Святитель Иннокентий (Борисов), архиепископ Херсонский и Таврический
Страстная седмица
Слово в Великую Среду
Творения Святителя Иннокентия (Борисова)
Слова в Великую Среду
Слово 1-е
Слово 2-е
Слово 3-е
Слово в Великую Среду. К готовящимся ко причащению Святых Тайн
СЛОВА В ВЕЛИКУЮ СРЕДУ
Слово 1-е
Ныне день предания Господа, день мрачный и печальный, почему Святая Церковь и ознаменовала его, наравне с днем смерти Господа, печатью поста в продолжение всего года. — Кто любит Спасителя своего, тот не будет нарушать этой печати, тот со всею верностью хранит знамение скорби и сетования по возлюбленном. Ибо хотя предание, равно как и смерть Господа, послужило — своими последствиями — ко спасению всего мира, но тем не менее это действие — самое черное и отвратительное. Мне даже представляется оно преступнее самого распятия. Ибо распинатели Господа не знали Его как должно: ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы (1 Кор. 2,8). А здесь кто предает? Собственный ученик, один из двенадцати, то есть ближайший, — предает тот, кто слышал все беседы Господа, был свидетелем Его жизни и чудес, разделял с Ним в продолжение более трех лет и радости, и печали.
После всего этого предание так неожиданно в предателе, что сама Церковь в недоумении будет заутра вопрошать: «Кий тя образ, Иуд о, предателя Спасу содела? Еда от лика апостольского тя отлучи? Еда дарования исцелений лиши? Еда иных ноги умыв, твои же презре? Еда от трапезы тя отрину? О, коликих благ не памятлив был еси!» (Утреня Великой Пятницы. Седален, глас 7-й).
Все было сделано для Иуды, и все им презрено! Что он не имел никакой причины сетовать и жаловаться на Учителя, показывают собственные слова и ужасный конец его: согрешил я, — говорит он самим убийцам Учителя, — предав кровь невинную (Мф. 27,4).
Что же ввело тебя, несчастный, в этот ужасный грех? — Сребролюбие и диавол, ответствуют евангелисты. Нося ковчежец с деньгами, Искариот пристрастился к носимому и оказался татем. После этого святое общество Иисусово, в котором господствовал дух произвольной нищеты и самоотвержения, сделалось для него чуждым, тяжелым, противным душе, зараженной страстью. Иуде везде и во всем мечтались корысть и сребреники. Диавол не замедлил воспользоваться этой несчастною расположенностью сердца и, основав в душе Иуды жилище себе, заставил его смотреть на все происходившее не очами веры и любви, как смотрели прочие апостолы, а своекорыстным глазом мытаря и фарисея. Так смотрел Иуда на миро, которое Мария возливала на ноги Иисусовы, и, притворившись другом нищих, жалел, что оно не продано и деньги не отданы в распоряжение его лукавству. Так, без сомнения, смотрел Иуда и на все прочее. «Что, — думал он, — мы ходим из края в край Иудеи как нищие? Почему бы не воспользоваться усердием народа, не взять в свои руки власть, которая видимо дается сама собою? Ведь Мессия должен, наконец, господствовать нал всеми и всем. Ужели ждать, чтобы нас всех захватили, как преступников, и подвергли казни? Пожалуй, за этим не станет. Но пусть дожидаются этого другие. Искариот не так прост и недальновиден. Он возьмет свои меры заранее». — «Что же ты медлишь, — шептал во уши диавол. Теперь самый благоприятный случай отстать от общества Иисусова. Видишь, как синедрион ищет случая взять Учителя тайно. Ты сам можешь сделать это неявно, так что Учитель даже не сочтет тебя предателем. Ибо, что требуется для этого? Только указать место пребывания Учителя ночью. Кроме того, что тебе заплатят за эту важную услугу, ты войдешь через это в связь с первыми лицами синедриона. И Ему будет не большая беда от этого: ты сам видел, как Он не раз спасался чудесно от всех козней и сетей Своих врагов; спасется и теперь, а ты сделаешь свое дело и составишь себе счастье: пользуйся случаем и спеши!»
