Ноев ковчег: как устроена система рабочих и социальных домов для бездомных. Вариант статьи согласованный с организаторами

«Мы начали платить бездомным – и создали нечто невозможное»

У сети приютов Ной есть главная миссия и принцип – у человека должно быть жилье и работа. Причем работа не как право, но и как обязанность. Кто-то связывает Ной с когда-то действующей организацией Преображение России, но Эмиль Сосинский, руководитель Ноя, замечает, что это неверно.

«Ной стал первой организацией, в которой, в отличие от Преображения России, люди стали получать деньги за свою работу, чего в Преображение России не было совсем. Фактически Преображение России — это секта, которая, прикрываясь христианством, зарабатывала на людях деньги. Я в ней примерно в 2008 году работал волонтером, без зарплаты, отвечал за социальную работу. Восстанавливал людям документы – для них раньше этого в Московском регионе и не делали, — детям доставал памперсы, питание. Потом меня выгнали за несогласие с руководством. Преображение России потом раскололась на тысячу осколков. Часть их — уже отдельные от ПР организации, работают сами по себе. Но смысл там тот же: все деньги забирать себе и людям не платить. И до сих пор некоторые так работают, им не платят.

Мы же начали платить людям – создали не просто конкуренцию, а даже невозможное»

Ной работает по модели дома трудолюбия Святого Иоанна Кронштадтского. «Послание священника Иоанна Сергиева (Иоанна Кронштадского) можно найти в Кронштадском вестнике за февраль 1872 года. Он писал, например, что нельзя устраивать из его дома рассадник тунеядцев, а кто отказывается работать, того из города долой. И что надо создать общество, которое будет заниматься помощью бездомным, с тем чтобы не подавать на улицах и у храмов, что это вред. Если ты хочешь действительно помочь бездомному, надо дать им жилье и дело, чтобы он мог сам себя содержать», — говорит Эмиль Сосинский.

Заозерный социальный дом

Мы побывали в нескольких домах Ноя. Социальный дом в Заозерном – это два огромных кирпичных особняка за солидным забором, на площади в полгектара. Здание сгорело в январе, но к октябрю уже успели восстановить и открыть.

Здесь живет 117 человек – мужчины, женщины с детьми. На территории – свое подсобное хозяйство – свиньи, кролики, козы. Есть Клуб, правда, помещение требует ремонта, поэтому здесь пока склад. Много пакетов с вещами, и с ношеными, и с новыми, помогают и частные лица, и компании. А еще – кровати, книги, посуда. Здесь же хранятся личные вещи постояльцев Дома – в комнатах мало места.

«Вещи мы выдаем при необходимости, под расписку кладовщика. Потому что у бездомных привычка набивать баулы. Он может брать, брать, брать, хотя, может, это уже и не нужно. Поэтому смотрим, что на самом деле нужно человеку, и выдаем. Чтобы всем хватило. «Мне нужны штаны» — «Пойдем выбирать». Так и происходят. А штаны чаще нужны для работы, не на выход: потому что мужчины в лесу пилят, колят дрова и так далее, одежда быстро приходит в негодность. Ну а у женщин больше потребность в детских вещах, дети же вырастают», — рассказывает Сергей, администратор дома.

Женщины делают работу по дому, пока дети в детском саду – это помещение внутри дома, это облегчает ситуацию, потому что у многих нет документов. С детьми сидят в это время нянечки из числа жительниц приюта.

А вся мужская работа – на улице, это уход за животными, сбор валежника в лесу, заготовка дров. Летом здесь и свой огород. Закупают в основном крупы и хлеб. «У нас кормят вкусно. Обычная домашняя еда, не столовская. Ведь для себя готовим, и кашеварят обычные женщины. А в хорошую погоду еще и на костре готовим – с дымком получается», — рассказывает Сергей.

«Работа у нас больше как трудотерапия – на свежем воздухе они у нас в себя начинают приходить, выздоравливать. Через месяц после того, как человек приходит к нам, его не узнать. Потому что нормальное питание, покой – никто тебя никуда не гонит, крыша над головой. работа. Все наказания в Доме – денежные. Ну а с отъявленными бузотерами просто приходится прощаться. Если сами не уходят – помогает ЧОП, к которому подключен Дом. Но силу они применять не могут, и все же устрашающий вид человека в бронежилете все же влияет».

