Храмы на зонах – возрождение души. Николай Лудников.

Зимой 2012 года вместе с отцом Евгением мне довелось побывать в Удорском районе, который священник окормляет по указу епископа Питирима. Район огромный, много зон, в одну из них ИК-35 (строгий режим), находящуюся рядом с поселком Вожский мы и добирались на его внедорожнике. Слава Богу, доехали без приключений, в местной гостинице нас неплохо устроили по местным понятиям, по крайней мере, было тепло, можно было вскипятить чай и нормально поужинать.

На следующий день, рано утром мы уже стояли перед воротами зоны. На территорию попали без проволочек, сдав в бюро пропусков свои мобильные телефоны и паспорта. Наконец за нашими спинами захлопнулись последние ворота, и мы оказались внутри лагеря. Легонько екнуло сердце, реально представил, каково же тут мотать срок долгие годы. Серые лица проходящих мимо людей. Поразило то, что почти все они здороваются с нами. А ведь это были не члены православной общины, а просто заключенные. Первое, что сразу бросилось в глаза, как только мы оказались на территории зоны – огромная деревянная церковь с колокольней. От отца Евгения я уже знал, что сделана она без единого гвоздя по уникальной древнерусской технологии 14 века. В ярких лучах восходящего солнца церковь переливалась всеми оттенками золота, казалось, этот свет шел откуда-то изнутри, она как живой исполин стояла посреди «мертвого» пространства, облагораживая его, вдувая в него душу и надежду. От увиденного перехватило дух, я схватился за фотоаппарат и стал снимать храм, стараясь запечатлеть увиденное, и донести всю эту красоту другим людям, другому миру, где нет высоких заборов, колючей проволоки, злых собак и охранников на вышках.

Подходим к церкви, нас уже ждут заключенные, их не мало, человек 20, батюшку здесь хорошо знают и любят, подходят под благословление. Сразу же завязывается беседа, братия словно чувствуя, что общение не может быть долгим, спрашивает и спрашивает священника, задавая самые разнообразные вопросы, на которые отец Евгений обстоятельно отвечает, чувствуется, что и он изрядно соскучился по своей пастве. Такую искренность чувств в отношениях священника и прихожан, на воле мне наблюдать доводилось не часто, пожалуй, только в Великорецком крестном ходе, где простые сельские батюшки, такие как отец Леонид, шли со своими приходами и приблудившимися крестноходцами, нелегкими дорогами на реку Великую.

С нами идет офицер, заходим в храм. Через несколько минут начинается служба, алтарники, из числа заключенных, очень стараются, у прихожан сосредоточенные серьезные лица, все углубились в молитву, кажется, совсем не обращают внимание на меня. Стараюсь сделать как можно больше снимков, поскольку не каждый день удается побывать на службе в колонии.

Быстро пролетает служба, часть братии куда-то исчезает, вскоре они приходят со стульями, заносят небольшой стол, приносят коробки, в которых скромное угощение – конфеты, печенье. Тут же в двух чайниках кипятят воду и заваривают чай, точнее чифир. Однако понимая, что мы не пьем такой крепкий чай, нам заварку разбавляют водой. Самый лучший кусок священнику и его гостю, то есть мне. Кому-то не хватает чашек, я, отпив несколько глотков, предлагаю рядом сидящему члену общины попить из моей кружки, он с благодарностью берет чашку и делает несколько глотков. Завязывается разговор. Сначала некий сумбур, говорить пытаются все, однако, по всей видимости, старшие или наиболее авторитетные прихожане быстро наводят порядок, вежливо, но твердо приводят общение в некое дисциплинированное русло, когда каждый, но по очереди, сможет задать вопрос батюшке и получить на него исчерпывающий ответ.

Одним из прихожан был задан актуальный для зоны вопрос, когда у православных общин в колониях будет персональный священник, который будет заниматься только одной зоной. Вопрос этот непростой, он сразу же раскладывается на несколько под вопросов, найти ответы на которые до сих пор не может руководство ГУФСИНа и РПЦ. Отец Евгений подробно останавливается на данной проблеме:
— Вопрос первый: кто будет платить зарплату священнику? Если местная епархия, то у нее нет такой возможности, большинство зон находится в малонаселенных территориях, где нет больших городов и промышленных центров, естественно, епархии не богатые, и они не в состоянии содержать дополнительные штатные единицы. Если же на содержание батюшку возьмет ГУФСИН, то тоже возникает много вопросов. На сегодняшний день зарплата у сотрудников колоний небольшая, священник не сможет кормить на нее свою, зачастую многодетную семью. Возникают и другие вопросы, на какие средства покупать церковную утварь, где будут учиться дети священнослужителя, как будет обустроен их быт? Где будет работать матушка, обычно жены священников работают в церковных лавках, которые являются хорошим подспорьем для семейного бюджета.
— Вопрос второй: как будут относиться заключенные к попу, который является штатным сотрудником ГУФСИНА, не будет ли оказывать на него давление руководство колонии? Ответ на этот вопрос неоднозначен, мнения священнослужителей, окормляющих зоны, диаметрально противоположные.
Беседа продолжалась уже больше часа, сопровождавший нас офицер вышел из храма, разговор пошел оживленнее. Коллектив прихожан как бы разделился на две части, большая — общалась с отцом Евгением, а несколько осужденных подошло ко мне, чтобы познакомиться с журналистом. С газетой нашей большинство из них было знакомо, батюшка регулярно привозил номера «Колокола Севера» или отправлял по почте в православную общину. Приятно было слышать заявления о том, с каким нетерпением ждут они каждый номер, как бережно передают газету из рук в руки, читая и обсуждая материалы, написанные в ней. Я предложил стоящим рядом со мной прихожанам литературное сотрудничество, сказав, что читателям будет интересно узнать про судьбы людей, оказавшихся за колючей проволокой. На мое предложение откликнулось несколько заключенных, один из них, Владимир, сказал, что обязательно напишет историю своей жизни. Общаясь с братией, я обратил внимание насколько тактичные они люди, никто из них не обратился ко мне с просьбой чего-нибудь прислать или через прессу разрешить какой-то вопрос, единственная просьба, которая прозвучала – регулярно присылать газету. Поскольку речь зашла о пище духовной, я подарил своим собеседникам несколько экземпляров своей книги «Записки странника». Рассказал им, о чем эта книга, как я ее писал, что подвигло меня на этот труд. Судя по тому, с каким вниманием слушали они мой рассказ, тема их зацепила, несколько прихожан изъявили желание пойти в крестный ход после освобождения.