И несчастный ученик точно спешит — на свою погибель. Под предлогом покупок, нужных к празднику, он находит случай тайно побывать у первосвященников и оговориться с ними о предательстве. Желание не представлять из себя низкого продавца, торгующегося за кровь, и показать мнимое усердие к пользам синедриона заставляет его согласиться на самую невеликую цену, в надежде, со временем, большей и лучшей награды. Для этого же он явится в самом вертограде Гефсиманском с видом не предателя, а человека, возвращающегося из посылки, который потому позволяет себе дружелюбно приветствовать Учителя и даже облобызать Его, между тем как это именно лобзание было знаком для явившейся затем, как бы без всякого согласия с Иудою, спиры иудейской. Поэтому-то до самого конца никто из учеников не мог знать, кто предатель.
Один Учитель видел и ведал все; видел и употреблял все меры спасти — не Себя, а ученика несчастного. Сколько трогательных вразумлений на одной последней вечери! Омовение ног, преподание Тела и Крови могли тронуть духа отверженного, но не тронули Иуду! Страсть сребролюбия заглушила все!
Но заглушила на время. Когда замысел совершился, когда Учитель вместо того, чтобы чудесно спасаться от врагов, предал Себя им, как овца на заколение, Иуда пробудился, вспомнил о всем, что видел доброго, святого, божественного в Иисусе, и обратился к раскаянию. Сребреники повержены, невинность Учителя исповедана всенародно; оставалось только, подобно Петру, омыть грех слезами и обратиться к тому же Учителю и Господу с верою. Но диавол внушил теперь другое: прежде соблазнял безотранием, так теперь представлял неотпускаемость вины и греха. И вот Иуда на древе погибельном! Тогда-то, не прежде, во всей силе постигли его грозные слова: лучше было бы этому человеку не родиться (Мф. 26, 24; Мк. 14, 41).
Видите, до чего довела страсть сребролюбия человека не самого худого! Ибо если бы Иуда не обещал из себя много доброго, то не был бы избран в апостолы.
Будем же, братья, блюстись этого недуга, равно как и прочих страстей, ибо все они равно опасны и рано или поздно оканчиваются и душевною, и телесною гибелью для человека. Но падший да не унывает и да не приходит к отчаянию! У Небесного Врача нет неисцельно больных. Доколе живем, дотоле можем спастись, как бы ни были велики грехи наши. Если бы сам Иуда, вместо погибельного древа, поспешил к древу Креста Христова с верою и покаянием, то вместе с кающимся разбойником вошел бы в рай, без всяких сребреников. Так рассуждают об этом и учат все богомудрые отцы Церкви. Аминь.
Слово 2-е
По благодати Божией, братья, мы стоим уже на последнем пределе Святой Четыредесятницы. Как перед древними израильтянами, странствовавшими сорок лет в пустыне, перед нами теперь Ханаан духовный — страдания, смерть и воскресение Господа нашего. Чего не делала Святая Церковь, дабы приготовить нас к достойному вшествию в эту землю обетования! И гремела громом проклятия на сынов строптивых; и питала послушных манною различных молитв и песнопений, самим Телом и Кровью Христовою; и услаждала для ослабевающих на пути горькие воды покаяния древом Креста; и в последние дни эти разверзала перед всеми книгу Нового Завета, показывая все деяния нашего Господа. После столь долгого и разнообразного удобрения земли и сеяния надобно быть богатой жатве. Итак, где теперь Иисус и Халев — те, которые добре подвизались подвигом поста? Да престанут от четыредесятидневного странствия, да переходят, не намокая, Иордан, да идут прямо в Сионскую горницу, где уготовляется бессмертная трапеза. Там будут омыты красные ноги их от самого тонкого праха земных помышлений; там услышат они последнее завещание грядущего на страдания Господа, примут мир и обетование Духа; оттуда вослед за Ним, без наших указаний, пойдут в Гефсиманию и на Голгофу, дабы страдать с Ним и сораспяться Ему духом.
Но что делать, братья, тем из нас, которые во время духовного странствия по пустыне поста не преставали обращать лицо и сердце к Египту, роптали при горьких водах покаяния и тогда, когда Моисей на горе принимал закон, покланялись под горою, может быть, тельцу златому (см. Исх. 32,1-6)? Перед такими не разверзнется Иордан, не падут стены Иерихонские, не станет солнце прямо Гаваона (см. Нав. 10, 12)! Таковым место не у гроба Спасителя, а у гробов похотения(см. Чис. 11,34)!