Желающих прийти сюда много – тем более что зима на дворе. Люди приходят и уходят, но основной костяк – постоянный, это примерно 60 человек, которые живут тут годами. Их все устраивает. «Но есть и такие, кто все время ищет легкой жизни, — говорит Сергей. — Меняются чаще, как ни странно, мамы с детьми. Их не держит ни мороз, ничего — решила уйти, взяла ребенка под мышку и исчезла. Вот недавно случай: привезли к нам маму со Смоленска с ребенком, на старшего она уже лишена родительских прав. Отпросилась в поликлинику – и пропала. Другую перевели в дом мам в Ивантеевке, а ее муж жил в рабочем доме, бригадир, хорошо зарабатывал. Денег накопилось, ушли – пошли пьянствовать. В итоге уже третьего по счету ребенка у нее забрали. Теперь они сняли невдалеке дачу и пьянствуют. Осенью собирали грибы-ягоды и на станции продавали».

Таких могут взять и назад, если попросятся. Но в организации есть Прапвила. По Правилам, примут, но с какими-то штрафами.

Каждый принимает свое сознательное решение. Или ты соглашаешься с правилами – подписываешь анкету, или нет – тогда ты здесь не остаешься. Поэтому жители Дома не используют никакие виды зависимостей, ни наркотики, ни алкоголизм: выбирай сам, что тебе важнее, пьянство и жизнь под забором или трезвая жизнь, дом, работа.

Каждый вечер жители дома собираются на собрания – смотрят или слушают лекцию на духовные темы, обсуждают прошедший день, успехи и неудачи, поднимают разные темы, подводят итоги.

Дважды в день женщины убираются в Доме. Постельное белье меняется раз в неделю. Каждый сам стирает только свое нижнее белье. Все остальное – в общей прачечной. В своих пакетиках потом можно забрать свою постиранную одежду.

В планах закупить столярные инструменты, оборудовать цех – и тогда жители Дома смогут работать уже полноценно, причем не выходя из дома, — делать лавочки, какую-то мебель. А еще здесь хотят сделать швейный цех – женщины тоже смогут применить свои умения, которых пока нет, и зарабатывать. Реализовывать есть где.

В женском доме – втором здании по соседству — живут в основном мамы с детьми, или женщины постарше, которые помогают на кухне. В большинстве своем это женщины за 35 лет, и всех жизнь потрепала. Молодых мало. Хотя есть экземпляры — например, 19-летняя Лиля. Но это уже династия бездомных: мама тоже жила на улице и пьянствовала, семейное жилье потеряно, теперь Лиля живет здесь уже со вторым ребенком (родительских прав на первого малыша ее уже лишили). Малышу 1 год и 2 месяца. Есть женщина с 4 детьми, пришедшая в Дом с ними, после смерти мужа.

Тех, кто приходит сюда на сносях, тут бывает немало. «Скорая помощь» не отказывается, забирает больных или рожениц. У большинства документы восстановлены, есть и паспорт, и СНИЛС, и медицинский полис, но есть и без документов, но если нужна медицинская помощь – врачи не отказывают. Только прописки у жителей Дома нет. Чаще всего таких, проживших в Доме более полугода, прописывают во Владимирской области, там есть дом, где есть возможность сделать регистрацию.

В холле качает коляску худая женщина. Это Светлана, ее сыну Даниэлю, очень крупному мальчику, 4 месяца. Света пришла в приют, когда сыну было 10 дней. Документы украли на вокзале – очень частая, кстати, история бездомных, правдивая или нет, история умалчивает. Светлана говорит, что приехала в Россию из Крыма с мужем два года назад, там есть и жилье, но нет работы. В Москве работали на стройке. Теперь хотят восстанавливать документы. В Доме им дали отдельную комнату – так положено для хорошо зарекомендовавших себя семейных пар, если есть свободная жилплощадь.

Сожительство в Ное запрещено – если завязываются отношения, то женитесь и живите семьей. Семье могут выделить отдельное помещение. Здесь семьям не надо тратиться на съемную квартиру, продукты, лекарства, памперсы. Помощь для семьи с малышом огромная. «Здесь хорошее отношение. И лекарства нам бесплатно дают, в поликлинику возят. Я боюсь отсюда уходить – муж может запить. А тут он держится. Пусть остепенится сначала», — говорит Светлана.

