Любимый близко. Здесь. Премудрость. Вонмем. Священномученик Анатолий Жураковский и его поэзия

Несколько лет назад оказавшись в Карелии в надежде отдохнуть у рускеальских водопадов и покататься на лодках по мраморному каньону, я сидела в зале ожидания автовокзала и от скуки разглядывала карту. Вдруг взгляд остановился на местных названиях поселков, озер и рек… Сердце забилось сильнее, предчувствуя, что где-то недавно я слышала эти самые названия! Они напоминали мне что-то очень дорогое и важное. Прозрение пришло быстро – это жизнеописание Анатолия Жураковского, который провел свою молодость в застенках Киевской, Лубянской и Бутырской тюрьмы,  на Соловках, в карельских лагерях.  На сорок первом году жизни он был расстрелян, прожив, говоря словами Павла Проценко «пронзительно прямой путь следования за Христом».

И тут же, дожидаясь автобуса до города Сортавала, я решила, что на обратном пути заеду в урочище Сандармох, находящееся неподалёку от города Медвежьегорска.

http://true-orthodox.narod.ru/

.

Теплым летним днем автобус вез меня по дорогам прекрасной Карелии. К трассе жались каменные глыбы и лес, густой зеленый цвет деревьев, кустарников, мха вдохновлял взгляд городского обитателя. Утомление пути скрашивалось созерцанием и воспоминаниями о прочитанных книгах, повествующих об этой земле. И одновременно вставали подробности о жизни узников в карельских лагерях, о Беломор-Балтийском канале, о страшном урочище Сандармох…  Минутами я тонула в мраке этих воспоминаний, они покрывали меня ужасом, болью, состраданием.  Но, спустя несколько мгновений, душа вспоминала стихи…  Стихи узника, стихи художника слова, стихи Анатолия Жураковского:

И этот шум, и крик, и эти нары,
И тесный лагерный барак,
Блевотины хулы, неверья мрак –
Все это только ведовство и чары.
Не верит сердце тягостному сну,
И не сомнет суровый гнет насилья
Моей души трепещущие крылья,
Не победит грядущую весну.
Весна… Алеет утро… Тени
Бегут, скользят: и нежный аромат
В прозрачном воздухе струят
Омытые росой кусты сирени.
Весна в моей душе. Моя душа, как сад,
Проснувшийся, оживший на рассвете,
В слезах омыты венчики соцветий,
Благоухают и в лучах горят.
Пусть жизнь в оковах. Дух уже расторг
Оковы тьмы. Путь неукорный к раю
Открыт. Любовь есть рай. Я знаю.
И в сердце тишина, молитва и восторг.

 

«Не верит сердце тягостному сну!», — хотелось, чтобы эти слова звучали гимном, но размышления о его мученическом пути опять рисовали передо мной морозные будни, где одинокая, трепетная душа, окруженная руганью, злобой, одиночеством, болью и непосильным трудом сражалась за право любить Бога, жизнь и людей.

Составитель жизнеописания Анатолия Жураковского, Павел Проценко, в своей книге «Мы все должны претерпеть ради Христа» писал о нем: «В юности он мечтал о том, чтобы каждого встреченного им человека приобщить к жизни преизбыточествующей. Нужно только не закрывать глаза на правду, на действительное состояние нашего мира, самих себя, наших братьев. Он надеялся, что всмотревшись в черты ближнего, искалеченные заботами и тревогами серых будней, можно силой любви напомнить другому о его вечном призвании, восстановить его лик в христианском делании. Еще он хотел служить в «небольшой красивой церкви на берегу моря, сквозь окна которой должно было быть видно необъятное, широкое море, волны которого будут омывать стены храма. […] В каком-то смысле эти мечты сбылись в немыслимой раньше обстановке. В оскверненном соловецком храме на берегу северного холодного океана, среди ругани и грязи барачной жизни, в среде опустившихся, замордованных людей, о. Анатолий молитвенно созерцал проблески неизреченной славы Божественного замысла о человеке».

