Святитель Иннокентий (Борисов), архиепископ Херсонский и Таврический
Страстная седмица
Слова в Великую Субботу
Творения Святителя Иннокентия (Борисова)
Слово 1-е
Слово 2-е
Слово 3-е
Слово 4-е
Слово 5-е
Слово 6-е
Слово 7-е
Слово 1-е
Днешний день тайно великий Моисей прообразоваше, глаголя: и благослови Бог день седьмый: сия бо есть благословенная суббота, сей есть упокоения день, в оньже почи от всех дел Своих Единородный Сын Божий, смотрением, еже на смерть, плотью субботствовав: и во еже бе, паки возвращся.
(Стихира на «Господи, воззвах» службы Великой субботы)
Таково величие настоящего дня! Прошедшие дни были велики подвигами и деятельностью, а этот велик покоем. Велик, ибо в нем почил Тот, Кто превыше всех и всего; почил тогда, как совершил все; почил, чтобы потом никогда не почивать для блага рода человеческого. Сама Церковь во всем продолжении времен от начала мира находит только один день, с которым можно сравнить настоящий. Это оный седьмой день творения, в который, по сказанию Моисея, почил от всех дел Своих, которые делал (Быт. 2,2). Как велик должен быть день этот! Но и он был менее настоящего. Нынешний покой больше оного, ибо второй труд был больше первого. Легче было создать весь мир и человека, нежели искупить их: в раю не было креста и для человека; а на Голгофе Крест и для Богочеловека. И после этого-то великого подвига крестного Бог Творец избрал для успокоения настоящий день, после шести дней делания, почил в один — седьмой; и Бог Искупитель, после множайших дней труда, не избрал для успокоения более единого дня — того же седьмого! О, остановись солнце, продлись драгоценный день! Да продлится покой Божественного Страдальца! Да закроются эти язвы! Да перестанет течь кровь!
Но что за вопль слышится среди смертного безмолвия? Не жены ли мироносицы идут помазать тело Иисусово? Но покой субботний еще не прошел — и они должны молчать, по заповеди (см. Лк. 23, 56). Кто же дерзает нарушать покой льва от Иуды? — Тот же, кто более всех нарушал его при жизни: «Днесь, — воспевает Церковь, — ад, стеня, вопиет» (Стихира на вечерне Великой субботы). Но ради чего стенать ему, когда он достиг, чего желал? О чем вопиять, когда все умолкло перед ним? Не захочет ли он взять и душу Распятого, как взял руками иудеев Его тело и запечатал во гробе? Но ему не дано власти и над душою Иова, может ли быть оставлена во аде душа Иисусова?
Вслушаемся, однако же, пристальнее в вопль ада: не напрасно он столь силен, что, происходя в сердце земли, слышится на всех концах ее; не напрасно столь мучителен, что вопиющий не может скрыть его в самых мрачных глубинах своих. «Днесь ад, стеня, вопиет, глаголя: уне мне бяше, аще бых от Марии Рождшагося не приял». Итак, вот причина горького вопля адского: его причиняет Тот, Кто Сам безмолвно почивает во гробе! Что же делает тебе, о ад, этот Мертвец? С этой увенчанной тернием главою, с этими прободенными руками и ногами, что может Он сделать тебе? «Все, все, — отвечает мучимый. — Пойти на меня, державу мою разрушить, врата медные сокрушить. Души, которые были у меня прежде, Сын Божий воскреси». О, после этого надобно тебе стенать и вопиять, вечно стенать и вечно вопиять. Но каким образом произошло все это? Как, почивая во гробе плотски, Богочеловек сошел во ад? Не был ли Он и еще где-либо в это время? Не совершил ли и еще чего-либо, кроме разрушения твердынь адовых? Кто может дать на это ответ? Явно, что ад худой свидетель в этом случае: от мучения он может только вопиять, а не повествовать. Обратимся к самовидцам и слугам Слова, почивающего во гробе, — апостолам.
Да станет у гроба этого Петр! Ему известнее других должны быть деяния души Иисусовой по смерти, ибо он обещал сам идти с Ним на смерть, и положить за Него свою душу. Правда, среди адской тьмы двора Каиафина помрачилось было и его зрение, и он трижды не узнал Учителя; но горькие слезы омыли уже прах с очей, и он теперь видит все яснее прежнего. Теперь он в состоянии не только носить ключи, отверзать и затворять (см. Мф. 16, 19), но и пасти агнцев с овцами (см. Ин. 21,17).
Что же поведаешь нам, первоверховный апостол, о деяниях души Христовой? — Христом, вещает он,быв умерщвлен по плоти, но ожив духом, которым Он и находящимся в темнице духам, сойдя, проповедал (1 Пет. 3, 18-19). Итак, Спаситель во время пребывания пречистой плоти Его во гробе, точно был во аде, ибо что другое может означать темница духов у апостола, как не ад, или паче, глубочайшее и мрачнейшее отделение ада? И в эту-то глубину, во всех отношениях преисподнюю, сошел духом Своим умерший Богочеловек! Сошел не в виде страдальца (ибо Крестом заключился ряд страданий), а в виде победителя смерти и ада, да исполнит Собою, — по выражению Церкви, —всяческая (Молитва в литургии свт. Василия Великого). Небо было исполнено Его Божественною славою, земля уже полна Его страданиями; надобно было, чтоб и ад наполнился Его силою.
Что же делал Богочеловек во аде? — «Проповедовал», — отвечает святой Петр. Где Иисус, там и проповедь! Надлежало показать на деле, что Он есть свет всего мира (см. Ин. 8,12; 9, 5; 12, 46). Но кому проповедовать во аде? «Духам, — продолжает святой Петр, — некогда непокорным ожидавшему их Божию долготерпению, во дни Ноя, во время строения ковчега (1 Пет. 3,20)». Но если эти несчастные грешники, пострадав более двух тысяч лет в ужасной темнице, сделались, наконец, способными слышать с пользою для них проповедь Искупителя людей, то тем паче должны с нетерпением услышать оную те из узников адских, которые во время жизни своей не показали упорства и нечестия современников Ное-вых, и потому были ближе их к вратам, ведущим из ужасной темницы. Поэтому-то Святая Церковь, как таинница любви Божией, с дерзновением воспевает ныне в честь Жениха своего: «Царствует ад, но не вечнует над родом человеческим. Ты бо положен во гробе, смерти ключи развергл еси и проповедал еси от века тамо спящим избавление неложное» (Песнопение на утрени Великой субботы).
Что было предметом проповеди во аде? — Апостол не говорит о том прямо. Но что другое могло быть предметом проповеди Спасителя, кроме спасения? — Конец дела показывает и существо его; а концом проповеди во аде для самых упорных душ, каковы современники Ноя, долженствовало быть, по ясному и точному свидетельству апостола, то, чтобы они, подвергшись суду — во время потопа — по человеку плотию, пожили теперь — после проповеди Христовой — духом (1 Пет. 4, 6). Те, которые ожили духом, не могли уже быть оставленными среди жилища смерти, и
Победитель смерти, сошедши во ад один, долженствовал извести с Собою многих. Если бы кто касательно этого усомнился дать полную веру аду, жалующемуся на то, что он при сем случае погубил все мертвецы, ими же царствова от века, то не может усомниться в свидетельстве Церкви, которая несомненно воспевает, что сошествием Божественного Жениха ее во ад истощены все адовы царствия.
Судите сами, братья, какою радостью должно было сопровождаться исшествие из ужасной темницы духов, когда и освобождаемые из узилищ земных часто не помнят себя за радость! Тогда-то во всей силе оказалось изречение Спасителя: Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф. 9,13). Тогда-то весь мир узнал, как Семя жены сокрушает саму главу змия. И для Великого Победителя смерти разрушение твердынь адовых и освобождение узников адских было, без сомнения, делом приятнейшим из всех дел Его. Если совершение спасения человеческого по воле Отца составляло для Него, по собственным словам Его, братию (см. Ин. 4,34), то в этом случае Он вкусил манну.