В одной из комнат идут занятия. Андрей 17 лет, он ходит 3 километра в местную школу, учится без троек, на четверки и пятерки, он в этой школе уже 4 года. После школы будет поступать в техникум. Это семья русских беженцев из Донбасса, приехали сюда, как только война началась, — говорит Сергей. – Мама Андрея планомерно готовится улучшать жизнь, оформляет документы, в планах использовать свою оставшуюся в Украине недвижимость, чтобы купить что-то в России.

Занятие ведёт Людмила — бывший учитель

У Людмилы сначала все умерли, друг за другом, мама, папа… Потом сын погиб в армии – на учениях. Потом дом сгорел. Это был барак, давно уже под снос шел, но сколько не писали жильцы властям, ничего не помогало, так и дождались пожара. Людмила прописана до сих пор там – на своем пепелище. «Когда тебя ударяет несчастье, о тебе вспомнят друзья. Меня сначала приютила семья, которая когда-то дружила с моими родителями. Я руки на себя не накладывала, потому что в Бога верю», — говорит Людмила. Так 52-летняя женщина оказалась здесь. говорит, общение помогает. Да еще и свои профессиональные навыки можно реализовать. «Или под забором умереть – или здесь, все же и с людьми общаешься, не один ты здесь».

Дать не рыбу, а удочку, но рыбачить под присмотром: как все устроено

Плюс принципов Ноя в том, считает Эмиль Сосинский, что человек сразу вырывается с улицы, ему сразу есть, где жить и что есть. «Ведь обычно как — бездомные обращаются в службу помощи, ему там дают телефон работодателя, тот приглашает с утра мешки таскать. А где он будет ночевать и замерзший уставший как он пойдет работать, никому нет дела. Поэтому мы убеждены: надо его вырвать из уличного пьяного образа жизни. Да и работу надо дать самую простую, не надо из него делать профессора, надо дать ему лопату и метлу, чтобы он мог сразу себя содержать».

В Ное – сухой закон. И вообще Правила, которые надо соблюдать. Здесь сразу объявляют: если хочешь жить в Ное, то 6 дней в неделю ты ходишь на работу или работаешь в социальном доме. Если человек отказывается, то объявляется замечание, потом выгоняют. Вообще есть испытательный срок – месяц, за который новичок должен себя зарекомендовать. А если у него нет желания меняться, то по дальнейшей его социализации ничего не получится.

У тех, кто живет в рабочих домах, кроме еженедельного воскресного, есть три выходных в месяц – они могут уйти. Вот в эти дни многие и отпиваются. «Полных трезвенников из них сделать не получается, но все же они живут нормальной жизнью, потому что половина успешности в преодолении алкоголизма — это среда», — замечает Эмиль Сосинский.

Но если житель дома возвращается пьяным, то попадает на штрафы. Поэтому им невыгодно пить. А за трезвость им дают премию, так что тоже стимул.

Со стороны некоторые управляющие домов производят впечатление людей, прошедших зону, и выглядят пугающе. Но это не значит, что тут процветают какие-то физические наказания. Руководителем дома тут может стать любой, если достоин. «Никакой связи с зоной нет. По количеству людей-руководителей, сбежавших и укравших деньги, половина тех, кто сидели, половина — не сидели, — говорит Эмиль Сосинский. — Но с зоны, как ни странно, люди приходят более готовые к такой жизни, как у нас. Они привыкли к командам, к скученности, и они более крепкие. Я не ставлю какие-то запреты. Каждый может занять должность». Человек должен быть активный, работящий, ответственный.

Все руководители домов Ноя – тоже бывшие бездомные или люди с трудной судьбой, никто сюда не приходит «со стороны», все «свои». История 41-летнего Сергея, администратора Заозерского дома, простая, как у многих — наркотики. Еще в 1993 году, в 16 лет, начал употреблять. Из армии вернулся, пошел служить по контракту. А потом – начал работать в милиции в батальоне внутренних войск. «Основные маршруты патрулирования в Твери – в жилом секторе, где жили цыгане. И как это все происходит? На уазике к дому подъехал, наркоманы разбежались, цыганка выскочила, закинула тебе пакетик в машину и все. Я и отсидел в свое время, за разбой, — рассказывает Сергей. — Я и не бездомный. У меня есть квартира в Твери. Но так жизнь сложилась. Сначала я попал в Преображение России, у них было более 400 центров по России. Но смысл скоро потерялся – вроде работаешь, а денег нет. А потом узнал про Ной и пришел сюда. В организации я уже 7 лет. Я был и безопасником всего Ноя, и руководителем другого филиала. Но сорвался, мама в этом году умерла…свое наказание отработал, пришел сюда. Теперь здесь руководителем».

