, нельзя видеть хорошо самых великих и явственных предметов, так с умом, наполненным нечистыми мыслями о земных благах, невозможно созерцать Божественного величия страданий Христовых. Но, к сожалению, у многих мысли и вся душа никогда так не бывают нечистыми, исполненными сует житейских, как в эту святую и чистую седмицу. Заботы об окончании различных дел до праздника, заботы о приготовлении различных вещей к празднику развлекают ум на все стороны и рассеивают чувство по предметам самым суетным. Оттого богослужения, даже самые важные, например часы в Великий Пяток, почти вовсе не посещаются; другие богослужения посещаются не всецело; многое из читаемого в церкви и притом самого важного, как-то повествования четырех евангелистов о жизни Иисуса Христа, опускается без особенного внимания, как постороннее, и образ страданий Христовых, начертанный Церковью в обрядах ее с такою мудрою подробностью и трогательностью, бывает созерцаем во всей полноте своей разве одними Ангелами, присутствующими в храмах Божиих. Ах, братья! Не такого смысла, рассеянного, подавленного земными чувствами, требует от нас святая и великая седмица! Мы будем слышать повесть о всей жизни нашего Спасителя, ибо когда приличнее обозреть ее всю, как не перед ее концом? Но в состоянии ли будет обнять мыслью эту жизнь тот, кто так рассеян, что вовсе не знает собственной жизни? Мы будем свидетелями последних бесед Господа с Его учениками на Тайной вечери, не возможет ли наше сердце воспламениться огнем любви Иисусовой, если оно, подобно сердцу Иуды, будет там, где его сокровища? Итак, ради нас самих, братья, если не ради Господа, мы должны в настоящие дни собрать как можно более все свои мысли и чувства и очистить их, иначе нам невозможно будет шествовать за нашим Искупителем; иначе мы отстанем от Него и останемся — кто во дворе Каиафы, с одним внешним видом благочестия, — кто в претории Пилата, с одною личиною правды, с омытыми руками, но с оскверненною совестью, — кто во дворце Ирода, с незлонамеренным, по-видимому, но, тем не менее, ужасным глумлением над простотою веры, — кто при Иуде, с явным святокупством или отчаянием. Не напрасно Сам Господь говорил при наступлении Своих страдании апостолам: кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч (Лк. 22, 36). Это значит, что в настоящие дни надобно освободиться от всего излишнего, развлекающего. Нужен нож — решимость заколоть все заботы, всякое греховное и плотское стремление. Продай, верующая душа, продай теперь все и купи этот чудный нож: не Малха нужно тебе поражать им, а того ветхого человека, который и в тебе часто вопиет против Христа: возьми, возьми, распни Его! (Ин. 19,15).

«Но куда же девать житейские заботы? — скажет кто-либо. — Наступление великого и продолжительного праздника по необходимости требует немалого попечения о житейском». Знаем, братья, то положение и скорбим о том, что когда Христос на Кресте, христиане с утра до вечера на торжище; когда Христос в муках восклицает:жажду! (Ин. 19, 28) — и напаяется оцтом, — христиане уготовляют разнообразные снеди и питии; когда Христос предает дух Свой Отцу, христиане едва переводят дыхание от житейских сует. Все это сделалось для многих неизбежным, но почему? Кто узаконил всем нашим житейским нуждам стекаться именно в страшные дни смерти и погребения Господа? По чьему повелению плоть и кровь наша тогда наипаче предъявляют свои права на нас и делают нас рабами своими, когда Христос предает за нас Плоть и Кровь Свою? Разве невозможно было большую часть нужд, если не все, удовлетворить в прошедшие дни с тем, чтобы эту седмицу, особенно последние дни, посвятить всецело Господу? Разве нет таких людей, которые поступают именно таким образом и у которых плотское поэтому не препятствует духовному? Что препятствует и всем поступать таким образом: заранее платить дань миру и плоти, дабы теперь быть свободными для духа? — «Но тогда торжища пусты». А кто заставил их быть полными в самые священные дни и делать пустыми храмы Божий, если не наше рассеяние и миролюбие? Торжища последуют за людьми, как скоро люди будут следовать куда должно.