По исшествии из ада, Спаситель с пречистою душою Своею был в раю. Это мы знаем из собственных уст Его, ибо когда распятый с Ним разбойник молил помянуть его во Царствии Своем (см. Лк. 23,42), Он отвечал: ныне же будешь со Мною в раю (Лк. 23, 43). Надлежало Самому Спасителю лично ввести в рай тех, которые освобождены были из ада, ибо только перед Его лицом пламенное оружие, хранящее врата рая, могло обратить плещи своя; только по Его всемогущему гласу Херувим мог отступить от древа жизни и дать новым обитателям рая причаститься райской пищи. Было и другое дело в раю: зерно пшеничное, падшее на землю и умершее на Голгофе, долженствовало сотворить плод многий (см. Ин. 12, 24); вознесенный на Крест Спаситель мира имел повлечь за Собою все (см. Ин. 12, 32). Итак, надлежало осмотреть все пространство рая, распределить рукою Домовладыки достаточное число обителей в дому Отца Небесного для новых чад Его (см. Ин. 14, 2). Если, братья, и в аде, при разрушении твердынь его, было торжество для освобождаемых и Освобождающего, то тем паче в раю, у древа жизни. Здесь-то Давиду время было возгреметь новый псалом на десятострунном псалтыре и взыграть перед ковчегом Нового Завета, новым, святым взыгранием, за которое уже некому его осуждать (см. 2 Цар. 6,16), здесь-то исполнилось желание Моисея видеть Бога лицем к лицу, ибо он увидел единородного Сына Его, в Котором вся полнота Божества телесно (Кол. 2, 9); здесь-то удовлетворилось и святое прошение Авраама о непогублении грешников ради добродетели праведных (см. Быт. 18, 32-33), ибо теперь, ради единого Праведника, даровано прощение всем грешникам.
Можем думать, что умерший Богочеловек был и у Отца. — Ибо Сам неоднократно говорил ученикам:опять оставляю мир и иду к Отцу (Ин. 16, 28). Мы слышали, с каким чувством исповедовался Он перед наступлением Своих страданий: Отче, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить(Ин. 17,4). Тем с большею радостью должны быть повторены слова эти на небе, когда Победитель смерти явился перед престолом Отца со знамением победы, уже не преднамереваемой, а совершенной, — со Крестом! О, сколько раз после этого нового крещения кровью, должен был под небесами небес раздаваться глас: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение, Его слушайте (Мф. 17, 5). Послушайте уже не одни люди, а все Ангелы Божий (см. Евр. 1,6), вся тварь (см. Мк. 16,15). Ибо на Голгофе небо и земля увидели, что достоин Агнец закланный принять силу и богатство, и премудрость и крепость, и честь и славу и благословение (Откр. 5,12).
Не продолжим изображения великой деятельности Иисусовой среди настоящего дня покоя, ибо Писание не дает нам для этого дальнейшего руководства; а без этого руководителя как говорить о тайнах мира невидимого? И после того, что мы видели и слышали, кто не скажет, как воистину велик день этой Субботы и достоин того, чтоб быть прообразованным всеми Субботами ветхозаветными! И все это совершилось, братья, когда тело Иисусово мирно почивало во гробе; когда гроб этот был запечатан печатью Каиафы, окружен стражею римскою! Семь печатей на книге судеб в это время преломлены (см. Откр. 5, 5); а печать Каиафы оставалась цела! Все воинство ада обращено в бегство, а четыре воина римских продолжали стоять на страже! — Так под простою завесою видимого может скрываться тьма чудес невидимых! — И в наших гробах может совершаться великая работа, когда грубые чувства наши не замечают в них ничего, кроме бездействия.
Но что делать нам в то время, когда Господь наш так много делает за нас и для нас? — Следовать за Ним в духе с верою и любовью.
Господь во аде: сойдем и мы за Ним мыслью во ад, дабы не сойти некогда туда самым делом; поставим себя на время в состояние тех, которые были заключены в темнице духов, и научимся содевать свое спасение со страхом и трепетом. Те, которые жили до явления Христова во плоти, увидели Его во аде: кто поручится, чтобы видели Его там и те, которые добровольно сходят во ад после вознесения Христа на небо? Настоящая проповедь Христова во аде явно есть проповедь не повторяемая, ибо неповторяемо разлучение Его души с телом. Поэтому лучше и безопаснее всего содевать свое спасение, пока длиться день; ибо придет для каждого ночь, в которую, по слову Самого Непрестающего Деятеля, никто не может делать (Ин. 9,4). Господь в раю: дерзнем о имени Его и мы вступить за Ним мыслью в рай, не для праздного любопытства, как некоторые соглядатаи земли обетованной, осужденные за то умереть в пустыне (см. Числ. 14, 37), а для того, чтобы удвоить и утроить усилия свои для действительного вступления в отверзтые Крестом для всех врата рая. О, как много уготовано там обителей! И каждая отверзта для всякого! Вот обитель веры и упования; в нее зовет отец верующих — Авраам, по вере вознесший сына на жертвенник. Вот обитель произвольной нищеты и самоотвержения: в нее зовет Моисей, лучше изволивший страдать с людьми Божиими в пустыне, нежели, нарицаясь сыном дочери фараоновой, иметь временную греха сладость (см. Евр. 11,24-25). Вот обитель терпения и преданности в волю Божию: в ней обитает Иов, умевший на гноище благословлять имя Господне. Вот обитель чистоты и целомудрия: в нее приглашают Иосиф и Сусанна, предпочел и гонение, и смерть утехам сладострастия. Вот обитель ревности по Богу и добродетели: ее предлагают Финеес и Илия, ревнование по Господу Богу Израилевому тогда, как почти все ревновали только о своих страстях. Вот обитель милосердия: в нее зовет Сам Господь Премилосердый. Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира (Мф. 25, 34), ибо что вы творили бедным, Мне сотворили.
Господь у Отца: не замедлим, братья, предстать за Ним и мы. Но с чем предстанем? — Или с добродетелью, или с покаянием: Отец Небесный приемлет то и другое, только бы то и другое было освящено верою в Кровь Сына Его. Предстанем и скажем Отцу Небесному о Его и нашем Иосифе, то же, что сказано было некогда о сыне Иакова: «Мы совещахом о Нем злая, Ты же совещал еси о Нем и о нас благая. Ныне остави нам неправду и грех наш» (см. Быт. 50,20,17), ибо с этих пор мы не будем иметь другого руководителя в жизни, кроме Его, дарованного Тобою нам Спасителя и Господа.
В таких и подобных размышлениях должны мы, братья, проводить время у этого гроба. И может ли быть лучше для этого время, как безмолвие нынешней ночи, которая для того и избрана из всех ночей Церковью, чтобы всецело быть посвящаемою на молитвенное собеседование с Распятым Спасителем? — Но, к сожалению, многие из нас нисколько не пользуются этим прекрасным учреждением Церкви. Сколько ночей проводятся в суетах и забавах! А одной ночи не можем провести у гроба своего Спасителя; Он остается почти один, и мы являемся только к Его воскресению! Ах, братья, что, если и Он оставит нас так, как мы будем лежать во гробе? Не на осуждение глаголю это (см. 2 Кор. 7, 3), а чтобы показать, как мало мы обращаем внимания на средства к нашему освящению. Кто любит своего Спасителя, тот не оставит Его гроба. Аминь.
Слово 2-е
Если бы кто из неверующих и незнакомых с нашими Таинствами вошел ныне в какой-либо из наших храмов, то удивился бы тому, что в них совершается: окружаем гроб умершего, сетуем и воздыхаем над ним и в то же время веруем, что в этом гробе источник жизни и нетления. Если Спаситель ваш, сказал бы неверующий, есть воскресение и жизнь, то как Он мог быть умерщвлен и заключен во гробе? — А когда Он умер и погребен, то как может даровать жизнь и нетление? Одно из двух — или плачьте, или радуйтеся: Бог — не умирает, умерший — не воскрешает!
Так мог бы, ныне и здесь, сказать нам неверующий. Но он, братья, начал бы говорить подобное, если бы повести его и в рай, в котором некогда обитали наши прародители. И там — одно совершается, а совсем другое происходит. Вкушается пища, приятная для глаз и вожделенная(Быт. 3, 6), а производит глад вечный и вечную смерть. Отверзаются очи, но не видят искусителя, а усматривают только свою наготу! Хотят быть богами, а убегают от Бога.
Таинство отобоюду! Но первые простерли завесу — мы. Ясли и крест сделаны людьми. Не Бог скрылся от человека, а человек скрылся от Бога. Если бы мы не так глубоко пали, то видно было, как нас восстанавливают. — Теперь лучше не смотреть на бездну зла, дабы от глубины ее не помрачилось зрение. Лучше не знать всех приемов небесного Врача, дабы не прийти в ужас от самого врачевания. Предоставим и видение Тому, в Чьих руках сила и спасение.