В Ное действуют административные рычаги: выговоры , предупреждения, штрафы. Никакой мести не принято, запрещено распускать руки и кричать. За драку человек попадает в черный список, его возьмут назад, только если тот, кого он обидел, не против, и три месяца он будет работать бесплатно. А вот воровство тут есть – могут украсть деньги, телефоны, обувь. Везде поставили видеонаблюдение, чтобы хотя бы выяснить, кто это сделал. Иногда помогает.

Запрещено отдавать ценные деньги и вещи на хранение руководителям – ведь и они тоже могут сбежать. И запрещено давать в долг руководящему составу– потому что под этим может скрываться вымогательство. Также здесь ничего не хранится в сейфах, несмотря на факты воровства: были случаи, когда работник сам просил держать его паспорт в сейфе, а когда его пьяного не пускали в дом, он приходил с милицией – мол, у меня отняли документы.

В Ное есть своя служба безопасности, тоже бывшие бездомные. Где-то они проявили принципиальность, поэтому им доверяют следить за безопасностью. Если кто-то считает какой-то случай несправедливостью, то идет к руководителю дома, затем к безопаснику организации, если ничего не решается, звонят Эмилю: «Таких разборок очень много. Я считаю, что важно, чтобы реально разобрали конфликт. Чтобы человек чувствовал справедливое к себе отношение. Мы опрашиваем свидетелей и так далее. И об этом знает каждый: на собраниях ведем разбор, что было правильно, что нет. Причем и с духовной, христианской точки зрения».

Социальный дом в Мытищах

Этот дом действует 2,5 года и занимает нижний этаж жилого дома – когда-то здесь располагалась аптека, теперь помещение передано в пользование Ною. Здесь сейчас 49 человек. Это единственный дом, руководит которым женщина – во всех остальных мужчины. Здесь точно также все делается своими руками – как в любой семье. «У поваров обязательно есть санитарные книжки, иначе человек к плите не допускается, — замечает Екатерина. – Пища у нас в том числе рассчитана и на стариков». Марик, один из мужчин, — просто золотые руки, все может починить.

Живут тут полурабочие пожилые мужчины, 10 человек отсюда ездят на работу, они упаковывают МР3 диски на складе. Работа сидячая, которую они могут выполнять. Получают они в среднем 300 рублей в день. Старики и женщины выполняют тут надомную работу — например, тут плетут коврики, делают подсвечники, какие-то сувениры, их поделки, иногда, забирает на реализацию Троице-Сергиева лавра. Школы забирают на ярмарки.

Местные жители сначала относились с опаской, думали, будет грязно, но теперь поддерживают: видят, что все чисто и есть дисциплина. «Это не просто какая-то ночлежка, куда люди приходят скоротать ночь и наутро уходят. Цель другая. Люди социализируются и им важно что-то делать. Руками. Понимать, что это нужно и им тоже приносит пользу – деньги, — говорит Екатерина. — У нас все чисто, по нормам. Сначала поступающих мы отправляем в специальные пункты на обработку, потом мы их тут моем специальными шампунями, выдаем новую чистую одежду, то , в чем они пришли, завязывается в мешок и выбрасывается».

В Ное нет ни одного человека, который бы сидел без дела. Каждый выполняет посильную для себя работу. Для работающих социального дома это не 8-часовой рабочий день – обычно часов 5. «Выходной у нас в воскресенье, в другие дни мы никого не выпускаем. Потому что они иначе пропьют деньги. Когда они возвращаются к нам после выходного, все продуваются, даже руководители, правила для всех», — замечает Катя.

Откуда эти люди? Самая частая житейская история: алкоголь-потеря жилья. Вот Дмитрий, у него инвалидность – потеря зрения. Он москвич, но недвижимость свою, на Ленинском проспекте, потерял. Жена бросила, с квартирой мошенники обманули, напоили. Квартира была на Ленинском проспекте. В итоге мужчина оказался на улице. А еще бывает, когда дети сами привозят в Ной своих родителей: «Мы с ним не можем справиться. Может быть, у вас получится». Родителей-алкоголиков, которые становятся бедой. Однажды дочь привезла отца: пропивал все деньги и вещи семьи, женщина еле успевала отдавать долги. «У вас хотя бы он будет трезвый и под контролем. А я вам буду помогать», — и женщина, действительно, возит в дом продукты.

