«Для Церкви Христовой не новость гонения и кровь. Все это было. И все это вело не к уничтожению Церкви Православной, а к её прославлению и распространению»
Священномученик Онуфрий (Гагалюк), архиепископ Курский
Эти, уже широко известные, слова владыки Онуфрия приложимы не только к Церкви в целом, но и к отдельным епархиям. В том числе и к таким не очень большим, какой является наша Щигровская епархия. 1917 год открыл в истории Русской Церкви самую трагическую главу, в которой повествуется о ранее неслыханных гонениях на верующих. Можно ужасаться тем формам мучений и притеснений, которые претерпели священнослужители, монашествующие и миряне за веру Христову. Одно лишь бесстрастное описание обстоятельств мученической кончины ряда архиереев заставляет нашего современника содрогнуться. Но не изощренность пыток (особенно в период красного террора), не лукавая паутина законов, сковывающая любые проявления церковной жизни, ни длительность и тотальность гонений поражают нас. Все вышеописанное оказалось лишь фоном, на котором явился великий сонм святых: новомучеников и исповедников Церкви Русской. Жизнь по вере стала настоящим подвигом в эпоху богоборчества. И отрадно, что во многих приходах нынешней Щигровской епархии и в самые мрачные в религиозном отношении годы оставались те, кто продолжал жить с оглядкой на заповеди Божии и церковные каноны. Их вытесняли из общественной жизни, их лишали гражданских прав, душили налогами, пугали ссылками и тюрьмами. И не только пугали, но ссылали и отправляли в лагеря. Им удалось отстоять не все храмы, но главное они сохранили — веру.
К нашему стыду не всех мы можем назвать поименно. Не каждый настоятель знает имена священников, служивших до него в этой церкви в годы гонений. А уж имена мирян, боровшихся против закрытия храма, и вовсе мало кто назовет. Но ведь поминать их — наша прямая обязанность. Хотя бы тех, имена которых возможно отыскать в архивных документах.
Одна архивная информация лежит, что называется, на поверхности. Чтобы получить к ней доступ, достаточно просто прийти в областной госархив, написать прошение и получить на руки документы по закрытию храмов в интересующей нас местности. Для более углубленного исследования требуются специальное разрешение, знания архивных фондов, готовность отправиться в командировку в Москву и Петербург.
Именно в Москве, в Государственном архиве РФ (ГАРФ) прошлой зимой мне удалось отыскать информацию о том, как отразился на церковной жизни нашего епархиального центра период установления советской власти. Эта информация хранится вместе с другими материалами Особой следственной комиссии по расследованию большевиков при главнокомандующем Вооруженными силами Юга России генерал-лейтенанте А.И. Деникине.
До революции в самих Щиграх было три храма. Еще 58 церквей насчитывалось в селах уезда. Стоит заметить, что в черту Щигровского уезда входило и село Фентисово, в котором прошло отрочество будущего священномученика Дамиана (Воскресенского). По данным на 1908 год, в Троицком соборе города Щигры служили четыре священника и диакон. Два священника и диакон составляли клир городской Вознесенской церкви, ныне разрушенной. В штате щигровской кладбищенской церкви был лишь один священник — будущий благочинный Щигровского округа отец Михаил Дьяков, расстрелянный в 1937 году[1]. Кладбищенский деревянный храм, освященный в честь Казанской иконы Божией Матери, был сожжен в ноябре 1941 года[2].
20 сентября 1919 года белые воины Вооруженных сил на юге России вошли в город Курск. Вскоре они заняли и Щигры[3]. В ходе расследования о злодеяниях большевиков, совершенных в 1917-1919 гг. в городе Щигры и в Щигровском уезде был допрошен протоиерей Троицкого собора Иоанн Андреевич Васильев. Из своих 56 лет 29 он жил Щиграх. В 1908 году служил в Вознесенском храме[4]. Когда именно был переведен в Троицкий, пока не установлено.
Отец Иоанн признался, что период двухлетнего большевицкого владычества не может вспоминать без слез. «С того времени, когда большевики захватили власть в Щиграх, священникам нельзя было показываться на улицах, так как они подвергались со стороны красноармейцев постоянным оскорблениям»[5]. Служить обедни и даже звонить в колокола еще разрешалось, а вот посещать дома прихожан священникам строго запрещали. Этот запрет ввели из опасения, что духовенство будет настраивать жителей против советской власти.