Члены общины все прибывали и прибывали, храм был заполнен братией почти наполовину, неожиданно я увидел знакомое лицо, среди вновь прибывших оказался мой бывший воспитанник Валентин. Мы поздоровались, однако расспрашивать его я его не стал, поскольку знал, в их среде это не принято, дал ему свой адрес, сказав, что если будет время и желание, пускай напишет, как оказался на строгом режиме.
Незаметно пролетели два с половиной часа нашего общения. Разговаривая со своими новыми знакомыми, все чаще ловил себя на мысли, что верю в искренность их слов. Где-то на уровне подсознания я понимал, что большинство из них матерые уголовники, «ловцы душ человеческих», опытные проходимцы, однако в данной ситуации, в храме, куда никто силой их не затаскивал, в месте, где они оказались по своей воле, поняв всю глубину своего падения, осознав, что единственный путь ведущий ко спасению их заблудшей души – Церковь, угодники Господни, Божья матерь, и Господь, я им верил. Глядя в их глаза, я видел, что чувства их искренние.
Уже в Ухте вспоминая общение с новыми знакомыми, вновь и вновь перебирая в памяти записанные и не записанные на диктофон диалоги и монологи я понял, почему тогда поверил в их искренность. Годами варясь в огромном «котле» именуемом зона, изо дня в день, видя одни и те же лица ненавистных охранников и товарищей по несчастью, люди настолько истосковываются по простому, сердечному, искреннему человеческому общению, что воспринимают любое посещение своего замкнутого пространства посторонним человеком, как огромный подарок свыше, а если встреча эта происходит с человеком, которого ты уважаешь и любишь, то невозможно описать те чувства, которые их переполняют. Да, оказавшись на воле, многие становятся прежними, хитрыми, жестокими и изворотливыми, но сейчас, находясь в замкнутом пространстве лагерной зоны они ценят этот свежий глоток общения, как исключительно дорогой подарок, дороже денег, курева, тряпок и иных материальных ценностей.
В этой связи я вспомнил свою службу в армии, куда я попал уже будучи семейным человеком. Как тяжело приходилось первые месяцы быть оторванным от дома, не видеть лиц родных и близких, не общаться с ними. С каким нетерпением я ждал писем от родных, перечитывая бесхитростные строчки по нескольку раз, запоминая наизусть незатейливые фразы. Не забуду свои первые телефонные переговоры с родителями. Это сейчас у каждого есть мобильный телефон, и он может позвонить в любой конец света, были бы деньги, нет проблем с этим и на зоне, и это, ни для кого не секрет. В наше время телефонная связь с домом была делом проблематичным. Первые полгода, находясь в «учебке», нас не отпускали в увольнительные, поэтому заказать переговоры было невозможно. Лишь спустя месяц у меня появилась возможность через знакомого офицера попасть на переговорный пункт, в городок, где жили офицеры. Мне сказали время, когда я должен был подойти на телефонную станцию. И вот всеми правдами и неправдами отпросившись у сержанта, я пришел на переговорный пункт, дождался вызова своей фамилии и с сильным волнением вошел в телефонную будку. На том конце провода услышал чуть хриплый, наверное от волнения, голос бати. От нахлынувших чувств дыхание перехватило и у меня, в горле что-то запершило, однако, стараясь не выдать своего волнения, я солидно поздоровался с отцом, Как приятно было слышать голос родного человека, ощущать что ты не один в этом суровом и неласковом мире, затем трубку батя передал маме, которая сразу заахала и заохала, жалея своего сыночка, я же пытаясь быть солидным, уверял, что у меня все хорошо, к службе уже привык, втянулся, не хватает только маминых пирожков и борща. Закончилось наше общение разговором с сыном, который на тот момент говорить еще не мог, однако несколько звуков в трубку он все-таки извлек. От нахлынувших чувств, в горле у меня опять запершило, на глаза предательски навернулись слезы.
Выходил после переговоров я окрыленным в прекрасном настроении, совершенно иными глазами смотря на мир.
Почему я так подробно описываю свои переживания более чем тридцатилетней давности? На многих братьев наш приезд, и общение с ними произвело такое же впечатление, оказало примерно такой же эффект.
Вот как описывает момент нашего расставания Владимир Гостев: — И наступил момент расставания, прощания. Тихая грусть с надеждой на скорую встречу. В полной мере понять, прочувствовать эту атмосферу сможет только тот, кто находится по эту сторону забора и только тот, кто действительно, нелицемерно, ждет встречи с нами, боюсь, что для остальных читателей будут только сухие строки. В общем, праздник, и праздник не малый доставили нам дорогие наши гости. И ведь действительно — Пасха! Христос Воскресе! Воскресают наши души! Спаси Вас всех Господь.
Продолжение следует