К чему я говорю это над этим гробом? — К тому, что и ныне есть иудеи, которые знамения просят, и эллины, которые премудрости ищут, а мы проповедуем Христа распятого (см. 1 Кор. 1, 22-23). Проповедуем и будем проповедовать!
Для иудея Христос распятый есть соблазн: что нужды! Разве иудей не соблазнялся, когда ему послана была с неба манна, и не спрашивал: «Что это?» (см. Исх. 16,15). А не ты ли, иудей, исцелялся некогда взором на медного змия, вознесенного на кресте? Скажи нам, как взор на медь исцелял? Как змий спасал от угрызения змеиного? И мы скажем тебе, как крест врачует грехи и источает нетление и жизнь.
Для эллина Христос распятый — безумие: что нужды! И ему не впервые, видя не видеть, называя себя умным, обезуметь (см. Рим. 1,22). В зеркале природы от создания мира видимы не только премудрость Божия, искомая эллинами, но и самая вечная сила Его и Божество (Рим. 1,20). Что же, кого увидел в этом зерцале эллин? И что увидел, не сокрыл в неправде? Не переменил славы истинного Бога в подобие тлена человека и птиц, и четвероног, и гад (см. Рим. 1, 23)? — Потому-то, эллин, Бог и благоволил буйством проповеди спасать верующих, что в премудрости Божией не уразумел ты премудростью Бога (см. 1 Кор. 1,21). Но и между христианами есть враги креста Христова (Флп. 3,18). Есть, были и будут, но кто они? Это, во-первых, люди, которым Бог — их «я». Удивительно ли, что на этой точке не вмещается крест? Эти люди любят производить весь мир из круга: для чего не присмотрятся лучше в этот круг? Может быть, они сами увидели бы в нем крест. Другого рода враги креста те, для коих, по выражению апостола, бог — чрево (Флп. 3, 19). При таком божестве нечего и говорить о ладане и смирне: ему нужны жертвы Веельфегора и Молоха.
Сын Божий на Кресте: подлинно чудо из чудес! Спаситель мира во гробе: точно тайна из тайн! Но разве, неверующий, от тебя скрывают это? Ты говоришь, что это для тебя непостижимо. А тебе говорят, что это непостижимо для самих Ангелов. И зачем пугаться непостижимого? Ты удивляешься природе и благоговеешь перед нею, но все ли ты постиг в ней? И не перед тем ли наиболее благоговеешь, что наименее постигаешь? — Богу, совершенно постижимому, ты престал бы и поклоняться.
Но что спорить? О доброте древа суд один — по плодам его. Древо креста сухо, бесчестно, ужасно, но посмотрим на плоды его.
Перед кем это, иудей, падает твой Иерусалим и храм, так что в них не остается камня на камне, так что сам повелитель света, Иулиан, не может поднять их? — Перед этим Мертвецом. Кому это уступают место и афинский Пантеон, и римский Капитолий, и кесари, и философы? — Этому Мертвецу. Кто это останавливает варваров, разрушивших Римскую империю, заставляет их забыть свою лютость и начать учиться быть людьми по Евангелию? — Этот Мертвец. Каким народам принадлежит власть и могущество над всею землею? — Тем, которые веруют во имя Иисуса распятого. От чьих знамен и ныне, в глазах наших, бежит Магомет? — От тех, на которых крест.
На что же тебе, иудей, лучше этих знамений? — Не видишь ли ты из них, что Христос, даже в отношение к земным делам, есть Божия сила? (см. 1 Кор. 1,24).
Тебе, древний или новый эллин, нужна мудрость: пойди и посмотри (Ин. 1, 46). Видишь ли, как на стогнах афинских падают перед идолами твои философы, те люди, которые в тайных собраниях своих ни над чем столько не издеваются, как над идолами и богами? Не осуждаем строго их слабости: жизнь дороже философии. Но согласись, что в философии твоей нет силы сразиться с суеверием, и посмотри, что будет. Не проходит пяти веков — и во всей Римской империи нет и пяти идолов.
Где они и кто сразил их? Философы? В Риме нет и пяти философов, а какие есть, те за идолов. Идолы пали от проповеди Павлов и Аполлосов!
Не мудрость ли это, эллин?
Послушай еще, что говорит твой божественный Платон. «Истинного Бога, — говорит он, — найти трудно, и если бы кто нашел Его, то об Отце природы нельзя беседовать ко всем». То есть, эллин, твой Платон хочет знать Бога один, для себя только; мир, по нему, пусть не знает Его! Немного пользы было бы человечеству от такой философии… Но, к счастью его, нашлись люди помужественнее и почеловеколюбивие твоего Платона. Посмотри, что будет. Не прошло одного века после смерти Иисуса Назарянина, и варвар со скифом начинают богословствовать; малые дети узнают об Отце природы и людей то, чего и во сне не представлялось ни академиям, ни портикам; и все это производят двенадцать галилейских рыбарей!
Не мудрость ли это, эллин?
Так премудрость Креста оправдалась перед лицом всего света от чад (см. Мф. 11,19; 5,16) и от дел своих! И еще оправдается! Новые эллины посрамятся, как посрамились древние. Сокрушенные кладези стихийной мудрости, сколько бы ни углубляли их, не дадут воды живой (см. Иер. 2, 13). Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть (Мф. 11,27), а Сын открывает Его только со Креста.
Но довольно об иудеях и эллинах; время обратиться к тебе, истинный христианин. Ты не просишь знамений, но Господь подает их тебе и без прошения. Ты не ищешь мудрости, но она сама приходит к тебе. Ты сам для мира великое знамение и великая тайна.
В самом деле, христианин, у тебя отверсты очи сердца (см. Ис. 42, 7), которые у всех людей плотских закрыты, и ты видишь суету всего того, что в мире велико и славно, видишь и почитаешь за сор, чтобы приобрести Христа (Флп. 3, 8): не знамение ли это? Для тебя не существует страха смерти, так что ты, если пойдешь посреди сени смертной, не убоишься зла (см. Пс. 22, 4): не знамение ли это? Ты находишь пищу и сладость в том, что для миролюбцев составляет скуку и тяжесть, и, напротив, скучаешь и тяготишься тем, за чем они гоняются всю жизнь: не знамение ли это? Ты по временам чувствуешь в себе силы грядущего века (см. Евр. 6, 5), воспаряешь духом над всем миром, бываешь един с Тем, Его же возлюбит душа твоя (Песн. 3,1): не знамение ли это?
Не может быть, чтобы ты был и без мудрости. Господь умеет просвещать и наставлять тех, которые умеют слушать Его и готовы исполнять слышанное. Без сомнения, ты не раз слышал уже внутри себя Того Наставника, Который творит из рыбарей апостолов. А может быть, уже приял и то помазание от Святого, которое, приняв, не требуют, чтобы кто учил их; ибо само помазание учит их всему (см. 1 Ин. 2, 20, 27).
Как же бы ты, христианин, после этого, усомнился в том, что распятый Господь есть подлинно Божия сила, премудрость, правда, освящение и избавление во спасение всякому верующему (см. 1 Кор. 1, 24, 30), когда Он в самой вещи давно сделался всем этим для тебя самого. — Это значило бы сомневаться в собственном уме, который есть Христов (см. 1 Кор. 2,16), в собственном сердце, которое Христово (см. Еф. 3, 17), в собственной жизни, которая Христова (см. Кол. 3, 4).
А если, возлюбленный, Христос не сделался для тебя всем этим, если христианство твое не обратилось в твою жизнь, если вера твоя состоит в словах, поклонениях или преходящих чувствах, то да будет ведомо тебе, ты немногим разнишься от иудея и эллина. Какая польза, что у тебя в руках драгоценное сокровище, когда ты не употребляешь его и остаешься нищим по-прежнему? Что перед очами твоими отличное врачевство от всех недугов, когда ты не принимаешь его и потому сам продолжаешь страдать смертельно? Христос спасает всех нас, но не тогда, как остается только в Евангелии, или на плащанице, или на небе, а когда входит в наше сердце, соединяется с нашим духом и делается началом всей нашей жизни и всех действий. Размысли об этом у этого гроба! Аминь.