Меж тем сами власти вели активную антирелигиозную пропаганду. Регулярно в городе проводились публичные лекции, на которых большевицкие агитаторы силились «доказать, что Иисус Христос не был Богом и что вера совершенно не нужна человеку»[6]. Делу распространения безбожия немало способствовал бывший протоиерей городского собора Сергеев. В 1919 году он снял с себя духовный сан, опубликовал в большевицкой прессе «в высшей степени оскорбительное письмо о Христе и христианстве и сделался коммунистом»[7]. Так записано в материалах. Хотя, скорее всего, бывшего священнослужителя так сразу в партию не приняли, но должность ему дали, назначив заведующим внешкольным подотделом.
До отступления красных комиссаром уездного отдела народного просвещения был еще один ренегат — расстриженный диакон Лукьянов. За короткий срок на этом посту сменилось множество руководителей. Были среди них и конторщик товарной станции, и реалист шестого класса, но самый разрушительный удар по системе образования в уезде нанес первый комиссар просвещения — бывший курский реалист Снегирев.
До прихода к власти большевиков в Щиграх действовали реальное училище, прогимназия и женская гимназия. В январе 1918 года реальное училище прекратило свое существование. Появившуюся в образовательном пространстве брешь новые власти залатали спешно созданной советской трудовой школой 2-ой ступени. При этом 65% преподавателей упраздненного училища остались без работы. На базе младших классов реального училища и прогимназии советы создали школу 1-ой ступени.
По свидетельству очевидцев, «результаты этой замены были самые плачевные. Влияние преподавателей свелось к нулю; учащиеся ничего не делали, а устраивали митинги, концерты и балы. Громадное влияние на детей оказывали темные силы из среды учащихся, образовавших коммунистическую ячейку, поддерживаемую местным комиссаром»[8].
Не в лучшую сторону изменилась и женская гимназия, преобразованная большевиками в советскую трудовую смешанную школу двух ступеней. «И здесь реформа оказала самое губительное влияние на детей. Дети перестали учиться, отвыкли от дисциплины и порядка; в старшей ступени была устроена коммунистическая ячейка, где занимались не наукой, а приятным времяпровождением…»[9].
Начальницу женской гимназии Минакову арестовали за распространение ложных слухов о смерти Ленина. Хотя обвинение было основано на клевете, «стоило больших трудов освободить ее из тюрьмы»[10]. В советской тюрьме довелось побывать и некоторым священникам: Родионову из с. Красное (возможно, Николаю Васильевичу, возведенному в 1908 году в сан протоиерея, или его сыну), Мальцеву из с. Гремячье (имя не установлено), Иоанну Ивановичу Мячину из с. Богородицкое. В тюрьме сидел и диакон Черняев, которого отпустили на свободу, когда выяснилось, что его сын служит в Красной Армии. А уже упоминавшемуся выше отцу Иоанну Васильеву за неполных два года большевицкой власти пришлось сидеть в тюремной камере трижды. Первый раз он попал в застенки, когда в церковной сторожке сделал замечание какому-то мальчишке, сидевшему перед образами в шапке. Гость наотрез отказался снять головной убор. Священник пригрозил удалить его из сторожки. «Тогда молодой человек бросился к протоиерею, схватил за грудь, стал трясти его и крикнул: «Разве ты не знаешь, кто я. Ведь я секретарь исполкома». Затем явились красноармейцы и увели протоиерея в тюрьму, как не признавшего советскую власть»[11].
Второй раз отца Иоанна арестовали 6 августа 1919 года и вовсе без всякой причины. В камере он провел лишь одну ночь. На следующий день священник предстал перед трибуналом 13-й армии, но был освобожден, так как члены трибунала не нашли за ним никакой вины.