Но что вижу я? — Одесную распятого Господа висит разбойник. Что слышу? Господь вещает к нему: ныне же будешь со Мною в раю (Лк. 23, 43). Кто же может затворить рай, когда Господь отверзает его? — Итак, братья, кто бы вы ни были, как бы ни казались великими грехи ваши, грядите все на Голгофу: распятый Господь призывает вас. Несмотря на нечистоту нашу, Он не хочет никого исключить из блаженного Завета Своего, хочет, чтобы мы все участвовали в Небесном Царствии, приобретенном Его заслугами. Оставьте же, братья, все темные дела ваши и спешите к своему Спасителю, пока Он еще на земле, доколе без вас не предал дух Свой Отцу. Оставьте, говорю, темные дела. Ужели вы дерзнете явиться с ними и перед Господом? Показать их и у Креста Его? Довольно вы возмущали своими беззакониями Его жизнь: надобно ли возмущать ими и последние минуты Его? Нет, братья, как бы ни было упорно во грехе сердце ваше, вы не позволите ему такового бесчувствия, такового небрежения к своему Спасителю: посредством покаяния вы сложите тяжесть грехов ваших у подножия Голгофы; явитесь перед лицом Распятого если не со смирною благих дел, то и не со зловонием беззакония, — явитесь для того, чтобы упасть в слезах к стопам Его, принести исповедание в грехах своих, просить забвения измен ваших и благословения на исправление своей жизни, на побеждение злых навыков ваших, борьба с которыми сделается с этих пор вашим главным занятием в жизни. Без этого лучше не являться ко гробу своего Спасителя, лучше не лобызать язвы Его.
Поспешите же, братья, очистить себя покаянием, поспешите возобновить через него расторженный грехами вашими союз с Богом и Христом. Благоприятнее этого времени нет и быть не может. Взирая неуклонно на страдания Господа, душа сама будет проситься на крест, сердце само преклонится к подножию его. Не подавляйте, братья, этого святого чувства: идите всеми мыслями за своим Спасителем. Он изнеможет под тяжестью Креста; заденьте его вместе с Симоном Киренейским, заденьте верою и идите на Голгофу с твердою решимостью начать распятие плоти своей с ее страстями и похотями.
С Господа будут совлекать одежды, а вы поспешите облечься ими, прикрыть греховную наготу свою Его правдою и заслугами. Копие изведет из ребра Его воду и кровь, а ты стань под Крестом с отверстыми устами, да падет в твою внутренность хоть капля жизни для погашения адского пламени, тебя снедающего.
Еще повторю: наступающие дни суть самые благоприятные для покаяния грешников, ибо суть дни спасения всего мира — свидетель тому благоразумный разбойник. Аминь.
Слово 3-е
По благодати Божией мы еще, братья, окончили одну Святую Четыредесятницу. Приобретение немалое для тех, которые проводили ее как должно. А равно и потеря немалая для тех, которые провели ее не как должно. Церковь никого не принуждает к исполнению уставов, но не исполняющие наказывают сами себя. Когда добровольно подвизавшиеся подвигом поста внидут теперь в радость Господа своего, слабые и непослушные сыны Церкви, по необходимости, должны чувствовать лишение и скорбь. Хорошо, если Бог велит им опять дожить до новой Четыредесятницы и исправить нынешнее опущение (хотя вполне возвратить потерянного уже невозможно), а кто не получит этой милости от Бога, для того Великий пост потерян навсегда. Что мешало быть послушным, сеять вместе с другими, дабы и пожать теперь вместе с другими? — Когда трудимся, всегда бывает более или менее тяжело, но тем приятнее по окончании труда. Думаю, что и нынешний день весьма радостен для тех, которые добровольно подвизались подвигом святого поста. Да падут же таковые в смирении перед лицом алтаря Господня и да возблагодарят за это Господа! Без Его благодати, братья, вы не только не совершили бы, но и не начали бы вашего святого подвига.