Екатерина, администратор дома, сама приехала в Москву из Краснодарского края, снимала здесь квартиру и пять лет работала главным администратором центрального региона системы «Седьмой континент». Все было хорошо, однако женщину беспокоила семейная ситуация: ее сын жил дома, с подругой. Катя отправилась за сыном. И уже когда приехала с ним в Москву, на вокзале у них украли сумку, с деньгами и документами. Ни паспорта, ни полисов, ни справки из школы даже. Кате помогла работник московского социального патруля Надежда — отправила сюда. Как-то устроились, за 3 месяца женщина заработала деньги, снова поехала домой восстанавливать все документы. А тем временем Екатерина уже начала жить и работать в Ное. И так здесь и осталась. Сейчас у Кати есть квартира, купленная по ипотеке в Подмосковье, но живут Катя с сыном в социальном доме Ноя – просто удобнее, чтобы не ездить далеко. А мальчик, посмотрев на подопечных Ноя, теперь говорит маме: «Мама, я точно никогда не буду курить и пить. Это ужасно».

«Очень плохо, что это не государственная структура. Всем этим должно заниматься государство. А пока бездомным, людям в трудной ситуации помогают частные люди, вот такие общественные организации», — говорит Екатерина.

Разницы в социальном статусе Катя для себя не видит. «Продавцы в магазине, где я когда-то работала, точно такие же. И были такие, кто пил на работе. У наших подопечных просто выхода нет – а тем все равно. И еще тогда у меня в приоритете было зарабатывание денег. И вот ты бежишь по жизни, ничего не замечая. Я работала сутками. С ребенком делала уроки по скайпу. Не видела его месяцами. А теперь я ценю свою жизнь, время. Сын рядом, мы много общаемся».

А вот Анатолий Ильич — в прошлом режиссер. В 1980 году приехал из Белоруссии в Москву. «Была семья. Потом перестала быть, — говорит мужчина, — связался с плохой компанией. Не вписался в эту жизнь, и все. Не позаботился я о будущем. Надо было, наверное, чтобы и квартира своя была, но не успел». С детьми, говорит Анатолий Ильич, общается. И профессию не бросает. «Вот сейчас меня просят в одну программу писать, а я прибедняюсь – говорю, мол, нет кабинета личного», — смеется наш собеседник. Платить работодатели готовы, но что-то Анатолию Ильичу мешает, а что? Понять трудно даже, кажется, ему. Он написал сценарий сериала – а вот кто бы помог пробить на телевидение? Тоже сложности. «А с кем вы здесь общаетесь?» — «Сам с собой, так что не скучно», — говорит Анатолий Ильич. Начинаем вместе мечтать: вот бы познакомиться Анатолию Ильичу с хорошей женщиной, уехать с ней в деревню и писать там в тишине свои сценарии. Как Лев Толстой. «А чем все закончилось? Ушел Лев Толстой и нашли его потом полураздетого и босого на каком-то полустанке», — замечает Анатолий Ильич. Получается, что и великий русский писатель тоже не избежал судьбы многих бездомных, даже таких творческих личностей, как наш Анатолий Ильич. «Сейчас что-то новое начинать поздно, мне уж давно за 60, — вздыхает режиссер. – Но я не жалуюсь на свою жизнь. несколько раз женат был, все браки счастливые. Мы даже и созваниваемся с бывшими женами. Но на шею я никому садиться не буду. А шагов надо много сделать, чтобы не быть никому в тягость».

Откуда рабочие руки?

Из 35 тысяч бездомных в московском регионе, более 30 тысяч — это мужчины работоспособного возраста. Они едут в Москву, понимая что у себя ничего не заработают.

С октября 2011 года до марта 2013 года в Ной всех брали только с кормления в Храме Космы и Дамиана в Столешниковом переулке. Там собиралось по 400 человек. «Тогда не было проблем с рабочим составом, была, наоборот, проблема с перенаселением, чтобы не подошло на 8 мест 20 человек, потому что как им потом откажешь? И мы говорили – вот есть сейчас работа на стройке — колоть арматурой лед на крыше высотки, нужно 8 человек, кто хочет? Про более легкие работы не объявляли», — рассказывает Эмиль Сосинский.