В третий раз протоиерей Иоанн Васильев попал в тюрьму через месяц. Теперь он был взят под стражу в качестве заложника, «но по слёзной просьбе его дочерей был освобожден за два часа до эвакуации»[12] красных. Однажды того же отца Иоанна пригрозили расстрелять, если он не уплатит контрибуцию в сумме 3 750 рублей. С трудом священнику удалось откупиться от бандитов, облеченных властью. А вот генерал Рогозин, бывший пристав Скуднов и еще около сорока человек, не пожелавших воевать на стороне красных и объявленных дезертирами, были расстреляны вблизи щигровской тюрьмы.
Не удалось освободится из числа заложников священнику Петру Владимировичу Арбузову, служившему в селе Николаевка[13]. Вместе с товарищами по несчастью он оказался сначала в Орле, а затем — в Москве.
Частым явлением при советской власти стали обыски. Их довелось пережить практически всем щигровским учителям, начинавшим свою трудовую деятельность до революции. 6 августа 1919 года красноармейцы пришли с обыском и в собор. «Искали будто пулеметов. При обыске отобрали лишь 50 рублей медными деньгами. Обыскивающие спрашивали про золотые предметы, но таковых в церкви не было»[14].
Как можно заключить по материалам, которые Особая комиссия собрала в Щиграх, здесь первый период советской власти для духовенства и верующих прошел относительно спокойно. Ни один священник не был расстрелян, хотя каждый испытал притеснения со стороны новой власти. Были аресты, грубость, ограбления под видом обысков. Но все это не идет ни в какое сравнение с тем, что большевики творили в том же Белгороде или Курске. Однако это было только начало. Вскоре давление на верующих усилилось и щигровская сторона Курского края дала Русской Церкви своих страдальцев за Христа.
Но их имена надо восстанавливать уже по другим историческим источникам. Большей частью, по следственным делам архива ФСБ.
Год назад я, пользуясь методом случайного выбора, познакомил вас с некоторыми пастырями щигровской стороны, ставшими жертвой репрессий. Сегодня хочется добавить к их числу ещё несколько имен.
Были в наших селах священнослужители, которые прошли Великую Отечественную войну. Многие из них получили ранения. Но ещё больше «поповских детей» защищали Отечество с оружием в руках. К примеру, Серафим Антонович Ковалевский служил в разведке и пал смертью храбрых. Его брат Наркисс получил тяжелую контузию. А отец этих воинов, священник Антоний Павлович Ковалевский в 1933 году был выслан на пять лет в Северный край, да и не вернулся обратно. В год ареста старшей дочери священника Марии было тридцать лет. Работала она в селе Красная Поляна в школе. Позднее — переехала в Щигры. Тогда, в 1930-е, ей пришлось взять на свое иждивение опухшую от голода мать Серафиму Порфирьевну, младшую сестру и брата. Об отце было лишь известно, что он отбывает наказание где-то в Каргополе.
Родом священник Антоний Ковалевский был из села Никольское Солнцевского уезда. Родился в 1876 году, учился в Курской духовной семинарии. С 16 лет выполнял различные церковные послушания. До февраля 1932 года служил в селе Малая Михайловка Шебекинского района. Приход не смог выплатить необходимую сумму налога и власти закрыли храм в Михайловке. Отец Антоний перешёл в село Вязовое Скороднянского района, в котором до 1919 года служил его умерший брат. Шебекинский район относился к Курской епархии, а Скороднянский — к Старооскольской. Поэтому священнику пришлось просить благословение на этот переход у священномученика Дамиана, которого батюшка знал ещё по семинарии. А в Старооскольскую епархию отца Антония принимал священномученик Онуфрий. Но недолго ему довелось служить под омофором этого архиерея. Уже в ноябре 1932 года священника арестовали. Сельсовет выдал на батюшку нужную характеристику, подтвердив обвинение в антисоветской агитации и участии в антиколхозном движениии. Сам священник эти обвинения не признал, заявив, что политикой никогда не интересовался и не интересуется, и газет не выписывает. Но лишь три десятка лет спустя, когда отец Антоний безвестно сгинул на севере, президиум Белгородского облсуда отменил постановление Тройки о его высылке. При пересмотре дела выяснилось, что «показания свидетелей ничем не конкретизированы, не указывается где, когда, в присутствии кого Ковалевский проводил антисоветскую агитацию… не было проведено очной ставки со свидетелями»[15].