Но, радуясь об окончании этого подвига, не должно радоваться радостью узника, выходящего из темницы; это значило бы не познать цены и сладости поста: кто познал их, тот и по окончании Четыредесятницы не расстанется с постом. И как расстаться? Можно ли без пагубы для души оставить пост внутренний, состоящий в воздержании от страстей? Конец этого поста был бы концом и нашей добродетели. Уреченные времена существуют для воздержания от яств, а не от грехов. Но и воздержание от яств худо ограничивать одним каким-либо временем. Всякое вредное для души яство запрещено во всякое время, и вкушающий его во вред душе, когда бы ни вкушал, нарушает устав поста. Таким образом, и с постом телесным не надо расставаться всецело, как делают многие. Всецелое оставление поста было бы знаком, что ты не полюбил поста, ибо можно ли оставить надолго то, что полюбили сердечно? И можно ли не полюбить сердечно то, чем уврачевали свою душу? Если ты оставишь пост совершенно, то этим покажешь, что постился по необходимости, а не по убеждению, носил узы как раб и пленник. Опыт должен был показать тебе, что пост есть постоянный предтеча и спутник молитвы, родитель благочестивых размышлений, воспитатель благих предприятий, опора трудных подвигов веры и любви. Поэтому ты немедленно призовешь его при всех подобных случаях, ибо таково свойство испытанных и хорошо действующих врачевств, что к ним обращаются при первой надобности. А всего лучше, если сделаешь пост себе спутником всей жизни. Не ужасайся этому совету: исполнение его не сделает твою жизнь, как может представиться тебе, ни скучною, ни трудною; напротив, облегчит тебя от многих зол, скорбей и печалей. Ты сам согласишься с этим, когда узнаешь, в чем состоит всегдашний пост: он состоит не в неупотреблении яств, а в употреблении их, но таком, чтобы никогда не было угождения плоти, чтобы ты вставал из-за трапезы всякий раз с неким остатком голода, а не с пресыщением, как это бывает обыкновенно. Трудный ли это подвиг? Не его ли советуют наблюдать и врачи? И не за него ли обещают здравие тела? — А мы будем обещать тебе за него здравие души. Ибо надобно признать и признаться, что душа ни от чего так много не страдает, как от тела; а тело ни от чего так не терпит, как от излишества в пище и питии.
Что сказал я о посте, то же должно сказать о покаянии и исповеди: и с ними не должно разлучаться по окончании поста. Если бы мы грешили и падали в одно известное время, то можно бы на известное время отлагать и покаяние, но мы грешим в разные времена, а когда грешим, тогда же должны и каяться, и исповедоваться. Ждем ли мы известного времени, когда рана сделается опасною? Напротив, как скоро получим ее, тотчас стараемся уврачевать. Также должны поступать и с ранами душевными — с грехами. Для этого самого и отверзта всегда духовная врачебница, дабы всегда можно было к ней приходить для исцеления. Если телесная рана не может без опасности быть оставленною без внимания надолго, то тем паче душевная. Нам кажется, ничего носить долго грех в душе, но это — жалкий обман! Грех — яд ужасный, если не остановить действия его скорым раскаянием, то он проникает всю душу и портит ее надолго. Оттого-то мы и становимся жалкими рабами страстей, что не подавляем их в самом начале. После и каемся, и видим свое рабство, но часто бываем уже не в силах разорвать узы.
Что касается причащения Святых Тайн, то я и не знаю, как истинный христианин может лишать себя этой Божественной пищи целый год.
Одно это лишение показывает уже, что не знают цены Телу и Крови Господа, а такое незнание равно незнанию своего спасения. Не так поступали древние христиане: они причащались всякий раз, когда были при совершении литургии, памятником чего служит воззвание, повторяемое и ныне при каждой литургии: «Со страхом Божиим и верою приступите!» Это воззвание показывает, что всем, бывающим при литургии, надлежит приступать и к причащению. Сознание нечистоты и недостоинства, желание лучше приготовить себя к этому великому Таинству ввели в обычай причащаться не всегда, а в известные дни и времена. Но обычай этот никак не должен служить возглавием нашей лености. Что, если бы сказано было, что в таком-то месте ежедневно будут раздавать манну? Я думаю, ежедневно являлось бы множество людей для получения; и если бы потребовалось для того какое-либо приготовление, то многие каждый день готовились бы к тому. А Церковь ежедневно предлагает Тело и Кровь Господа, и никто не является для принятия их! — Хороший ли это признак? Здравие ли это души, что она отвращается от духовной пищи? Пусть некоторые не успевают приготовиться; но если никто не является для принятия хлеба небесного, то, значит, все недостойны; а если все недостойны, то что сказать о нашем христианстве? Что сказал бы царь о царедворце, который, будучи каждый день приглашаем к его столу, являлся бы за него только один раз в год?
Таким образом, братья, расставаясь со Святой Четыредесятницей, не должно расставаться с теми средствами спасения, из которых она состоит. Церковь сосредоточивает их все вместе и в одно время, по причине нашей слабости и развлечения в другие времена велит раз в году употреблять их под особенным своим надзором, дабы и самые неопытные в употреблении употребляли их как должно, а не для того, чтобы сделать их неупотребительными в остальное время года. Если, впрочем, и в другое время непременно нужен для тебя зов и надзор Церкви, то и в этом нет недостатка. У Церкви не один пост, а четыре. Каждый из них будет велик, если не умалишь его своим невоздержанием; за каждым последует самый светлый день Воскресения, если ты через покаяние воскреснешь от грехов.