Потом в Ной присылали людей по привычке из храма, когда кормления там прекратились. Позже от Ноя потом откололись другие рабочие дома, которые поняли, что надо платить людям. Со временем таких рабочих домов стало все больше. «И у нас появился свой социальный патруль – волонтеры, их задача приводить людей. Они рассказывают людям, что у нас и как. Ну а в социальные дома идет ручеек из больниц, из храмов, от неравнодушных горожан. За рабочий состав надо бороться, иначе нам не на что будет содержать инвалидов», — поясняет руководитель Ноя.

Трудоспособный бездомный в Ное начинает работать сразу, буквально на следующий день. Если человек прожил здесь минимум месяц, то подключают социального работника, юриста к восстановлению документов. «За годы у нас большие наработки, с ФМС тоже, хотя трения идут постоянные, — поясняет Эмиль Сосинский. — Если у человека последний паспорт был российский, то поможем восстановить. А если был советский , то уже восстановить проблемно, зависит от желания начальника ФМС, ведь никаких сроков не прописано. А на себя ФМС не хочет вешать такое бремя. У некоторых надо определять еще гражданство, неясно, какое у них оно. Но большинство у нас с российскими документами».

Большинство работ, куда устраиваются жители Ноя, — по устной договоренности. Им платят на руки, каждый день. Некоторых оформляют официально, но их очень мало. Это те, у которых давно документы на руках, они их не теряют. Таких мало – часто рабочие бездомные могут уже за месяц заработать себе уже на хостел, на телефон – и уходят. Правда, потом возвращаются, без денег, без документов, с синяками. И все заново.

Бездомные из рабочих домов трудятся примерно на половине всех строительных, озеленительных, ландшафтных работах в Москве. Примерно 50 процентов подсобных работ выполняют эти же люди. И да, это часто вчерную. Но если этому помешать, то содержать таких бездомных и стариков-инвалидов будет не на что. И все рухнет. «Мы неоднократно обращались к разным партиям, организациям, и только Сергей Миронов, лидер «Справедливой России» подал в Госдуме законодательную инициативу, чтобы была общинная ответственность за труд. Для бездомных личная ответственность из-за пития и постоянной потери документов невозможна. А с общиной проще, — поясняет Эмиль Сосинский. — Заключается договор: надо выкопать канаву в 1 км. Тогда не важно, кто роет, Паша, Вася, она будет сделана. А дальше деньги делятся на всех. У нас есть НКО « Дом трудолюбия Ной», мы могли бы так делать». К сожалению этот законопроект пока принимать не хотят.

Как построить самоокупаемую модель Ноева ковчега

Сейчас в Ное 16 домов. Содержание всех социальных домов – в Ное их 4 основных, еще один во Владимирской области и еще один строится – съедает каждый месяц по 1,5 млн рублей, это аренда и проживание людей. А на каждый рабочий дом – все они расположены в арендованных коттеджах, то есть это стоимость аренды плюс коммуналка — уходит от 100 до 300 тысяч рублей в месяц, плюс содержание.

Администраторы и их помощники в каждом доме получают оклады, это 10 -15 тысяч рублей, остальное зависит от того, сколько дом заработает, их примерно 40 человек на 860 человек всех жителей Ноя. Плюс зарплата Эмиля Сосинского – несколько лет она составляла 40, потом 50 тысяч рублей, в этом году – 60 тысяч рублей.

Прибыль Ноя каждый месяц составляет около 3 млн рублей, но они расходятся на содержание. Из 860 человек примерно 400 человек – работяги. Половину своего заработка они отдают Ною, чтобы можно было содержать стариков, инвалидов, женщин, детей, покупать на все дома еду и так далее.

Зимой-весной работы мало, ведь стройки простаивают. А многие работодатели еще и кидают таких беззащитных работников. В итоге, есть если к зиме Ной не скопил стабилизационный фонд, то будет вероятность закрытия некоторых домов.

«Проект был прибыльным, пока было соотношение 55 процентов рабочих на 45 процентов людей на иждивении, — рассказывает Эмиль Сосинский. — В 2011 году, когда мы открывались, подавляющее большинство бездомных были трудоспособные мужчины, это десятки тысяч. Сейчас их почти не видно, потому что все они в рабочих разных домах. Когда я впервые объявил набор, к нам шли мужчины, которые могут работать. 25 процентов у нас были женщины, инвалиды, дети, старики, а 75 процентов — рабочий состав. И мы уже через полгода после открытия отдали все долги, у нас тогда было уже 2 дома. В 2014 года уже было 6 домов и 300 человек.