Неизвестно, как сложилась судьба монахини Ларисы (Константиновой Акилины Семеновны) после ее последнего ареста. Родилась она в 1869 году в селе Погожее Тимского уезда. До революции была насельницей Курского Свято-Троицкого женского монастыря. После закрытия обители так же как и многие другие матушки осталась жить в Курске. Неоднократно подвергалась аресту в 1920-30-е годы. В деле 1938 года названа игуменией нелегального монастыря, была выслана на три года в Казахстан.
Не менее трагично складывалась судьба тех, кто пытался спасти свою жизнь ценой отступничества. Многие из них в конце концов все равно попадали под жернова репрессивной машины. В 1937 году богоборческая власть уже не тратила время на детальный анализ анкетных данных. В списки лиц, подлежащих аресту, вносились и действующие служители культа, и бывшие; и «тихоновцы» и обновленцы. И кто-то, возможно, успел раскаяться в предательстве. Но об этом знает только Господь, а в архивные документы зафиксировали только падение.
Вышесказанное можно проиллюстрировать фрагментами из следственного дела священника Александра Щербакова и псаломщика Иакова Панкова. В 1937 году они служили в селе Нижнее Гурово Советского района. Оба были арестованы и скончались в заключении. Но первый сохранил до конца верность Христу и его Церкви, а второй проявил малодушие. Собственно история его отступничества началась задолго до 1937 года. Панков был уроженцем села Репец. После революции служил в сане священника в селе Волобуевка Рыльского района. 10 ноября 1929 года он всенародно при общем собрании прихожан снял сан и уехал на заработки на Донбасс. Оттуда он отправил письмо в редакцию «уважаемой» газеты «Безбожник» с просьбой опубликовать в ближайшем номере его заявление об отречении. Вот это заявление: «Состоя на церковной службе в сане священника 10 лет, я все более и более всматривался в сущность религии вообще и христианской в частности, с ее догматами и обрядами, и в конце концов, пришёл к убеждению, что в действительности именно религия поддерживает невежество в массах и усыпляет мозги людей надеждой на «рай» небесный, отвлекая рабочий класс от борьбы за «рай» на земле — за социализм; что религия — это оплот контрреволюции и дурман для народа, а церковь — рассадник контрреволюции, которая мешает активному делу социалистического строительства и служит важнейшим оружием политической и социальной эксплуатации.
Признавая справедливость и полезность социальной революции в ее мировом значении, не желая быть тормозом и стоять поперек дороги заданиям Советской Власти… призываю всех священников оставить дело одурманивания трудящихся и последовать моему примеру тех, кто ещё не порвал с религиозным дурманом.
Бывший священник Панков Я.Е.[16]»
Отреченец с нетерпением ждал ответа. Даже положил в конверт две марочки для того, чтобы не вводить в расходы акционерное издательское общество «Безбожник». Марочки пригодились. Ответ он получил, но не такой, какой ожидал:
«Товарищ Панков! Ввиду того, что ваше отречение не заверено местными органами, помещено в газете быть не может. Заверьте и пришлите»[17].
Не дождавшись построения рая на земле, Панков заскучал по потерянному раю и вернулся в церковь. Однако служил уже не священником, а псаломщиком. Впрочем, вернулся от безысходности и служил без благоговения. Как он сам говорил на допросе: «работал техническим исполнителем религиозных обрядов»[18]. Единожды солгав, бывший священнослужитель так и не смог найти в себе силы для покаяния. Во время следствия он легко согласился оговорить и себя, и отца Александра Щербакова, и священника Павла Тарасова.