Слово 3-е
Думали ли мы, братья, когда-нибудь о том, что все мы уже были во гробе и что над каждым из нас совершено уже погребение? По крайней мере, помыслим об этом теперь, у этого гроба. Ибо в нем, именно в этом гробу были погребены все мы.
Как это и когда? — В крещении, отвечает апостол. Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни (Рим. 6,3-4).
Креститься в смерть! Спогребаться в смерть! Ах, братья, как ни изъяснять слова эти, все они чрезвычайно сильны и разительны. И смерть человека есть нечто весьма важное, тем более смерть Богочеловека. И мы все крестились в эту смерть! Все погребались в эту смерть!..
Откуда это дивно ужасное крещение? Для чего то непостижимо Божественное спогребение?
Почему купель наша была гробом, и гробом Христовым?
Чтобы яснее постичь это, братья, должно обратить внимание на цель нашего крещения.
Для чего мы крестимся? — Во оставление грехов, ответствует сама Церковь. То есть, изъясняя ту же мысль раздельнее, мы крестимся для освящения оскверненного грехом естества нашего, для восстановления в нем образа Божия, для возвращения ему первобытной невинности и способности к добродетели и блаженству. Но что очищает и освящает нас в крещении? Ужели вода, которой омываемся в купели? Но водою может очищаться только тело, и то по наружности, а не душа, не совесть, не ум и воля. Для души, оскверненной грехом, для духа, ниспадшего в бездну зла, потребно очищение высшее, внутреннее, духовное. И оно совершается в крещении — иначе для чего бы совершалось само крещение? Что же производит его, если не может произвести вода? — Производит всеосвящающая Кровь Богочеловека. Нас очищает купель потому, что в воде сокрыта благодать Духа, низведенная на землю воплощением Сына Божия; нам оставляются при крещении грехи потому, что за эти грехи принесена жертва на Кресте; мы выходим из купели чадами Божиими с правом наследовать жизнь вечную потому, что в купели облеклись верою в заслуги Искупителя, Которому принадлежат все блага жизни вечной. Таким образом, крестясь во оставление грехов, мы видимо погружаемся в воду, а невидимо в смерть и Кровь Христову, в благодать Духа Святого. И это-то невидимое погружение делает так действительным видимое крещение водою, которое само по себе не имело бы никакого действия на душу. Удалите от купели веру в Распятого — вместе с нею удалится благодать, а поэтому не будет никакого оставления грехов; отнимите крест — и не станет крещения.
То же самое выражает, братья, апостол, когда говорит, что мы крестимся в смерть Христову. Но можно креститься в смерть, не разделяя этой смерти. Христианин не так крестится в смерть своего Господа: погружаясь в эту смерть, он сам умирает, или, по выражению апостола, спогребается Христу. Спогребение это весьма явственно выражается уже для чувственного ока погружением крещаемого в воде. Погружаясь, мы сокрываемся от мира, как бы престаем на некоторое время существовать — погребаемся; и, напротив, выходя из воды, мы являемся вновь, начинаем как бы существовать — воскресаем. Это, говорю, видит сам глаз; но это один символ, на самом деле в крещении при видимом, образном погребении в воде тела, происходит погребение невидимое, действительное, объемлющее всего человека, оставляющее неизгладимые следы на всю жизнь, временную и вечную. Чтобы совершенно уразуметь это, вспомним опять, для чего мы крестимся? — Во оставление грехов. Итак, мы приступаем к купели нечистыми, греховными, ветхими, врагами Божиими; а выходим из нее оправданными, очищенными, чадами Божиими, людьми новыми. Куда же девается наш прежний, ветхий человек? — Остается в купели. Что с ним там? — Он умирает и исчезает. Как и чьею силою? — Силою Креста: Искупитель и Господь наш приемлет в купели нашей на Себя грехи наши, нашу ветхость и смертность, нашего ветхого человека и уничтожает его силою заслуг крестных, всемощною благодатью Духа Своего; а нам вместо этого дарует Свою правду, Свою жизнь, Свои силы и права на бессмертие и славу; поэтому мы и выходим из купели людьми новыми. Если бы в купели нашей не происходило этой спасительной перемены, если бы Искупитель наш не встречал нас в ней таким чудесным образом, если бы мы не умирали там и не воскресали с Ним, то купель наша не была бы гробом для нашего ветхого человека; погружаясь со грехами, мы и выходили бы из воды со грехами. С другой стороны, Искупитель наш не имел бы, так сказать, права принимать в купели на Себя наши грехи, и отдавать нам Свою праведность, снимать с нас проклятие, и облекать нас благословением, если бы Он на Голгофе не умер за нас, не удовлетворил за грехи наши правосудию Божию, не понес на Себе нашей казни, не заслужил за нас всех прав на жизнь вечную и таким образом не стяжал Себе права усвоять наследие жизни вечной тем, которые веруют во имя Его и живут по заповедям Его, какими должны быть все крещаемые. Таким образом, в купели, при погружении нашем, происходит погребение нашего ветхого человека, потому что мы погружаемся не одни, а со Христом, его умерщвляющим; погружаемся не в одну воду, а и в Кровь Его, не погребаемся только, а спогребаемся. И все это производит вера. Верою наши грехи съемлются с нас и возлагаются на нашего Искупителя; верою Его правда взимается от Него и усвояется нам; по вере мы умираем и воскресаем перед Судом правды Божией в лице нашего Ходатая. Удалите веру от крещения — и не будет спогребения Христу, а без спогребения не будет и погребения ветхого человека, а без этого погребения не произойдет и духовного обновления и воскресения. Останется одно простое погружение — символ для глаз, но не будет силы для духа, действия для сердца, таинства для жизни вечной.
Надеюсь, братья, что теперь для каждого из нас совершенно ясна сила слов апостольских: погружаться в смерть, погребаться в смерть Христову; а вместе с этим ясно и то, почему гроб Христов есть всемирная купель, равно как купель наша есть гроб Христов.
Но, братья, христианство не в словах, а в силе, не в понятии, а в деле. Истины, о которых мы беседовали, таковы, что должны обнимать и проникать все существо наше, выражаться во всей жизни нашей. И для этого не требуется даже раздельного понятия тех отношений, в которых находится наше крещение к смерти Христовой: довольно простой веры в Крест Христов, простой верности тем обетам, которые даны при крещении. Кто не понимает этих обетов, если только не забыл их по небрежению, совершенно непростительному? Итак, братья, позвольте, от имени почивающего во гробе Господа, спросить вас: «Ощущаете ли вы в себе плоды Таинства Крещения в смерть Христову, драгоценные плоды того дивного завета на жизнь и смерть, который при купели заключен с Господом и Спасителем нашим?» Если мы верны этому Божественному завету, то он должен произвести в нас многое: должен доставить мир нашей совести, свет уму, чистоту сердцу, святость жизни; должен исправить и усовершенствовать весь образ мыслей и чувств, освятить все наши отношения и связи, сделать нас людьми новыми, угодными перед Богом и людьми, достойными благословения на земле и на небе, вознесенными над всеми превратностями мира и жизни. Должен, — говорю, — ибо Кровь Христа, в которую мы погружались в купели, не может быть бесплодною. Господь не напрасно взошел на Крест и сошел во гроб: не напрасно нисходил и в нашу купель и спогребался в ней с нами; плодом этого должна быть жизнь вечная, которая во всей славе раскроется в вечности, но во всей силе должна раскрыться здесь, в продолжение нашей земной жизни. Так ли, братья, на самом деле? Навсегда ли остался погребенным в купели ветхий человек наш с его страстями и похотями? Не воскрес ли он, не действует ли в нас самовластно? И не погребен ли вместо его человек новый, с которым мы вышли из купели? Не должно быть, братья, трудно отвечать на эти вопросы. Смерть и воскресение не такие предметы, которые можно не видеть, не узнать или сокрыть. Умерший Христос был виден всеми; сами враги Его признавали Его мертвым. Так ли с нами? Сказал ли хотя бы один человек о нас, что мы мертвы для мира и греха? Чувствовали ли мы когда-либо это сами — в своей совести? Воскресший Христос был виден многими; Он давал Себя даже осязать неверующим. Так ли, братья, с нами? Можем ли мы сказать людям, неверующим в силу крещения, в благодать обновления, то, что говорили некогда христиане язычникам: «Придите и посмотрите на это обновление в жизни крещенных в их благих делах и непорочности нравов.» По крайней мере, спогребшись Христу в крещении, хотя бы начинали ли мы ходить в обновлении жизни, от Него принятой? Не стоим ли вместо того совершенно праздны на пути ко спасению; не сидим ли беспечно не седалище губителей; не лежим ли и не спим ли в болоте чувственности? Предложу и еще один вопрос: «Помним ли, по крайней мере, что мы когда-то крещены в смерть Христову, что белая одежда, в которую облекли нас по выходе из купели, была сделана из плащаницы нашего Господа?» Увы, как много христиан, не могущих дать утвердительного ответа и на этот последний вопрос! Боже мой, что же значит наше христианство, если мы не помним, в кого и во что мы крестились?