Но не будем, пожалуй, требовать перемены житейского порядка вещей, каким бы недостойным для христиан он не был; оставим миру господство в своем месте, даже в эти дни. И при этом можно выполнить требования Церкви, можно иметь очищенный смысл и шествовать Христу среди Его страданий в духе веры и любви. Наступающий праздник требует приготовлений, но много ли? — Добрый христианин найдет без труда способ удовлетворить всем требованиям праздника, не рассеиваясь мыслями и чувствами, не теряя из виду своего Спасителя. И апостолы ходили в город за покупками, и они приготовляли вечерю, и жены равноапостольные покупали ароматы, но смотрите, как у них все свято, чисто! Почему так не может быть и у нас? Только наша суетность измышляет множество мелких, ненужных нужд и удовлетворением их мучит сама себя и других, только ненасытимость нашей плоти увеличивает через меру потребности светлых дней, которые, сами по себе будучи питательны для духа, по тому самому менее требуют пищи для плоти. Так, братья, наступающий праздник требует не многого, потому что он сам в себе заключает весьма много, много пищи и пития духовного, много наслаждений и сладостей сердечных. Если в продолжение его слишком много нам кажется нужного для плоти, то это потому, что наш дух не наслаждается радостями, заключающимися в самом празднике; а не наслаждается потому, что не способен вкушать духовных благ, а не способен оттого, что, находясь в рабстве плоти, всегда алкал наслаждений только чувственных, небрег об очищении своего вкуса и прочих чувств. Оттого мы вообще после присутствия, часто одним телом, при богослужении не знаем, в чем другом и поставить праздник, как только во множестве брашен, в шуме увеселений, простирающемся нередко до помрачения смысла и всех чувств. Таким образом, у нас все Царство Божие с его великими событиями, вся вера с ее Святейшими Таинствами наиболее выражается продолжительнейшим служением чреву — брашном и питием. Праведность и мир и радость во Святом Духе (Рим. 14, 17), чистые наслаждения сердца, святые восторги духа — все то, что составляет главный плод веры, сущность всякого истинного празднества, нам или вовсе не известно, или известно по одному имени. Состояние по истине самое плачевное! И здесь-то главная причина превращения порядка вещей и всех празднеств, особенно настоящих великих и святых дней. Будучи сами совершенно земными, мы оземленяем и праздники Божии; будучи плотскими, мы из самого Креста Христова делаем возглавие для нашей плоти. Но вступим на противный путь, и все примет другой, истинный и правильный вид. Проведем эту неделю как должно; выполним требования Церкви, пойдем за грядущим на страдания Господом; распнемся с Ним всеми сластями житейскими — и мы, без больших приготовлений для плоти, найдем в грядущем празднестве то, чего никогда не находили: неистощимую пищу для духа и веселие для сердца. Наслаждение духовными благами, заключающимися в праздниках, сделает нас равнодушными ко благам чувственным, с ними соединенным: мы престанем измерять великость священных дней продолжительностью наших трапез и разнообразием снедей; а вместе с этим само собою спадет с нас множество излишних сует, которые отнимают у нас теперь драгоценное время и не дают нам последовать за нашим Господом. Таким образом, сам собою, без усилий, неприметно восстановится правильный порядок вещей, дней и занятий.

Еще повторю, братья, сделаем этот святой опыт; решимся в эти дни как можно больше времени отдать Господу и как можно меньше миру; решимся собрать все мысли и чувства и устремить их вослед грядущего на страдания Господа. Много раз уже протекали священные эти дни для нас без пользы, может быть, даже со вредом душевным, проведем их, хотя бы единожды, как должно. Такое провождение их обыкновенно кажется скучным, и поэтому-то наиболее отвращаются оного. А я, от имени Святой Церкви, от имени Самого грядущего на страдания Спасителя нашего, дерзаю уверить вас, что надлежащее провождение этих святых дней заключает в себе такую внутреннюю сладость, что кто раз проведет их как должно, не будет иметь нужды в новом побуждении к тому, чтобы проводить их таким образом и всегда. Аминь.

СЛОВО В ВЕЛИКИЙ ПОНЕДЕЛЬНИК
На литургии

Грядый Господь к вольной страсти, апостолом глаголаше на пути: се восходим во Иерусалим, и предастся Сын Человеческий, якоже есть писано о Нем. Приидите убо и мы, очищенными смыслы сшествуем Ему, и сраспнемся, и у мертвимся Его ради житейским сластем, да и оживем с Ним. 
(Стихира в Великий Понедельник)

Последуя Церкви, повторяющей в своих песнопениях приглашение — сшествовать грядущему на страдания Господу, и я, братья, почел за долг повторить оное и еще остановить на нем ваше внимание. В утреннем собеседовании нашем мы рассуждали о необходимости сшествовать в духе Господу и об удалении препятствий к тому, но не показали способа к совершению этого святого дела, не указали подробно самого пути, которым должно идти. А и это, может быть, весьма нужно для многих. Увы, не многие из нас умеют сами идти за своим Спасителем! Немногие умеют надлежащим образом пользоваться даже теми путями, которые открывает и устрояет для этого Святая Церковь! Поэтому наш долг преподать касательно этого святого дела несколько правил, которые могли бы служить руководством.