В 2014 году уже стало понятно, что появилась финансовая возможность открыть даже отдельный дом, где стариков, инвалидов, женщин и детей будет 100 процентов. И там к зиме набралось уже 150 человек. И вот тогда сместились цифры, такой контингент уже составлял 40 процентов. Потом социальных домов стало 5. А в 2017 году пошел резкий отток из рабочих домов. Потому что сразу пятеро ноевских руководителей ушли и открыли свои дома по нашей модели, но зато там разрешают, сожительствовать, свободно выходить за территорию, даже выпивать. Перед этим нас сильно материально подорвал арендуемый нами бывший детский лагерь под Сергиевым Посадом, у нас была идея собрать там всех социальных подопечных. Мы там потратили на огромный ремонт и аренду 9 млн рублей. А в итоге ушли. И в 2017 году мы обратились за помощью к людям, иначе мы могли бы закрыться. Например, в восстановлении сгоревшего дома нам помогли пожертвования, на ремонт ушло около 7 млн рублей».

Рабочий дом в Ховрино

Этот дом один из первых в Ное. Администратор дома – Валерий. Остался когда-то на улице – перестал быть нужным своей жене, особенно когда после травмы не мог ходить. «Сам ушел. Почувствовал себя обузой. 8 летвсе они расположены в арендованных коттеджах, то есть это стоимость аренды плюс коммуналка — уходит от 100 до 300 тысяч рублей в месяц, плюс содержание. жили душа в душу, а потом что-то сломалось. Ушел на улицу, на костылях, — говорит Валерий. – Думаю, чтобы иногда переосмыслить жизнь, если ты неправильно живешь, ты получаешь какой-то урок, встряску. Когда иногда даже жить не хочется. У меня такое ощущение было долго. И при этом ты ничего не можешь сделать». Валерий видел до этого объявление в храме о Ное, и давно туда тянуло. И вот – привело.

И дети, которые уже взрослые, и друзья хотели Валерию помочь, но от помощи он принципиально отказался: «Некоторые вещи надо решать самому. Тем более что представился такой случай. Очень важно, что человек получает возможность быть не на улице и при этом приносить пользу, а еще можно и отказаться от пагубных привычек, если они у человек есть, так что Ной – это уникальная вещь».

У этого рабочего дома – небольшая территория, хороший кирпичный коттедж. Но такое жилье окупается, отмечает Валерий, «парни-то работают». А еще их зарплата идет и на поддержку социальных домов Ноя. Здесь – 45 человек, в основном мужчины, но есть и женщины.

«Знаете, я бывал в разных квартирах, видел, как люди живут. Так я бы сказал, что мы живем тут лучше, чем другие люди в семьях», — считает Валерий, и с ним соглашаются мужчины. Многие уже пришли с работы. Мы заходим в одну из комнат, где шумит телевизор – показывают футбольный матч.

«Мы тут живем дай бог каждому. Я тут с лета. Ни родных, ни документов, помочь некому. И телефона современного у меня никогда не было, так чтобы в интернете поискать помощи. Про Ной узнал случайно, и пришел сюда. 10 лет назад умерли родители, а потом и жена с дочерью погибли в автокатастрофе. Я хотел разменять квартиру и уехать, и попал на черных риэлтеров. И все потерял. Стал бомжом. Работал у частников в рабских условиях за еду, и с бездомными жил. А здесь – как дом родной», — рассказывает 57-летний Михаил. Профессий, говорит, много – от актера до пастуха.

Как себя ощущаешь, когда попадаешь в такую ситуацию? «Вешаться хотелось, — признается Михаил. — Но старался выбраться как-то. Чтобы не жить одним днем». «Одному очень сложно. Ты не знаешь, что делать. Но я убедился, что когда тебе плохо, это не просто так. Надо переосмыслить жизнь и увидеть путь, куда можно прийти. Поэтому многие здесь и оказались, и почувствовали стимул к жизни. Все же божья искра в человеке не гаснет», — говорит Валерий.