Величие гроба Христова не умалится, братья, от нашей неблагодарности: Господь останется Владыкою неба и земли при всех наших изменах Ему; но что будет с нами, если мы, потеряв благодать нашего крещения, не возвратим ее через покаяние? Всеосвящающая Кровь Завета, вместо того чтобы ходатайствовать за нас, не возопиет ли против нас и не будет ли просить отмщения? Итак, поспешим, пока есть время снова окреститься слезами истинного покаяния; поспешим очиститься Кровью Завета, пока она не престала течь из Божественных язв. Он зовет весь день, всю жизнь нашу, простирая к нам руки со Креста, и мы не внемлем и не приходим: будет время, когда и к Нему воззовут, и Он не услышит тех, которые не внимали Ему. Да не останемся в числе последних! Аминь.
Слово 4-е
На Кресте Господа, братья, положена была, как известно, надпись на разных языках, а на гробе Господнем ее нет ни на одном языке. Между тем скорее мог оставаться без надписи Крест Господа, нежели гроб.
Но что же надписать на нем? И кто надпишет? Обыкновенного письма человеческого здесь мало: нужна или трость пророка, или перо евангелиста и апостола. Итак, обратимся к святым писателям и поищем у них приличной надписи: писав столь много для подобных себе людей, для нас, грешников, они тем паче не откажутся дать несколько слов для своего и нашего Господа.
И, во-первых, не поможет ли нашей скудости первый из всех святых писателей, Моисей? — Кто так верно описал судьбу Адама первого, тот не мог не знать, что будет и с Адамом вторым. Святая Церковь не напрасно в нынешних стихирах сама обращается к Моисею и заимствует у него знаменательные слова его о успокоении Бога в день седьмый, после шести дней творения. Почил в день седьмый от всех дел Своих (Быт. 2, 2), — весьма прилично сказать и о нынешнем покое Господа. В гробе Иосифовом точно почивал Сам Бог, и почивал в день седьмой. Этой истины не мог затмить никто: ни синедрион с первосвященниками, ни кесари с огненным мечом, ни философы с сомнениями и неверием, ни еретики со своим упорством и хитросплетениями. Вся вселенная узнала и исповедала Бога Истинного в Том, Кого сам Иосиф погребал как человека. Итак, в этом гробе в день седьмой почил Сам Бог, только не от всех дел, а от одного великого дела Голгофского. Правда, что в этом деле заключено все. Но это все надобно привести в действие и осуществить. А отсюда сколько новых дел! Надобно под землею извести узников из ада (см. 1 Пет. 3, 19), а на земле извести из сомнения апостолов (см. Лк. 34,41), надобно вознестись на небо, послать Духа Святого и управлять Церковью, пока не положатся все враги в подножие ног. Когда придут времена отрады (Деян. 3,21), когда предастся царство благодати Богу Отцу (см. 1 Кор. 15, 24), тогда уже почнет Сын от всех дел Своих, тогда наступит для Него суббота вечная и нескончаемая. Итак, надпись Моисея весьма хороша и прилична, но она пространнее гроба Господня: со всею полнотою и силою своею ей надобно явиться не на гробе, а на будущем престоле Господа. Обратимся к другим пророкам. Они смотрели в будущее, еще не существовавшее и, несмотря на его отдаленность, видели многое гораздо лучше нас, хотя мы смотрим в прошедшее, уже совершившееся. Так, один из них как будто стоял над самим гробом Господа и видел Его воскресение, когда воскликнул: Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? (Ос. 13,14). Не начертать ли на этом гробе этих самых слов и нам? Ибо где смерть потеряла жало свое, как не в гробе Господа, и когда ад проиграл победу, как не во время смерти Его? — И как чудно произошло то и другое! Там именно все потеряно врагами нашего спасения, где они думали все найти. «Прият, — говорит златословесный вития (в слове, читаемом на утрени в первый день Пасхи) об аде, — тело, и Богу приразися, прият землю, и срете небо, прият, еже видяше, и впаде, в еже не видяше». Поэтому на гробе Господа Ангел мог возгласить и начертать: Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? (Ос. 13,14). Но Ангел, братья, а не мы! — Смерть и без жала для нас еще столь сильна, что вследствие грехов наших низводит каждого из нас во гроб. Ад и с разрушенными стенами и с упразденными вратами еще продолжает снова наполняться теми, которые, оставив царский тесный путь креста, ведущий в рай, идут всю жизнь путем широким, которого последние зрят во дно адово. Итак, для Господа время, а для нас, братья, рано, рано еще воспевать от своего лица песнь победы над смертью, рано вызывать против себя на сражение ад. Поспешим лучше в молчании удалиться от этих врагов, истреблять в себе все тленное, не могущее наследовать Царствия Божия, изгонять из себя все адское, неспособное быть в раю. А когда при помощи веры и благодати пройдем безопасно сенью смертною, когда увидим, как ад и смерть ввержены будут в озеро огненное (Откр. 20,14), тогда в честь Спасителя нашего вместе со всеми святыми не преминем воскликнуть: Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? (Ос. 13,14).
За пророками следуют евангелисты. В Евангелии Иоанновом есть прекрасные слова для надписи над гробом любимого им Учителя и Господа. Так, говорится в нем: Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную(Ин. 3,16). Слова эти, думаю, приходили самому Иоанну на память, когда он стоял в вертограде Иосифовом и смотрел, как погребается Сын Божий. В гробе Иисусовом более любви Божией к миру, нежели в целом мире. Тут наиболее познаем, что Сам Бог наш есть любовь! (1 Ин. 4,8). Одно неудобство, если употребить слова Иоанновы вместо надписи: ими сказывается, что сделано в смерти Господа для нас, а не указывается того, что, вследствие ее, надобно делать нам. А ужели, братья, когда Господь почивает во гробе, нам должно возлечь на ложах своих? — Правда, и мы трудились, много трудились, измышляя и делая для Него грехами своими крест и гроб, но за этим трудом следует не покой, а тернии и волчцы. От него не воскресение, а смерть вечная. Для разрушения этого-то труда грехов наших сошел на землю и во гроб Сам Сын Божий.
Поищем такой надписи, которая бы показывала и что для нас Господ во гробе, и чем нам должно быть для Него — до гроба. Много ищем, но где же и быть всеобъемлющей надписи, как не на всеобъемлющем гробе? Мы спрашивали многих, но есть еще один человек, который должен знать о смерти Господа едва ли не более всех, ибо он, если верить ему, а не верить нельзя, поскольку он имел ум Христов (см. 1 Кор. 2,16). Не стоял только духом или телом у Креста и гроба Христова, а был на кресте (см. Гал. 6,14) и в гробе (см. Рим. 6, 2-4), со Христом умер и со Христом воскрес, и по тому самому так тесно соединился с Ним, что и на земле еще жил уже не он сам, а жил в нем Христос (см. Гал. 2, 20). Уже по этому описанию вы можете угадать, что я имею в виду святого Павла. Он весьма много писал о Кресте и смерти Господа, но однажды написал то, что на него самого подействовало так чрезвычайно, что он не мог сокрыть этого действия и воскликнул: любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так: если один умер за всех, то все умерли. А Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего (2 Кор. 5,14-15). Не знаю, как вам, а мне слова эти кажутся содержащими все то, что мы ищем; это самая полная и лучшая надпись для гроба Христова. — Углубимся в смысл ее, и, может быть, мы сами, несмотря на хладность сердец наших, скажем с апостолом: «Любовь Божия объемлет и нас, рассуждающих так же!»