По иному вёл себя на допросах священник Александр Щербаков. Родился он в 1872 году в селе Мелавка Касторенского района. 33 года прослужил в селе Быково Горшеченского района. В 1930 году батюшку раскулачили. Горшеченский народный суд приговорил его к трем годам лишения свободы. Однако никто не спешил этот приговор приводить в исполнение. Отец Александр не находился под арестом и имел возможность свободно выехать из Быково к одной из своих дочерей. Что он и сделал. Позднее это было классифицировано как побег. Уходить в подполье, а тем более отказываться от пастырства, священник Александр Щербаков не собирался. Вскоре он нашел себе новое место служения – храм Рождества Пресвятой Богородицы в селе Нижнее Гурово Советского района Курской обл. Село это имело дурную славу. Священники здесь в 1930-е годы надолго не задерживались. И если сами не успевали покинуть приход, им «помогали». Отец Александр не успел, да, вероятно, и не собирался оставлять храм. 27 августа 1937 года его арестовали. 13 октября Тройка УНКВД по Курской области приговорила его, отказавшегося подписывать лжесвидетельства, к десяти годам исправтрудлагерей. Такой же срок получил и проявивший малодушие Яков Панков. Вскоре они оба умерли. Панков скончался в курской тюремной больнице 4 сентября 1938 года в 22 часа 10 минут «от старческой дряхлости при явлениях декомпенсированного миокардита»[19]. Священник Александр Щербаков отбывал срок наказания в Карагандинском ИТЛ. По официальным данным, он «умер 22 ноября 1938 года от декомпенсированного порока сердца»[20]. Захоронен на кладбище Тартарульского отделения Карагандинского ИТЛ. (Ныне с. Красная Поляна Шетского р-на Джезказганской обл.). По неофициальным данным, отец Александр умер через месяц после прибытия к месту заключения от скоротечной чахотки.
Пока шло следствие, батюшка успел из курской тюрьмы передать своей дочери краткую записку: «Зоечка, я ни в чем не виноват». Зоечка (Зоя Александровна) подала в НКВД заявление с просьбой учесть возраст и состояние здоровья отца и выдать его ей на поруки. Она обещала сотрудникам госбезопасности, что в условиях города старенький священник не будет представлять для общества никакой политической опасности. Тем более, что всеми его новыми соседями будут «сознательные люди, члены партии». НКВД не смилостивилось, оставив прежний приговор. Да, к тому же, в августе 1939 года, когда шел пересмотр дела, его главных фигурантов уже не было в живых.
Реабилитировали священника Александра Щербакова 9 августа 1989 года, о чем сообщили уже другой «Зоечке» — Зое Васильевне Федорищевой, внучке. Реабилитирован и Яков Панков, которому мы должны быть благодарны за трагическое доказательство древней мудрости: ценой предательства Бога нельзя купить ни спасения, ни счастья.
100 лет назад по попущению Божию за наши грехи нам был преподан суровый урок. Нет тех благ на земле, ради которых мы могли бы отречься от своей веры в Бога, помня, что «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человека, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2.9).
Современная Русская Церковь — Церковь новомучеников и исповедников, с коими мы дерзаем желать сослужить Богу пред Его престолом и в этой временной жизни, и в жизни вечной. Аминь!
Доклад прочитан 2 декабря 2016г на региональном этапе Рождественских чтений в г. Щигры.
[1] Архив УФСБ РФ по Курской обл. Архивно-уголовное дело №П-10615.
[2] Щигры — 235. Сост. Лымарь Н.В. и др. Курск, 2014. — с.125.
[3] История и современность Курского края. Региональное учебное пособие. Под ред. Королева Б.Н. Курск, 2014. — с.208.
[4] Из истории храмов Курской епархии. Горшеченский, Касторенский, Мантуровский, Советский, Солнцевский, Пристенский, Тимский, Черемисиновский, Щигровский районы. Под ред. Богданова В.Л. и др Курск, 2014.- с.169.
[5] ГА РФ. Ф.Р-470. Оп.2. Д.183. Л.23-об.
[6] Там же.
[7] Там же.
[8] Там же. Л.23.
[9] Там же.
[10] Там же.
[11] Там же. Л.23-об, 24.
[12] Там же. Л.24.
[13] Емельянов С.Н., Зорин А.В., Шпилев А.Г. Курский край в Гражданской войне 1917-1921гг (очерк военно-политической истории). Курск, 2013. — с.111.
[14] ГА РФ. Ф.Р-470. Оп.2. Д.183. Л.23-об.
[15] Архив УФС РФ по Курской обл. АУД №П-2889. Л.17,20.
[16] Архив УФСБ РФ по Курской обл. АУД №П-515. Л.29.
[17] Там же.
[18] Там же. Л.8.
[19] Там же. — л.27.
[20] Семейный архив З.В. Федорищевой (внучки). Ответы на запросы.