Такие советы, братья, которые я почел за долг преподать вам ныне при конце Святой Четыредесятницы. Не забывайте, возлюбленные, что вся жизнь наша на земле должна быть для нас Четыредесятницею. Без этого мы не достигнем Пасхи в невечернем дне Царствия, не войдем в радость воскресения.
Что сказать вам, которые провели Святую Четыредесятницу без всякого внимания к ней и не употребили ее на врачевание язв вашей совести? — Быть не может, чтобы вы не чувствовали теперь некоторой скуки от неисполнения уставов Церкви; всего вероятнее и то, что вы не исполняли их отнюдь не из презрения власти Церкви (можно ли презирать детям мать, пекущуюся об их вечном благе?), нет, вас объяла ваша чувственность: она заглушила ваш слух, не дала вам идти тем святым путем, которым хотела вести вас Церковь. Чувственность и диавол, ибо где невоздержание, там и этот враг Бога и добродетели; он, он человекоубийца, невидимо держит вас в своем плену, и теперь, без сомнения, радуется и посмеивается над вами, как над своею добычею.
Но, братья, ужели вы захотите быть всегдашним посмешищем диавола? — Довольно он наругался над вами; время поругаться и над ним! Время, говорю, ибо он не бывает так слаб, как в настоящие дни страданий и смерти Господа. В это-то время удобнее всего убежать из его сетей тем, которые вживе были уловлены от него в свою его волю (см. 2 Тим. 2,26). И вы убежите, если, отложив упорство и ожесточение, поспешите во врачебницу духовную; если, по примеру Петра, начнете плакать о своих грехах горько. Он изменил Учителю и, однако же, за покаяние один из первых увидел Его по воскресении. То же будет и с вами, если обратитесь подобно этому апостолу! Аминь.
СЛОВО В ВЕЛИКУЮ СРЕДУ
К ГОТОВЯЩИМСЯ КО ПРИЧАЩЕНИЮ СВЯТЫХ ТАЙН
И сказал Иисус народу: освятитесь [к утру], ибо завтра сотворит Господь среди вас чудеса.
(Нав. 3, 5)
Так говорил некогда Иисус Навин всему народу еврейскому, приготовляя его к чудесному переходу через Иордан. Казалось, сам Иордан должен был служить в очищение, и, однако же, в него надлежало войти уже предочищенными. Наступило чудо, а где является перст Божий, там требуется чистота и святость. Освятитесь [к утру], ибо завтра сотворит Господь среди вас чудеса (Нав. 3,5).
Нам, братья, не переходить заутра Иордана, но должно приступить к трапезе Господней — причаститься Тела и Крови Спасителя нашего. Что больше: воды Иордана или Кровь Сына Божия? — О, воистину, скажет каждый из вас, больше, стократ больше Иордана она. Итак, очиститесь, воззовем к вам и мы гласом Навина, освятитесь [к утру], ибо завтра сотворит Господь среди вас чудеса (Нав. 3, 5), — сотворит то, перед чем малы все чудеса Синая и Сиона.
Очиститесь! Быть не может, чтобы самые внимательные к себе и своему спасению не нашли в себе чего-либо нечистого, коль скоро вникнут глубже в свое сердце и сообразят, к чему им завтра должно приступать и что принять. Если око Вседержителя в самих Ангелах, — как сказано в книге праведного Иова, — усматривает иногда нечто стропотное (см. Иов 4,18), то в нас ли не усмотришь? — Если апостолам надлежало приступить к Тайной вечери омовенными, то нам ли явиться к ней без духовного омовения? Мы все, если говорим, что не имеем греха, — обма нываем самих себя, и истины нет в нас (1 Ин. 1, 8). Все грешники, все требуем очищения! — А что сказать о тех из нас, которые имели несчастие в прошедшее время вертоград души своей оставлять вовсе без надзора, жили вне себя и действовали по одному течению обстоятельств, по одному влечению чувств? — Такие, возвратясь теперь во внутреннюю храмину свою, может быть, найдут, что дом души их весь пуст и пал, приникнув в зеркало совести, увидят, может быть, что в них от подошвы ноги до темени головы нет у него здорового места (Ис. 1,6).