Если один умер за всех, то все умерли (2 Кор. 5, 14). Было время, братья, когда некому было умирать, когда и самой смерти не было. Весь род человеческий заключался тогда в одном человеке, от судьбы которого по тому самому зависел жребий всех людей. Если бы этот — вселенский человек — устоял в жизни временной, долженствовавшей обратиться в вечную, то и мы все, потомки его, ничего не знали бы, кроме жизни. Но лукавое обаяние змия-губителя совратило невинного и потому легковерного с пути бессмертия: вместо того чтоб принять жизнь даруемую, он восхотел открыть в самом себе источник жизни не заемлемой; покусился на непринадлежащее и невозможное и погубил то, что имел и мог иметь. Последовала смерть сначала духовная, а потом телесная. Владычеству ее подвергся, по-видимому, один человек, между тем ею умерло все человечество, ибо в этом едином человеке были все человеки: что произошло с ним, того не могло уже не произойти со всеми нами. Таким образом, вот когда еще осуществился закон, изреченный апостолом: если один умер за всех, то все умерли (2 Кор. 5,14). Адам за всех нас умер, потому и мы все умираем, или, точнее сказать, уже умерли, ибо ни в ком из нас нет первоначальной жизни, а только остатки, тень ее. Сколько ни являлось от Адама на свете людей, — все, происходя от единого грешника, были сами грешники; рождаясь от единого смертного, были и сами смертные. Един согрешил, и все согрешили! Если один умер за всех, то все умерли (2 Кор. 5,14)! Таков закон естества!
Что было делать любви Божией к людям при таком положении всего человечества? — Как спасти погибающих, не нарушив единства их происхождения и самой непреложности закона, вследствии которого они погибали? По премудрости своей, любовь Божия умыслила обратиться для этого к тому же самому закону и обратить его во спасение поражаемых им. Положено, чтобы кто-либо снова один за всех выполнил правду, дабы таким образом все оправдались, чтобы снова кто-либо за всех умер, дабы таким образом освободить от смерти всех.
Средство к спасению самое естественное, но кто мог привести его в действие? Кто был в состоянии умереть за всех? Кровь животных лилась реками в жертвах, но они все смертью своею не могли заменить смерти и одного человека, тем паче всего человечества. Из людей никто не мог умереть за всех уже потому, что каждый должен умереть за самого себя. Из Ангелов, может быть, каждый с радостью согласился бы умереть за людей, но Ангелы не умирают; и смерть Ангела, как существа ограниченного (если бы он и мог умереть), не могла удовлетворить за оскорбление беспредельного величества Творца. Таким образом, для спасения нашего требовалось токмо Единого; но этого Единого не было ни на земле, ни на небе, между существами сотворенными.
Где же нашелся? В Боге, в Триипостасном Совете. Узрел нас в оковах греха и смерти, в плену и рабстве у диавола Сын Божий, узрел и, как первородный Сын любви (см. Кол. 1, 13), не стерпел видеть погибель меньших братии Своих. Иду… исполнить волю Твою, Боже (Пс. 39,8,9), — то есть умереть за всех, — изрек Он тотчас по падении Адама и с тех самых пор начал действовать, как второй Адам, как полный представитель и глава рода человеческого, долженствующий спасти все, погубленное Адамом первым. Поскольку спасение это, главным образом, заключалось в будущей смерти Ходатая нашего за всех нас, то смерть эта в продолжение многих веков составляла средоточие и цель всех благодатных распоряжений. Ее изображали все жертвы ветхозаветные, она живописалась в символах и видениях, о ней глаголали пророки. Наконец, является Сам Великий Первосвященник; приятием на Себя естества нашего приобщается преискренне плоти и крови (см. Евр. 2,14) нашей, выдерживает в самом начале служения Своего, как второй Адам, новое троекратное искушение диавола (см. Мф. 4, 1-10) и, вознаградив, таким образом, эдемское преслушание, преподав потом в жизни Свой пример всех добродетелей, умирает наконец на Голгофе за все человечество, — невинный и безгрешный за виновных, бессмертный за смертных, — умирает, и ужасный закон: если один умер за всех, то все умерли (2 Кор. 5,14), — действовавший против нас, начинает действовать за нас. Ибо чего требовалось? Смерти — и мы умерли в лице Ходатая нашего. Возмездие за грех — смерть (Рим. 6, 23). За грех заплачено сполна; дань преслушания, жизнь отдана без удержания. За одно и то же не платят дважды, не наказывают в другой раз, а мы совершенно оплачены, и потому совершенно наказаны, и потому совершенно свободны. Теперь правосудие Божие, по выражению пророка, поищет нас и не обрящет; нас нет для него, мы умерли и погребены, мы — во гробе Господа. Если один умер за всех, то все умерли (2 Кор. 5,14). Христос же за всех умер.
Видите, братья, силу изречения апостольского, или паче силу смерти Христовой. Это смерть наша! Если мы умираем теперь, то мы умираем не так, как умирали бы прежде: не навсегда, а на время, с надеждою воскресения, не столько в наказание, сколько для окончательного очищения посредством смерти нашего духа и тела. И все это потому, что Спаситель наш смертью Своею освободил нас от ига вечной смерти; потому что — если один умер за всех, то все умерли (2 Кор. 5,14).
Заключение самое справедливое и неизбежное! Но столь же справедливо, братья, и то, что если во Христе все умерли, то всем и надобно поступать как умершим. Поэтому, если бы кто спросил: «Что значит христианин?» — ему можно было бы отвечать: «Христианин есть мертвец, то есть для греха и мира».
Действует ли мертвый? В этом мире нисколько. Он имеет глаза: покажите ему все красоты рая, он и не взглянет на них; у него есть руки, но рассыпьте перед ним все сокровища мира, он не прострет к ним перста; у него есть ноги, но вы не подвигнете его, чем бы ни возбуждали и к чему бы ни призывали. Таков мертвый! — Таков и христианин истинный! Таковым должно быть и всем нам, ибо мы все равно умерли во Христе. Поступая иначе, живя для мира, плоти и греха, мы не только оскорбляем Спасителя нашего, за нас умершего, но и поступаем вопреки собственному благу. Ибо в таком случае смерть Христова нисколько уже не принадлежит нам, и снова живы для правды Божией, снова под гневом небесным.
Чтобы приблизить сию важную истину к самому ограниченному разумению, употребим одно сравнение. Представьте, что какой-либо человек вследствие тяжкого преступления, например измены отечеству, подвергся осуждению на смерть. Вообразите вместе с этим, что другой человек по любви к несчастному, решившись умереть за него, чтоб успешнее сделать это, принимает его имя, звание, все, что можно, а ему отдает все свое, и, таким образом, подвергается казни. Что должно делать преступнику, спасенному от смерти, для дальнейшаго своего спасения? Должно оставить употребление прежнего своего имени, переменить свое звание, привычки, отношения, все, под чем он прежде был известен, и начать жить под именем, видом и званием новыми, — теми самыми, которые уступлены ему умершим за него другом. Этого требует необходимость. Что же бы вы подумали, когда бы увидели, что этот несчастный человек не дорожит новым именем и званием, небрежно употребляет старое имя, живет, как жил прежде, и, к довершению зла, снова замышляет измены и заводит бунты? Другого нельзя и думать в этом случае, кроме того, что несчастный потерял ум и ищет собственной погибели.
Но также точно, то есть безумно и пагубно, поступает христианин, когда в надежде на смерть и заслуги Христовы предается жизни беззаконной. Сын Божий принял на Себя все грехи его, всю ответственность перед правдою Божиею, понес казнь, им заслуженную, и даровал ему новое Свое имя и Свою правду, но на каком необходимом условии? На том, что он не будет более тем, чем был — грешником, забудет все преступное и богопротивное, совлечется ветхого человека со всеми ее похотями и деяниями (см. Кол. 3,9; Еф. 4, 22), станет ходить в обновлении жизни (см. Рим. 6, 4), ему дарованной, сделается человеком новым (см. Кол. 3, 10), созданного по Богу, в праведности и святости истины (Еф. 4,24).