Все его стихи, написанные в неволе подобны молитве, богослужению… В них он вновь и вновь признается в верности и любви к Богу, скрепляя обеты юности печатью страданий, сохраняя при этом внутренний свет, силу и нежность поэтической души:

И ночи были белы, белы, белы…
Жизнь стала сном и явью стали сны.
Заря неувядающей весны
Дня незакатного очем прордела.
Немолчно Выг шумел. И сердце пело.
Исчезли, стерлись вековые грани
Меж шепотом молитв и трепетом признаний.
Душа была, как плоть, и духом стало тело.
Как зов архангела, любовь была чиста.
Прикосновенья, словно волны света.
И юности неложные обеты
Запечатлелись язвами Креста.
И Дух сошел… И тайным дуновеньем
Соединил начало с чаянным концом.
Надежду вечности и память о былом,
Тоску земли и радость воскресенья.
Пришла разлука со своим мечом,
Но нас ли устрашит раздельность мира —
Мы приобщились из Его Потира
И ночью сочетали сердце с Днем.

Сквозь скорбь и боль, сквозь разлуку и ожидание смерти, сквозь холод и голод, он не терял доверия Богу, он не сомневался в Его Любви и непрестанном присутствии. И самый мой любимый, заученный наизусть стих, свидетельствует об этом:

Седое утро. Рано. Реет мгла.
Мороз и иней. Тишина. Молчанье.
Прибрежных сосен смутно сочетанье.
Работа началась, звенит пила.
Мгновения летят. Над Выгом, словно встарь,
Заря воздвигла огненные храмы.
Плывет туман, как волны фимиама,
Престолы — острова, и небеса — алтарь.
Пила звенит. Молчи. Терпи. Так надо.
В себя войди. В венце живых лучей
В глубинах сердца — храм. Готовь елей,
Войди в алтарь и засвети лампаду.
Ты слышишь: ангелы спешат в незримом сонме
Ты слышишь: клирное они свершают пенье.
Слепотствующим труд, для зрячего — служенье.
Любимый близко. Здесь. Премудрость. Вонмем.

«Христос – наша Жизнь, Свет и Покой». – Написал в своем предсмертном письме священомученик Вениамин Казанский. «Любимый близко» — вторил ему в своем стихотворении Анатолий Жураковский.

Если глубже вдуматься в эти строки, то понимаешь, что сбылись на них Евангельские Слова о Царствии Божием. Однажды иудеи спросили Христа:  «когда придет Царствие Божие? Отвечал им: Не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: «Вот, оно здесь», или: «Вот, там». Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть« (Лк. 17:20-21).

Вся жизнь этих светочей Веры была наполнена Христом. Их жизнь стала – служением или богослужением. Поэтому и творчество их как молитвенная песнь и диалог с Любящим и  Любимым Господом.

С помощью Божьей мне удалось в конце своего недолгого отдыха приехать в Медвежьегорск, а оттуда утром отправиться в Сандармох… Урочище это представляло собой молодой сосновый лес. Говорят, что сосны эти были высажены сразу после массовых репрессий, чтобы скрыть рвы захоронений… Свежий молодой сосновый лес был уставлен памятниками, обелисками, памятными плитами, но чаще всего попадались маленькие металлические именные таблички, с указанием фамилии, имени, отчества, даты рождения и смерти. Лишь на некоторых присутствовали фотографии… Жадно ища глазами крест или памятник Анатолию Жураковскому, я наткнулась в конечном счете именно на обычную табличку с фотографией. Я думала, что может быть, где-то чуть поодаль будет крест! Но нет…он так же, как и сотни других имел вместо креста лишь ствол сосны над общей могилой.

http://true-orthodox.narod.ru/

Анатолий Жураковский
Бутырская тюрьма

Здесь я молилась не о нем, а ему. Я говорила с ним и вспоминала его стихи. С маленькой фотографии на табличке смотрели мягкие, любящие глаза. И не было страха, отчаяния, подавленности! Его светлая и святая личность напоминала о победе, о чуде любви и тайне веры, о связи поколений, о тайне вечной жизни и Света Христова.

В одном из своих писем он писал: «Благословение миру и жизни звучит в глубине сердца непрестанно». Всегда, когда я вспоминаю о нем мне светло и спокойно. И если тема репрессий, гонений и расстрелов угнетает вас, прочтите стихи этого замечательного пастыря!

Ведь стихи, как и молитва,  так часто являются признаком небесного, горнего мира в жизни простых людей, где уже нет печали, болезни и воздыхания, но жизнь бесконечная.

Анна Кобелева

Комментарии запрещены.