Первый путь, братья, к шествованию за Христом во дни страданий Его, есть постоянное присутствование в эти дни при богослужениях церковных. Богомудрые отцы Церкви так составили и расположили богослужения настоящей недели, что в них живо отражается весь образ и вся постепенность страданий Христовых. Храм попеременно представляет собою то Сионскую горницу и Гефсиманию, то Голгофу и вертоград Иосифов. Поэтому кто постоянно в храме, тот видимо сшествует Господу, грядущему на страдания. Но, к сожалению, путем этим, всегда открытым для каждого, многие не пользуются постоянно, и что наиболее достойно слез, многие сходят с него тогда, когда он начинает пролегать прямо у Креста и гроба Иисусова. Я разумею утреннее богослужение Великой Субботы. Как немногими, в сравнении других дней, посещаются эти богослужения! А первое — часы Великого Пятка, богослужение весьма важное тем, что совершается в самое время распятия Христова и все приспособлено к этому времени, почти никем не посещается! Смотря в это время на пустоту в храме Божием, невольно воспоминаешь изречение пророка: порази пастыря, и рассеются овцы (Зах. 13, 7), и другое — евангелиста: оставив Его, все бежали (Мк. 14, 50).

Второй путь к шествованию за Христом в настоящие дни есть благоговейное чтение в Евангелии последних бесед и страданий Его. Средство это есть всегда одно из действительнейших к тому, чтобы приблизиться в духе к Господу; но тем более оно не должно быть оставлено без употребления в продолжение настоящей недели. Церковь сама предшествует в употреблении его, оглашая в продолжение первых трех дней слух наш чтением четырех евангелистов. И внимательного слышания при этом чтении достаточно для тех, которые сами не могут читать. Но которые могут, те непременно должны сами читать дома и для себя, и для других. При слушании в церкви, по великому количеству читаемого, многое может ускользать от внимания, а домашнее чтение, завися от произвола читающего, представляет всю удобность следовать за Господом всеми мыслями и чувствами. Образ повествования евангелистов таков, что при чтении их сам собою оживает в уме читающего весь образ страданий Христовых и наполняет душу неизъяснимым умилением, ибо они повествуют весьма просто, без всяких умствований, изображают события, как они происходили, в их живой целости. Поэтому, читая Евангелие, невольно переносишься в уме на место событий, принимаешь живое участие в происходящем, идешь за Спасителем и страждешь с Ним.

Третий путь к шествованию за Господом в настоящие дни есть благоговейное размышление о Его страданиях. Без этого размышления малоплодно и присутствие в храмах, и слышание и чтение Евангелия, а христианское размышление в случае необходимости одно может заменить другие средства. Ибо через размышление мы вообще сближаемся с лицами и вещами самыми отдаленными, усвояем их себе и как бы вводим в свою душу. Но как размышлять о страданиях Господа? Прежде всего, представив их как можно живее в своем уме, по крайней мере, в главных чертах, например: как Он предан, сужден и осужден; как нес Крест и вознесен на Крест; как вопиял ко Отцу в Гефсимании и на Голгофе и предал Ему Дух Свой; как снят со Креста и погребен. Кто не в состоянии сделать этого? Потом спроси самого себя, за что и для чего претерпел столько страданий Тот, Кто не имел никакого греха и Который как Сын Божий имел все право на вечную и временную славу и блаженство. Святая вера скажет тебе, что Господь страдал за мир, за грешников и, следовательно, за тебя; страдал, чтобы удовлетворить за всех нас правосудию Божию, искупить нас от греха и смерти, подать нам пример терпения и самоотвержения. Потом спроси еще: «Что требуется от грешника для того, чтобы смерть Спасителя не оставаласьдля него бесплодною; что должно делать каждому, чтобы действительно участвовать в спасении, приобретенном на Голгофе для всего мира?» Та же вера скажет тебе, что для этого требуется усвоение умом и сердцем заслуг Христовых, покаяние и подражание Христу в благой жизни. После этого совесть сама уже спросит тебя: «Исполняешь ли ты эти условия, усвояешь ли себе спасение Христово, ожил ли ты Его смертью?» И сама даст ответ на это. Такое размышление (а кто не способен к нему?) удивительно как скоро приближает грешника к его Спасителю, тесно и навсегда союзом любви связует с Крестом Его, сильно и живо вводит в участие того, что происходит на Голгофе.