Но если искупленный грешник, забыв благодарность и собственное благо, не думает об исполнении этого необходимого условия, если вместо того, чтоб усвоять себе страдания своего Искупителя, быть мертвым для греха и соблазнов его, а живым для Бога и Его правды, продолжает быть мертвым для Бога, а живым для греха, то его суд написан (см. Пс. 149,9); над ним нет покрова заслуг Христовых; он не может участвовать в плодах смерти Господа, ибо не участвует сердцем в самой смерти; ожив для греха, он вместе с тем ожил и для правосудия небесного, которое не может не преследовать в нем преступника закона, врага Бога и людей. Памятуя это, братья, будем жить так, как живут люди, спасенные от казни на известных условиях. Условия эти бывают для них важнее всего в жизни. Такими должны быть для нас условия нашего спасения, смерти Христовой. Все они заключаются в одном: чтобы мы, спасенные, пребывали мертвыми для греха, за который осуждены были на казнь, а живыми для Бога, с Которым примирены и соединены смертью Христовою. Будем же дорожить этим условием, как самим спасением. Ибо только при исполнении его, если один умер за всех, то все умерли (2 Кор. 5,14), а без него, хотя бы все за нас умерли, не спасут из нас ни одного.
Таков смысл и такова сила надписи Павловой, избранной нами для гроба Христова. Не думаю, чтобы кто-либо пожелал лучшей. Дай Бог выполнить всем нам хотя бы эту надпись и чтоб она обратилась в приговор на нас! Но где напишем ее? Истинный гроб Господа в Иерусалиме: перед нами одна плащаница, слабое изображение его. Итак, напишем эту надпись на сердцах наших. Если там еще не почивал Распятый Господь, то рано или поздно для спасения нашего должен опочить в них. А если бы и воскрес уже в чьем-либо сердце, то вся надпись Павлова не будет излишнею, ибо самое Воскресение Христово усвояется нами не другим чем, как участием в смерти Его. Аминь.
Слово 5-е
Между священными законами, данными народу израильскому через Моисея, есть закон и на тот случай, когда бы нашлось где-либо на поле тело человека убиенного, а между тем не было бы известно, кто убийца. В этом случае старейшины ближайшего к мертвецу города должны были собраться к телу его, и, по принесению в жертву телицы, умыть над головою ее руки, и потом сказать над убиенным собратом своим: руки наши не пролили крови сей, и глаза наши не видели, да не будет неповинная кровь на людях твоих Израиля! (см. Втор. 21,1-9).
И перед нами, братья мои, вынесено, как видите, тело убиенного, а убийцы нет при нем! Мы собрались, по-видимому, для оплакивания мученической кончины этого Страдальца. Но это еще не доказательство нашей невинности. А убийцы? Разве они не делают иногда того же, не показывают сожаления, не проливают даже слез над жертвою их злобы?
Можем ли мы стать у этого гроба и, призвав в свидетели Бога, сказать: «Руки наши не проливали этой крови, и очи наши не видели»?
Не проливали этой крови?.. А что же делали эти руки, когда сплетали клевету на брата своего или сеть для обольщения невинности? Не проливали крови этой? А что же другое делали, когда подписывали приговор, как преступнику, тому, кто чист руками и сердцем, или составляли подлог и неправду в обязательствах и завещаниях? — Не проливали этой крови? А что же проливали, когда поднимались на угрозу бедным и сирым, на пощечины тем, которые не могли ничем отвечать нам, кроме вздохов и слез?
Божественный Страдалец предан, умучен и умерщвлен не от кого другого, как от неправд и страстей человеческих; Он вознесен на Крест как жертва за грехи всего мира. Итак, чтоб быть невинным в ранах и смерти Его, надо быть чистым от греха и беззакония. Но где и в ком эта чистота? Спросим святого Иова — он ответствует: Кто родится чистым от нечистого? Ни один. Если дни ему определены, и число месяцев его у Тебя, если Ты положил ему предел, которого он не перейдет(Иов 14,4-5). Спросим святого Давида — он вопиет: Все уклонились, все стали совершенно негодны, нет делающего добро, нет ни одного! (Пс. 13,3). Спросим святого Павла — он повторяет то же: Все согрешили и лишены славы Божией (Рим. 3, 23). Спросим свою совесть — она говорит еще более, то есть что мы сами, вопрошающие об этом, есть если не первые, то далеко и не последние из грешников.
После этого нечего нам со старейшинами израилевыми свидетельствовать о своей невинности. Надобно употребить над этим убиенным Страдальцем те же слова, только в противном смысле, то есть стать у этого гроба и сказать: «Наши, наши руки наложили эти язвы и пролили эту драгоценную кровь! Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни (Ис. 53, 4). В Иуде продало Его наше корыстолюбие; в учениках, Его оставивших, изменило Ему наше легкомыслие; в Пилате осудило Его наше неправосудие и лицеприятие; в разбойнике и книжниках глумились над ним наше вольномыслие и кощунство; в воинах пронзила Его наша лютость и буйство; в Каиафе запечатали гроб Его наше нечестие и ожесточение: Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни (Ис. 53,4).
Без сомнения, Спаситель наш, приняв на Себя неправды наши, никогда не возвергнет их снова на нас: нет, Его любовь и милость к нам нераскаянны! Но когда мы, освобожденные смертью Его от клятвы и казни за грехи наши, снова предаемся беззаконию, то они сами собою упадают на нас со всею их тяжестью, и мы снова являемся врагами Богу, виновными в смерти Сына Его, в Крови и страданиях возлюбленного Спасителя нашего, еще более виновны, нежели судии, Его распявшие. Ибо они, распиная Его, не знали, наверное, Его Божественного достоинства: Если бы познали, — говорит апостол, — то не распяли бы Господа славы (1 Кор. 2, 8). А мы совершенно знаем, Кто распинаемый, — что Он есть единородный Сын возлюбленного Отца, сияние славы и образ ипостаси Его. Поэтому, презирая смерть Его, за нас принятую, мы подлежим ответу, как Его убийцы.
Подлежать ответу в убийстве Сына Божия! Чувствуешь ли ты, грешник, весь ужас этой мысли? Чтобы объяснит тебе это, вообрази, что близ дома твоего найден человек убиенный, что этот человек так важен, что все царство не стоит его единого. Представь за этим, что на тебя пало подозрение (только подозрение) в его убийстве и правосудие готовится преследовать тебя как убийцу. В какой бы ты при этом пришел страх! И каких не употребил бы мер, чтобы доказать или свою невинность, или вознаградить, если можно, содеянное? — Но вот убиен, и кто убиен? Не простой человек, а Сын Царя Небесного. Мы сами не можем не признать своего участия в Его мученической смерти. И что же мы делаем вследствие этого? Не чувствуем даже важности своего преступления! Ибо если б чувствовали хотя сколько-нибудь, то давно перестали бы быть рассеянными зрителями этих ран и этого венца тернового. Если бы чувствовали сколько-нибудь, то давно употребили бы все силы и средства на то, чтобы освободиться от грехов, которые делают нас виновными в Крови Спасителя нашего.
«Но, при всем желании моем, я, — скажешь, — не могу уже возвратить прошедшего: грехи, мною содеянные, вечно останутся грехами». Правда, возлюбленный, что мы с тобою не можем возвратить прошедшего, но можем располагать настоящим, даже будущим, поскольку оно имеет перейти в настоящее. Итак, сделаем то, что можем. Грехи и страсти человеческие измучили и вознесли на Крест Спасителя нашего, перестанем грешить и быть рабами страстей, утвердим волю и желание свои в законе Господнем; начнем служить Богу Живому и Истинному с тем же усердием, с каким служили до сих пор миру и страстям своим; сделаем, говорю, все это, и Кровь Сына Божия, пролитая на Кресте, хотя и пролита из-за нас, то есть из-за грехов наших, но не будет против нас, а за нас — в наше оправдание, в наше спасение, в нашу добродетель и заслугу; грехи наши останутся и тогда грехами, но разность в том, что коль скоро мы перестанем грешить, то они сделаются как бы чуждыми для нас, ибо их примет на Себя Искупитель наш, примет и изгладит Крестом Своим. А без этого, жестокий властелин, сколько бы ты ни поклонялся Этому Страдальцу, лютое бичевание, Им претерпенное, — от тебя, который, по слепому произволу лютого сердца своего, так беспощадно бичует подвластных тебе.
А без этого этот терновый венец — от тебя, гордый и неразумный мудрец, который поставляет жалкий ум и познания твои в том, чтобы глумиться безумно над предметами веры и нравственности христианской, потому только, что они выше понятий твоего бедного разума.