Есть такие бездомные, кто и не хочет менять свою жизнь. Многое зависит от желания. А еще от того, что в тебя вкладывали в детстве, в юности, твоя семья, родители, считает Валерий, который боготворит свою маму. «А еще не все готовы трудиться. Пусть они где-то мерзнут на улице, но их эволюция на этом закончилась, он нашел себя на помойке и там же и умрет», — считает Валерий. Такие тут не приживаются, уходят. Но на улице же долго не живут

Община — выход для бездомных

«Я давно пришел к осознанию того, что не надо пытаться из бездомного сделать самостоятельно живущего человека. Но если уйти от этой цели, а стараться, чтобы человек честно и трезво жил своим трудом, заменив свою жизнь и работу с индивидуальной на общинную – то все получится», — убежден Эмиль Сосинский.

Бездомным лучше признать, что они не могут жить отдельно. Вполне возможно строить свою жизнь в общине, считает руководитель Ноя. «Эти мысли «надо куда-то уйти» кончается плохо. В Испании есть общины РЕТО, и там люди живут хорошо. Семьям дают отдельные квартиры, у них есть машины, работа. Но если человек уходит, он сразу этого лишается. А если там такие люди уходят, часто они сразу скалываются – в Испании в основном наркоманы. Вот пример: супруги из России прожили там 8 лет, а потом решили уйти, и за 2 месяца скололись насмерть. Или, например, есть общины в Израиле, там государство прямо в общинах поставило цеха, чтобы люди там же и работали. А их детям разрешили без экзаменов поступатать в вузы. Считается, что ребенка еще можно вырвать из этого образа жизни. И мы тоже так полагаем».

А задача общины — сделать жизнь своих членов полноценной: чтобы мастерские были прямо в доме, чтобы не было обмана со стороны работодателей, чтобы была трезвая среда, уют, еда, одежда, полезный досуг.

«Поддерживать бездомных на улицах – только вредить им»

Поэтому Эмиль Сосинский считает, что помогать бездомным на улицах и оставлять их там же – неправильный подход.

«Да, я за принудительное помещение бездомных в приюты. Понимаете, например, болеющих открытой формой туберкулеза на улице надо принудительно лечить. Я так же считаю и про алкоголиков и тунеядцев, это тоже болезнь, только духовная. Вокруг одного тунеядца, поняв, что можно пить сколько хочешь, и можно не работать, а побираться, образуется еще трое. Потом за пару лет они умирают на улице. Я как христианин не могу быть «за» такой подход».

Если человек понимает, что его кормят на улице, одежда есть, дальше он ищет только алкоголь, объясняет руководитель Ноя: «Бездомному уже не о чем переживать — он знает ,что его всегда спасут. Хотя на самом деле он умрет где-нибудь в алкогольном опьянении. Было бы правильно, если бы на каждом кормлении волонтеры или соцработники записывали историю про каждого бездомного. А на следующий раз ему бы предложили выходы из ситуации. Если за 2-3 раза человек не хочет ничего исправлять, значит, это бесполезно. И в этом случае, получается, продолжать его кормить — это повышать риск его смерти на улице в любом случае».

Эмиль работает с бездомными уже 15 лет. «Я прошел то, на чем застряла Ночлежка. Когда то я тоже покупал им билеты домой, устраивал на работу к знакомым и восстанавливал документы. Но я понял, что это малоэффективно. Результативность никакая. Нужен именно приют, куда такого человека можно забрать. И тогда он снова с головы становится на ноги. Когда-то в 2003 — 2004 году мы так и делали, им действительно давали деньги на билеты. Они пропивали деньги. Потом мы покупали им билеты, они их сдавали на следующей же станции. Сейчас им покупают билеты, которым уже нельзя сдать. Но очень мал процент людей, которые реально хотят уехать. Их единицы, в месяц около 100 или 200 человек из десятков тысяч, которые живут в Москве. Им просто некуда уезжать, там уже порваны все связи. Их там никто не ждет. А Москва слишком богатый город, в отличие от регионов. Тут они хоть будут подрабатывать, хоть попрошайничать — голодными не останутся. Сколько было попыток журналистов поймать на лужайке бомжа, отмыть его, помочь с билетом и отправить домой. В подавляющем большинстве случаев он возвращается на лужайку».

Эмиль Сосинский был в школе вожатым, работал с трудными подростками. Поэтому, говорит, с «трудными людьми» — и с бездомными тоже — ему несложно. «У меня нет никаких зависимостей, но, имея другие страсти, как любой человек, я понимаю, что ими движет. И мне с ними легко, я понимаю, что правильно, что неправильно. Предубеждения в оттношении бездомных у меня нет. Каждый в жизни наступает на свои грабли, у всех свои грехи и страсти».