Четвертый путь к шествованию за Христом в настоящие дни есть путь поста, исповеди и причащения, иначе — говения. Пост, облегчая наше тело, а через то и душу, делает нас способнее к следованию за Христом по тернистому пути Его. Исповедь, очищая и облегчая совесть, производит еще большую легкость духовную и, естественно, заставляет не выпускать, так сказать, из виду Спасителя, страждущего за те грехи, в которых мы приносим покаяние. А причащение не только приближает нас ко Господу, но и соединяет с Ним самым неразрывным образом. И когда, братья, приличнее наблюдать пост, как не в эти дни, когда отъемлется Жених душ (см. Мф. 9,15), когда Он Сам алчет у бесплодной смоковницы, жаждет на Кресте! Где естественнее слагать тяжесть грехов посредством исповеди, как не у подножия Креста! В какое время лучше причащаться из Чаши жизни, как не в наступающие дни, когда она подается нам, можно сказать, из рук Самого Господа! — Поистине, кто, имея возможность приступать в эти дни к святой трапезе, уклоняется от нее, тот явно уклоняется от Господа, бежит от своего спасения.

Наконец последний, очевидный путь к шествованию за Христом в настоящие дни есть шествование за Ним в меньшей Его братии, оказание во имя Его помощи бедствующему человечеству. Путь этот может казаться отдаленным и непрямым; но в самом деле он чрезвычайно близок, удобен и прям. Ибо Спаситель наш столько любвеобилен, что все, делаемое нами во имя Его для страждущего человечества, усвояет лично Себе Самому. На самом Страшном суде Своем Он потребует у нас особенно дел милосердия к ближним и на них утвердит наше оправдание или осуждение.

Памятуя это, возлюбленный, никогда не пренебрегай драгоценной возможностью облегчать страдания Господа в Его меньшей братии, а особенно воспользуйся ею в настоящие дни. Посетив темницу и облегчив, чем можешь, участь узников, ты лучше сделаешь, нежели когда бы из любви к Господу присутствовал в претории Пилата; доставив пропитание какому-либо бедному семейству, ты более сделаешь, нежели когда бы принес на Голгофу вино со смирною, одев нагого, покажешь усердие не менее Иосифа, представившего плащаницу.

Таковы, братья, главные и открытые для всех пути, которыми христианин в настоящее дни может сшествовать грядущему на страдания Господу. Есть много и других путей к этому, более возвышенных, таинственных; но они удобопроходимы только для душ возвышенных, чистых, которые привыкли следовать постоянно за своим Спасителем и жить Его жизнью. Но такие души не требуют учить их (см. Ин. 2, 27), ибо Сам Господь, за Которым они всегда грядут, наставляет их на всякую истину (см. Ин. 16,13). Для нас же довольно и тех путей, которые мы видели, ибо нет человека, который бы не мог вступить хотя бы на один из них и, вступив, прийти туда, куда всем должно прийти. Пусть ты, по бедности своей, не можешь напитать и одеть Господа в меньшей братии Его: прими сам от Него пищу в Евхаристии, одежду оправданий — в исповеди, облегчение — в посте.

Не можешь говеть — посещай церковь и молись. Не можешь быть в церкви — читай Евангелие. Не можешь и этого — размышляй с молитвою о страданиях Господа. Последнее явно возможно для всякого и везде, на пути и дома, на самом одре болезни и в темнице. Но идя и этим одним путем молитвенного размышления, можно вполне достигнуть цели, то есть разделить с Господом Его страдания и смерть. Я говорю разделить и смерть, ибо христианин должен не только сшествовать Господу, но и распяться с Ним. Но об этом чрезвычайно важном предмете, в котором заключается вся сущность христианства, побеседуем, если угодно будет Господу, завтра. Аминь.


Опубликовано: Сочинения (полное собрание) в шести томах. Т. IV. Великий пост. Молитва святого Ефрема Сирина. Первая Седмица Великого поста. Страстная седмица. Светлая седмица. СПб. 1908.

Святитель Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический (в миру Иван Алексеевич Борисов) (1800-1857) — ректор Киевской духовной академии, профессор богословия; член Российской академии (1836); член Святейшего Синода с 26 августа 1856 года, знаменитый русский богослов и церковный оратор, прозванный в свое время «Русским Златоустом».

Комментарии запрещены.