А без этого эта рана в сердце Божественного Страдальца — от тебя, недостойный пастырь Церкви, который, имея право входить во Святая Святых, вносит туда с собою мерзость запустения душевного, устами и руками совершает тайну спасения, а в сердце и мыслях делает тайну неправд и беззакония.
А без этого, то есть без исправления жизни и совести, без предания себя в волю Искупителя нашего, без сообразования себя с Евангелием и примером Его, что бы мы ни делали, как бы набожны ни казались, все мы перед судом правды Божией обретаемся как убийцы этого Божественного Страдальца — на всех нас кровь Праведника Этого!
Теперь мысль моя легко может казаться неважною для многих: никто не взыскует этой Крови; мы приходим к жертве нашей и отходим, как невинные. Но так не будет всегда. Настанет время, когда этот же Божественный Страдалец явится Судьею Всемогущим, когда эти руки вместо Евангелия примут молнии и громы на нераскаянных. Что будет тогда с тобою, бедный грешник? Что скажешь? Чем оправдаешься? Куда скроешься? Где найдешь покров и защиту? Страшно впасть в руки Бога живаго! (Евр. 10, 31). Стократ страшнее впасть в эти руки за Кровь Сына Божия!
Познаем же, братья мои, благотворную силу этой святой и страшной тайны! Убоимся самого преизбытка любви Божией к нам недостойным. Окропленные кровью Завета вечного, отвергнем грех и всякую нечистоту, да причастницы жизни вечные будем! Аминь.
Слово 6-е
Не знаем, братья, куда ваши мысли склоняются от этой плащаницы, а наши — к нашему собственному гробу. И наша жизнь, думается нам, так пройдет, как прошла теперь Четыредесятница, и для каждого из нас наступит потом Великий Пяток смерти; а за этим Великая Суббота успокоения в недрах земли, Великая — по самому продолжению ее для нас. Ибо Господь сошел во гроб только на три дня, а нам долго, долго надобно будет оставаться под землею. Размышление об этом так полезно для души нашей, что иные из добрых христиан почитают за долг иметь у себя наготове и на виду свои гробы, а мы, по крайней мере, в настоящий день перенесемся мыслью к нашему гробу и посмотрим, что будет тогда с нами.
И на нашу главу, когда мы будем лежать во гробе, возложат венец, ибо Церковь не лишает самого последнего из сынов своих этого знака окончания подвигов земных. Из чего бы вы хотели, чтобы составился для вас этот венец? Из роз и кринов райских? Пусть украшаются ими достойные! Что касается до нас, то лучше, чтобы этот венец, подобно венцу Спасителя, сплетен был из тернов, то есть из скорбей и лишений, которые понесены во имя Его. Доколе мы ходим во плоти, эти терны противны нашему внешнему человеку, ибо бодут главу его, а в час смерти — это наилучшее украшение для души! По этим священным тернам на главе Ангелы Божий всего скорее признают нас за истинных последователей Распятого и отверзут нам рай, обретенный Крестом Его.
Будут, вероятно, на нас во гробе нашем и язвы. О, если бы они происходили не от одной руки врача и не от свирепости только болезни! Если бы между этими ранами нашлось хотя бы несколько из тех язв, которыми хвалился некогда святой Павел, говоря: я ношу язвы Господа Иисуса на теле моем(Тим. 6, 17). Увы, и мы носим в продолжение нашей жизни многие язвы, и душевные, и телесные, но их нельзя назвать Господними! — Ибо кто их возлагает на нас?
Или собственная наша плоть с ее страстями и невоздержанием, или мир за наше раболепство его безумным правилам и прихотям. Не с такими язвами являться перед Господом! Их должно врачевать покаянием, пока мы есть на земле живых.
Явятся, вероятно, и при нашем гробе какие-либо Иосиф с Никодимом для воздаяния нам долга последнего. Кто бы ни были они, да покажут свое усердие к нам и да почтут память нашу не множеством ароматов, не напрасными издержками на украшение гроба и могилы нашей, а усугублением о грехах наших молитв Церкви и дел благотворения. Ибо, что пользы для души в пышности убранств надгробных? Перед престолом Судии Всевидящего для нее нужен будет не тленный покров из злата и серебра, которым покрываются гробы, а драгоценная риза заслуг Христовых, единая могущая прикрыть наготу духовную.
Наконец, и наш гроб, подобно гробу Спасителя нашего, будет запечатан печатью. Благодарение Господу, что это уже печать не Каиафы, а матери нашей, Святой Церкви! Но чтобы эта священная печать ее имела над нами всю силу и могла хранить прах наш неприступным для духов злобы поднебесной, для этого требуется, чтобы мы в продолжение жизни сохранили нерушимо ту печать освящения, которой она же, Святая Церковь, запечатлела нас при купели Крещения, и чтобы поступали во всем как истинные и верные чада ее. А если мы будем христианами только по имени, пренебрегая исполнением святых уставов Церкви, если в нас не будет внутреннего душевного союза, родственного пособия и единого духа с этой нашею матерью, то святая печать ее не будет иметь силы над гробом нашим; спадет с него, как спадают печати с веществ, не могущих держать их на себе.
Таковы, братья мои, мысли, с которыми стояли мы утром над этой плащаницею, воспевая песни исходные Зиждителю нашего спасения. Кто хочет, пусть разделит их с нами и продолжит их для себя. У гроба Спасителя после Его смерти ни о чем так ближе и приличнее нельзя помышлять, как о конце собственного жития на земле. Аминь.
Слово 7-е
Есть на нынешний день проповедь, которую никто на земле не слышал и слышать не будет, никто на земле не читал и читать не будет, которая, однако же, достойна того, чтобы перед нею возблагоговели и земля, и само небо.
Какая это проповедь? Та, о которой свидетельствует святой апостол Петр в своем послании. Христос, — пишет он, — чтобы привести нас к Богу, однажды пострадал за грехи наши, праведник за неправедных, быв умерщвлен по плоти, но ожив духом, которым Он и находящимся в темнице духам, сойдя, проповедал, некогда непокорным ожидавшему их Божию долготерпению, во дни Ноя (1 Пет. 3,18-20)… чтобы они, подвергшись суду по человеку плотию, жили по Богу духом (1 Пет. 4,6).
Видите теперь, кто говорит в нынешний день проповедь? Сам Господь и Спаситель наш, умерший за нас на Кресте.
Видите, где сказана она? Во аде, когда по разлучении пречистой души Его от тела Он сошел духом Своим в это узилище душ умерших.
Видите, кто были слушателями этой проповеди — души несчастных современников Ноевых, которые противились Божию долготерпению, когда проповедовал Ной и угрожал от лица Божия потопом.
Видите, наконец, какая цель была этой единственной проповеди, чтобы эти несчастные, понесшие суд и наказание и волнами потопными, и заключением трехтысячелетним в аду, воспользовались нисшествием в него Спасителя и ожили по Богу духом.
Будем ли ожидать, чтобы и нам когда-либо подобно современникам Ноевым произнесена была проповедь уже не на земле, а в аду?
Но возлюбленный Спаситель наш, Который един имеет ключи ада и смерти, раз только, по уверению Слова Божия, сходил в ад со Креста, в день настоящий.
Будем ли воображать, что Он для нас снова сойдет туда уже не с Креста, а с престола славы Своей? Нет, Он явится всем уже тогда, как предстанет перед Ним на суд весь род человеческий, в конце мира явится уже не для проповеди, а для произнесения суда последнего.
Будем всегда создавать спасение свое на земле; будем пользоваться теми средствами, которые предоставлены нам ко спасению в Слове Божием и Таинствах Святой Церкви. Кто может сказать, что этих средств недостаточно? — Поэтому к тому, который, живя среди этих средств, погубит нерадением душу свою, к тому со всею силою и справедливостью должны быть обращены слова к древнему Израилю: «Погибель твоя, Израиль, от самого себя».
От чего да спасет всех нас умерший для спасения нашего Господь! Аминь.
Опубликовано: Сочинения (полное собрание) в шести томах. Т. IV. Великий пост. Молитва святого Ефрема Сирина. Первая Седмица Великого поста. Страстная седмица. Светлая седмица. СПб. 1908.
Святитель Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический (в миру Иван Алексеевич Борисов) (1800-1857) — ректор Киевской духовной академии, профессор богословия; член Российской академии (1836); член Святейшего Синода с 26 августа 1856 года, знаменитый русский богослов и церковный оратор,