Таким ли, если только желают помилования, приступать к трапезе Господней без очищения? — Напротив, таких, судя по множеству язв душевных, надлежало бы заставить вовсе удержаться, до времени, от участия в трапезе Господней. Но долговременное удаление от сей целебоносной трапезы само может быть сопряжено с великою опасностью и потерей. Душа, намного удаляющаяся благодатного общения, легко может, как справедливо рассуждает святой Златоуст, быть звероуловлена от мысленного волка (см. 2-ю молитву ко Святому Причащению). Поэтому пусть все, которым разрешено приступать к трапезе, примут врачевство и вкусят духовного брашна для укрепления сил на духовный подвиг, только пусть очистятся посредством покаяния и исповеди.
На великое дело это должно быть употреблено не несколько часов, а вся остальная жизнь; но и за несколько часов, остающихся до утра, может быть сделано немало: может быть положено начало истинного покаяния, принято разрешение прошедших грехов и благословение на будущие добродетели. Если начало не заключает в себе всего продолжения и конца, то, с другой стороны, ни продолжение, ни конец не могут быть без начала. Надобно начать, чтоб потом продолжать и кончить. Итак, начни ныне то, что должно продолжать всю жизнь; начни то, чего до сих пор не было и без чего ты сам не был ни христианином, ни человеком, — начни свое спасение. Чем лучше окончить Святую Четыредесятницу, как не святою решимостью положить конец своим грехам? Чем лучше встретить светлый день Воскресения, как не восстанием из гроба страстей и пороков? Какой знак с твоей стороны приличнее этого знака для того завета с Господом, в который ты завтра вступить намерен? О, воистину это будет новый завет и для тебя, и для Него, — такой завет, которого Он ждет от тебя с самого явления твоего на свет.
Тяжело расстаться навсегда с пороком? — Но разве ты, возлюбленный, думаешь быть рабом его вечно? Надо же будет когда-либо бросить из рук эту змею, которая, увлекая тебя своими изгибами и пестротою, в то же время уязвляет тебя смертельно. Нельзя быть вечно грешником, не сделавшись диаволом. А захочешь ли ради греха быть диаволом? Грех доставлял тебе удовольствия? Но не он ли сто раз огорчал тебя? Долго ли цвели розы? А терны будут и теперь: будут здесь, а что будет там? Спеши же выйти из бездны, пока зовут тебя вон и простирают к тебе руку, пока не потеряна вовсе стезя, пока собственная тяжесть твоя не повлекла тебя на самое дно.
Если бы для спасения души потребовалось что-либо великое, ты должен, непременно должен, сделать все требуемое; ибо не ты ли сам бываешь готов на все для спасения тела? А что значит тело в сравнении с душою? — Тело, как бы ты ни берег его, через несколько лет покинет тебя, ляжет во гроб и сделается добычею тления, а душа всегда твоя, вечно с тобою. Об ней ли не попечься? Для нее ли не перенести чего-либо? И что перенести? Чего требуется от тебя? — Исповедания своих грехов, которые, впрочем, все уже известны Богу, всем Ангелам и, может быть, многим людям; ненависти к грехам, которые разлучали тебя с Богом, убивали душу твою и тело, вели тебя в ад и геенну, отвращения к ним на будущее время, того отвращения, которое само собою не может не быть в тебе, если только ты ощутишь сколько-нибудь ядотворность греховных наслаждений. Может ли быть требования менее, справедливее, необходимее? — Когда и этого не сделаешь и когда после этого погибнешь (а непременно погибнешь, если не сделаешь), тогда и тебе надобно будет сказать, что погибель твоя от тебя (см. Ос. 13, 9). Итак, братья, очиститесь, и снова скажу: «Очиститесь!» Если вы сделаете это, примиритесь с Богом, положите начало исправления и дадите твердый обет вести остальную жизнь в чистоте и святости, то заутра сотворит в вас Господь чудо. А если не очиститесь, если приступите к Чаше Завета необдуманно, без сокрушения, лицемерно, то враг спасения не замедлит сотворить над вами ужасное — приведет за собою к вам еще семь других духов (Лк. 11, 26)! Аминь.
Опубликовано: Сочинения (полное собрание) в шести томах. T. IV. Великий пост. Молитва святого Ефрема Сирина. Первая Седмица Великого поста. Страстная седмица. Светлая седмица. СПб. 1908.
Святитель Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический (в миру Иван Алексеевич Борисов) (1800 — 1857) — ректор Киевской духовной академии, профессор богословия; член Российской академии (1836); член Святейшего Синода с 26 августа 1856 года, знаменитый русский богослов и церковный оратор, прозванный в свое время «Русским Златоустом».